— Да, мэм? — негромко отозвался он, разме­шивая кофе в чашке.

— Мне...— О Господи, опять этот панический ужас, и в комнате сразу не хватает воздуха, и серд­це вот-вот не выдержит и лопнет...— Мне... не нравится, в каком тоне вы со мной разговариваете!

Сбивчивость слов, бледность лица яснее ясного дали понять Мику, чего стоило этой маленькой жен­щине сделать подобное заявление, и в душе его не­вольно мелькнуло восхищение.

— Что ж, наверное, вы правы, и впредь я по­стараюсь быть более вежливым,— сказал он мягко.

Фэйт, ожидавшая, что сейчас на ее голову об­рушатся все громы и молнии, так и замерла на пороге кухни с открытым ртом.

— В-вы... постараетесь? — спросила она полу­шепотом.

Мик сделал глоток кофе и невозмутимо заве­рил ее:

— Да, постараюсь. Не желаете травяного чаю? Я держу его на случай визита соседки, которая тоже ждет ребенка.

Фэйт, не чуя ног, шагнула в кухню. Она по­чувствовала себя оглушенной. Она ждала земле­трясения, а получила в ответ спокойное пони­мание.

— Что за соседка?

— Наша с вами соседка, Мэнди Лэйерд. Она и ее муж живут сразу за вами.

— А-а!.. И когда она должна родить?

— Кажется, в мае. Чаю?

— Э-э... Да, пожалуйста.— Фэйт продвинулась вперед еще на шаг, все еще в изумлении от того, что на нее не кричат.— Э-э... Мик!..

— Слушаю?

— Вы... вы на меня не сердитесь?

Мик, наливавший чай из заварочного чайника, повернул голову.

— А какого, простите, черта, я должен на вас сердиться?

— Ну как же!..— А действительно, почему он должен сердиться? Из-за того, что ей не понра­вился его тон и она об этом сказала вслух? Идиот­ская причина, если задуматься. Фэйт еще раз на­бралась духу.— Мне не нравится, когда меня назы­вают леди. Вы... Вы говорите со мной так снисходи­тельно, будто я ребенок. А я давно не ребенок.

Мик водрузил чайничек на плитку и зажег го­релку:

— Видите-ли, все зависит от того, с какой сто­роны на это дело посмотреть,— медленно прогово­рил он.— Мне уже сорок лет, если вам интересно. Я видел такое, от чего иные седеют на глазах, и пос­ле этого ощущаю себя ровесником Мафусаила. Сколько бы вам ни было, в любом случае вы на­много моложе меня.

Возразить было нечего, разве только то, что после нескольких лет совместной жизни с Фрэнком Уильямсом она чувствовала себя старухой.

Фэйт с любопытством проследила, как он двига­ется по кухне с ленивой грацией атлета, открывает ящики, заливает травяной чай кипятком. Казалось просто невозможным, что его огромные ручищи так ловко манипулируют такими хрупкими предметами, как фарфоровый чайничек.

Принимая от него чашку с чаем, Фэйт загля­нула в черные, как обсидиан, глаза, и что-то в ней дрогнуло, по телу растеклось тепло, колени задро­жали.

— Осторожнее.— Заметив, как трясутся ее руки, Мик отставил свою чашку в сторону.— Фэйт, что-то не так?

Что-то не так? Да, конечно. Она стоит недо­пустимо близко к мужчине, и, что самое страшное, происходит это по ее воле. И ее очень волнует, что произойдет, если он ее коснется, более того, ей хо­чется, чтобы он ее коснулся. Боже, неужели она снова даст себя провести? Да ни за что!

Чашка выпала из рук Фэйт и со звоном разби­лась, чай разлился по полу. Фэйт стремглав выбежала из кухни.

Мик бросился было за ней, но тут же остано­вился. А-а, черт! К чему? Суть ее проблем ты в об­щих чертах знаешь, а влезать в них еще глубже просто глупо. Возьмите себя в руки, сэр, и займи­тесь своими делами, у вас их достаточно много. Вот так-то!

И тем не менее он все же чуть не побежал за ней. Черт бы побрал его сердобольность!

Словно приходя на помощь, зазвонил телефон. Появился подходящий предлог не догонять Фэйт и не мучить себя обвинениями в бесчувственности и мягкотелости одновременно.

