Когда я очнулась, был очередной ядерный закат. В кроваво розовых отсветах неба моя бледная кожа казалось налитой каким-то зловещим накалом. Мне было мутно. И я была голой. Уилл тихонько сосал большой палец у меня на ноге. Сказал мне: «Вставай, нам надо выпить!». Предложил сходить в «Блани Стон» в паре кварталов отсюда. Поджарил громадную отбивную. Похоже, сильно расстроился, когда я сказала, что не ем мяса. Пообещал, что мы обязательно что-нибудь найдем для его «маленькой королевны».

Я провела с Уиллом все выходные. Мы играли в бильярд и пинбол, пили, курили траву, пару раз закинулись амфетамином. Подогревали себя любым топливом, что имелось в наличии. Не спали ночами, катались по городу, вмазывались всякой дрянью. Он признался, что скоро сматывает отсюда — завтра-послезавтра. И так проторчал здесь уже почти месяц. Не любит подолгу задерживаться на одном месте. Профессиональный бродяга. Канзас-Сити, Сент-Луис, Портленд, Рено, Детройт, Сан-Диего, Трентон, Ки-Уэст, Атланта, Джорджия. Он просто проходит мимо. На поезде и на автобусе. Стопом. Пешком, если нет других вариантов. Когда тебе нужно идти, значит, нужно идти… Куда угодно. Лишь бы сняться с места. Лишь бы делать хоть что-нибудь. Движение вперед. Кинетическая энергия. Он работал, когда было нужно. Брал напором, когда возникала необходимость. Воровал, если до этого доходило. Запросы у него скромные, так что на жизнь хватало. Убивал, если его загоняли в угол. Я ему нравилась потому, что не задавала идиотских вопросов. Вообще никаких вопросов. На самом деле, мне было плевать, кто он и что он. Я выдумывала свои собственные истории, чтобы заполнить пустые места. Это было совсем не сложно. Каждый раз, когда я рассказывала кому-то историю своей жизни, я изобретала ее по-новой. То, о чем он не рассказывал, мне и не нужно было знать. Тогда еще — нет.

Я увидела его снова две недели спустя. На обложке «New York Post». Небритый, голова склонена набок, черная ковбойская шляпа сползла на один глаз. На губах — улыбка. Заголовок через всю страницу: «КАННИБАЛ ПОЙМАН! РАСКРЫТА ТАЙНА УБИЙСТВА В ОТЕЛЕ „ЧЕЛСИ“!» Его задержали в отеле в Эль-Пасо и передали нью-йоркской полиции для допроса. Убитую молодую женщину нашли связанной, с кляпом во рту, пальцы на руках и ногах и левая щека были обглоданы до кости. Убийство случилось где-то в первых числах месяца. Уилл появился в городе за два дня до того, как она исчезла. Ему было предъявлено обвинение. «Хилый Уилл» до сих пор сидит в Райкерской тюрьме в ожидании ответа на апелляцию. Пытается двинуть историю своей жизни какой-нибудь кинокомпании. Сценарий для самого адского фильма недели.

Осталось всего тридцать баксов. Плетусь обратно в говеный парк. Пытаюсь двинуть пилюльки. Прямо с утра, не срамши. Хорошее время. Как раз успеваю перехватить последних разбредающихся по домам зомби, гудевших всю ночь в «Галактике» или в «Макс Канзас Сити». Те самые фрики, методично травящие себя алкоголем, травкой и коксом — еще не готовые отказаться от удовольствия приходов. Парочка «черных красоток» придаст им необходимый стимул.

Немощный такой старикашка подходит к моей скамейке. Кожа желтая, зубы желтые — наверное, нелады с печенью. Подсаживается ко мне, с трудом сгибая колени. Выдает слабенькую болезненную улыбочку. Я тоже изображаю улыбку. Лихорадочно соображаю, что бы такого ему наплести, что вытянуть из него побольше. Он первым заводит разговор. Спрашивает, чего я такая сердитая. Ему и в голову не приходит, что я собираюсь его раскрутить. Я выдаю ему стандартную байку, что меня только что вышвырнули из квартиры. Бью на жалость. Говорю, мне теперь негде жить, и есть хочется.

Он вызывается угостить меня кофе и сэндвичем. Только мне придется сходить за ними самой, а то у него ноги болят с утра. «Еще не проснулись», — так он сказал. Я говорю, спасибо, пряча сарказм. Он достает бумажник, который чуть ли не распирает от двадцаток. Я вдруг проникаюсь к нему симпатией. Он дает мне двадцатку и просит, не буду ли я так любезна, купить ему сдобную булочку без всего и чай с сахаром. Старческий корм. Я говорю, конечно. Он по-прежнему не въезжает. Все его денежки будут моими еще до полудня.

