- Обещаю проявить максимум расторопности, но ситуация такова, что пока я вынужден не спускать с вас глаз...
Нельзя было терять ни минуты, если утром он хотел составить более или менее приемлемый рапорт. Шесть паспортов лежали у него на столе. Тело Отто Брауна (в кармане убитого был найден паспорт на это имя) осталось в медпункте.
- Если хотите, могу заказать для вас горячее питье...
Но решайте скорее, потому что буфет скоро закроется...
Уже в десять минут пятого Виншона потревожил телефонный звонок.
- Алло!.. Олнуа?.. Что вы говорите?.. Разумеется!.. Да, возможно, есть какая-то связь... Хорошо! Отправьте его ко мне с первым же поездом... И документы, естественно, тоже...
Мегрэ он позвонил из соседнего кабинета, чтобы никто не услышал их разговора.
- Это вы, дядюшка?.. Еще одна новость!.. Несколько минут назад, когда поезд подходил к Олнуа, заметили, как какой-то человек вылез из-под вагона... Он бросился бежать, за ним погнались и в конце концов схватили... При нем был пакет, завернутый в клеенку; там находились акции иностранных предприятий, большей частью нефтедобывающих, на значительную сумму... Этот человек утверждает, что зовут его Джеф Бебельманс, он родился в Антверпене и по профессии акробат... Да!.. Его привезут сюда первым же поездом...
Вы тоже приедете первым поездом?.. Нет?.. В десять двадцать?.. Спасибо, дядя...
И он отправился к своим зебрам, как он их называл.
С рассветом, казалось, стало еще холоднее: небо белело, словно огромная льдина. Явились первые пассажиры, пошли пригородные поезда, а Виншон, глухой к протестам своих подопечных, отупевших от усталости, продолжал работать.
Он не терял времени даром. Лишним временем, собственно, он и не располагал, ибо дело было такого рода, что влекло за собой дипломатические осложнения.
Нельзя было до бесконечности задерживать пятерых пассажиров различных национальностей, пассажиров, бумаги которых находились в полном порядке, единственно из-за того, что в купе, где они ехали, был убит человек...
Мегрэ прибыл в десять двадцать, как и обещал. В одиннадцать на запасном пути, куда доставили вагон, был произведен следственный эксперимент. В нем было что-то потустороннее, призрачное, из-за мглистой погоды, холода и всеобщей усталости. Пару раз раздались нервные смешки: кто-то из пассажиров выпил слишком много грогу, чтобы согреться.
- Прежде всего положим на место мертвеца! - приказал Мегрэ. - Полагаю, шторы на окне были опущены?
- Здесь никто ничего не трогал... - заверил его племянник.
Конечно, лучше было бы дождаться ночи, того самого часа, когда все произошло. Но раз это было невозможно...
Отто Брауну, согласно паспорту, исполнилось пятьдесят восемь лет, он родился в Бремене и владел банком в Штутгарте. Судя по добротной одежде, так оно и было.
Добродушный толстяк с бритым черепом, ярко выраженного еврейского типа.
Из Берлина по поводу его личности пришли следующие сведения:
"...был вынужден прекратить финансовую деятельность после национал-социалистической революции, но принес присягу верности правительству, и его не беспокоили... Считался очень богатым человеком... Безвозмездно передал миллион марок в кассу партии".
В одном из карманов покойного Мегрэ обнаружил счет из отеля "Кайзерхоф" в Берлине, где Отто Браун остановился на три дня по пути из Штутгарта.
Пятеро пассажиров тем временем выстроились в коридоре и кто с тоской, кто с бешенством следили за передвижениями комиссара. Тот, указав на багажную полку над Брауном, спросил:
- Это его вещи?
- Нет, мои! - резко возразила Лена Лейнбах, австрийка.
- Не угодно ли вам будет сесть на то место, какое вы занимали ночью?
Женщина неохотно подчинилась: порывистые движения свидетельствовали о том, что она почти пьяна. На ней была роскошная норковая шуба, очень элегантное платье; на каждом пальце сверкало по кольцу.
Из Вены по ее поводу пришла следующая телеграмма:
"...куртизанка очень высокого класса, имела множество похождений во всех европейских столицах, но полиции ни разу не приходилось заниматься ею... Долгое время была любовницей германского принца..."
- Кто из вас сел в поезд в Берлине? - спросил Мегрэ, оборачиваясь к остальным.
- Вы позволите? - произнес кто-то на прекрасном французском языке.
Это и в самом деле был француз, Адольф Бонвуазен из Лилля.
- Я смогу предоставить вам все нужные сведения, потому что еду с самой Варшавы... Вначале нас тут было двое... Я работаю на прядильной фабрике, которая имеет филиал в Польше, и сейчас возвращаюсь из Львова... В
Варшаве в поезд сели только я и эта госпожа...
Он указал на пожилую даму, еврейку, как и Отто Браун, толстую, смуглую, с распухшими ногами, одетую в каракулевое пальто.
- Мадам Ирвич из Вильно.
По-французски она не говорила, и с ней пришлось объясняться по-немецки. Мадам Ирвич, жена крупного торговца мехами, ехала в Париж на консультацию с известным медиком и выражала свой протест против...
- Сядьте на места, которые вы занимали!
Оставалось еще двое мужчин.
- Ваше имя? - спросил Мегрэ у первого, высокого, худого, очень породистого, который по внешнему виду походил на офицера.
- Томас Хауке, из Гамбурга...
О нем сведения из Берлина оказались более подробными:
"...В 1924 г. приговорен к двум годам тюрьмы за торговлю крадеными драгоценностями... после освобождения находился под надзором... Посещал увеселительные заведения многих европейских столиц. Подозревается в подпольной торговле кокаином и морфином..."
Наконец, последний: мужчина лет тридцати пяти, в очках, с бритым черепом и суровым лицом.
- Доктор Гельхорн, из Кельна... - представился он.
Тут случилось забавное недоразумение.
Мегрэ спросил, почему, когда обнаружили, что его попутчик не шевелится, он не оказал первую помощь.
- Потому что я - доктор археологии, а не медицины...
Теперь все расселись в купе точно так, как предыдущей ночью:
Отто Браун - Адольф Бонвуазен - мадам Ирвич Томас Хауке - доктор Гельхорн - Лена Лейнбах И разумеется, все, кроме Отто Брауна, который, к сожалению, свидетельствовать уже не мог, отрицали, что имеют какое-либо касательство к убийству. И каждый утверждал, что ему ничего не известно.