Захожу в корейскую кафешку, что рядом с парком. Беру кофе, чай, две булочки. Сдачу кладу в карман, удержав пару долларов для себя. Можно было бы и не стараться. Он сказал, чтобы я оставила сдачу себе. Идиот. Мне хотелось с него поиметь побольше, чем какие-то семнадцать баксов. Я нацеливалась, как минимум, еще на сотню. Он чего-то там говорил, пытаясь меня обаять. Я слушала вполуха, прикидывая про себя, что вернее. Просто вытащить из кармана бумажник, ударить дедушку по башке, взять бумажник и убежать, или и дальше давить на жалость. Долго думать мне не пришлось. Он промямлил что-то вроде: «Я бы не отказался от приятной компании… если ты понимаешь, что я имею в виду…» Подмигнул мне своим слезящимся желтым глазом с гнойной корочкой в уголке. Я едва не блеванула, но все же сдержалась. Он пригласил меня в «Кенмор», грязный отельчик с сомнительной репутацией в паре кварталов отсюда. Сказал, он оплатит мне номер на пару дней, даст деньги на чтобы покушать и все такое, и мне ничего не придется делать, только слегка потереть ему «там, внизу». Сказал, чтобы я не волновалась, он чистый… уже тридцать пять лет женат на одной и той же женщине. Как будто это о чем-то говорит, пробормотала я себе под нос. В общем, добыча казалось легкой. Я согласилась.

Мы взяли такси. Ноги у дедушки все еще не проснулись. Администратор у стойки в отеле лукаво нам подмигнул — малость контуженый ветеран Второй Мировой.

— Доброе утро, господин Судья. Номер 322?

— На два дня, пожалуйста.

Мы вышли из лифта и прошли мимо двух заторможенных подростков, нюхавших клей из грязных бумажных пакетов. Симпатичные, побитые жизнью, худенькие мальчики. Вероятно, сбежали из дома. Откуда-нибудь со Среднего Запада. Теперь вот выкручиваются, как могут. Шпана малолетняя. Я еще к ним загляну, попозже. Найти их будет несложно. Наверняка спят под лестницей — между выходами «на добычу». Очень надеюсь, что мне не придется к ним присоединиться в скором времени, если мои хиппари окончательно напрягутся…

Мы подходим к двери, и дедуля ее открывает, при этом делая реверанс. Кошмар. Старый человек, а ведет себя как маленькая девочка. Мрачноватая неопрятная комната пахнет насилием и затхлым сексом. Серый свет сочится сквозь побитые молью занавески. Окно выходит в бетонный колодец, глубиной фута в два и длиной футов в шесть. Я задергиваю занавески. А то вид уж больно унылый. Рисую пальцем большую Х в пыли на комоде, где на полочке лежит библия. Делаю глубокий вздох, прилепляю фальшивую улыбочку и поворачиваюсь к старикану, который уже сидит на краешке кровати с таким отрешенным видом. Похоже, он на минуту забыл, где находится. Он вообще где-то не здесь. Я парю над его ретроспективными воспоминаниями. Странно, как пролетают годы — пятьдесят лет назад, пятьдесят лет вперед, на одном дыхании. Я чувствую его страх и отчаяние. Бежит от фашистов. Прячется в кустах у железной дороги, видит, как забирают отца и мать, всех сестер и братьев — загоняют в вагоны для перевозки скота. Пункт назначения — концлагерь. Он совсем маленький, ему легко спрятаться. Убежать. Найти приют у добрых людей. Выбраться из страны. Оставить пепел сожженной семьи. Пепел, смешанный с пеплом миллионов других — тех, кто сгинул в кремационных печах. Так и не избавился от вины и стыда — за то, что спасся один. Приехал в Америку в конце сороковых. Закончил юридический колледж. Получил звание судьи три года назад, как раз на свой шестьдесят первый день рождения. Все еще верит в Справедливость. Хочет скорей умереть, чтобы обрести, наконец, покой.

Он выходит из задумчивости и смотрит на часы. Извиняется, что ему пора. Как будто это меня расстроило. Сует мне в руку восемьдесят долларов и спрашивает разрешения вернуться утром. Что-то ему нездоровиться. Подагра опять разыгралась. Целует мне пальцы, бормочет: «Прости». Обращаясь к своим воспоминаниям — не ко мне. Я тихонько закрываю за ним дверь. Жду, когда лифт уедет. Выхожу и иду искать мальчиков с клеем.