— Доброе утро, Мик! — раздался в трубке хриплый низкий голос Натана Тэйта.— Я только что получил из Сан-Антонио досье на того парня. Ты наверняка в курсе. Расскажи-ка мне, с чего это вдруг ты заинтересовался человеком по имени Фрэнсис Уильямс? И что это за птица такая важ­ная, если вместе с досье к нам изволил пожало­вать полицейский из Техаса, ведущий его дело?..

От стука в дверь спальни Фэйт вздрогнула. Она выпрямилась и уселась в постели, инстинк­тивно прикрыв живот подушкой, как щитом. Она не была готова сейчас видеть Мика, но он, кажется, уже не оставлял ей выбора. Вот сейчас он ворвется, потребует объяснений — по праву потребует. А то и просто накричит на нее за разбитую чашку и зали­тый чаем пол. Фрэнк по крайней мере поступил бы именно так. А затем бы влепил ей такую затрещину, что она бы упала на пол, а он, расставив ноги и сложив руки на груди, спокойно наблюдал, как эта растеряха и неумеха подбирает перед ним на коленях черепки; глядишь, еще и пнул бы ее ногой. Пару раз именно так все и было, и с тех пор Фэйт больше всего на свете боялась что-нибудь уронить или разбить.

— Фэйт, мне нужно поговорить с вами,— крик­нул Мик через дверь.

— Извините за чашку,— с дрожью в голосе проговорила она.

— Чашку? — Мик ошеломленно уставился на дверь. Он уже успел забыть про эту дурацкую чашку, хотя черепки еще валялись на кухонном полу.— К черту чашку! — нетерпеливо сказал он.— Не в этом дело. Фэйт, мне нужно поговорить. Могу я войти?

До нее, наконец, дошло, что у нее просят раз­решения. Это было поразительно: Фрэнк давным-давно вломился бы в дверь, вдвойне разъяренный тем, что от него смеют закрываться.

— Заходите,— робко сказала она, но на всякий случай все же забилась в угол кровати, еще крепче прижав подушку к животу.

Мик с порога заметил это, но сейчас его зани­мали совсем другие вещи.

— Мне только что позвонил шеф. Вы, случаем, не знаете техасского полицейского по имени Гэррет Хэнкок?

Фэйт облегченно вздохнула.

— Да, конечно! Он... он помог мне. С ним что-то случилось? Он ранен?

— Нет, нет, успокойтесь,— поспешно заверил ее Мик.— Просто он хотел бы увидеть вас. Он сей­час в Вайоминге.

— Здесь? Но зачем? — Глаза Фэйт округли­лись. И вдруг до нее дошло.— Хэнкок был одним из тех, кто арестовывал Фрэнка. О, Боже, так Гэррет идет по следу, и значит...

— Нет, нет.— Мик машинально шагнул к кро­вати, чтобы успокоить женщину, но, увидев, как она вся сжалась, остановился.— Он здесь лишь потому, что вчера вечером я попросил прислать информа­цию о вашем муже. Полагаю, Хэнкок решил, что я наткнулся на след Фрэнка.

Фэйт уже не пыталась скрыть своего отчаяния, не пыталась взять себя в руки. Боже, до чего же она устала бояться, всегда и всего бояться!

Медленно, очень медленно Мик приблизился и сел на край кровати. Фэйт, раскрыв глаза, следила за его движениями. Сердце ее отчаянно стучало в груди. Одно неосторожное движение, и она вцепи­лась бы ему в волосы.

Но Мик Пэриш не сделал такого движения. Он сам не понимал, почему, но сейчас он считал своим долгом помочь этой женщине преодолеть страх, тем более что других добровольцев все равно рядом не было. Осознавая, что совершает очередную ошибку, Мик протянул руку и ласково дотронулся до плеча Фэйт. Затем, не обращая внимания на ее всхлипывания и протесты, он при­влек ее к своей могучей груди и прижал к себе обеими руками.

— Тихо. Все в порядке,— пробормотал он себе под нос.— Просто надо успокоиться и прийти в себя.

Она уже не отталкивала его, и Мик не смог бы определить, хорошо это или плохо, от ужаса она затихла или от внезапного доверия к нему. Да это сейчас и не имело значения. Он просто баюкал ее, как в бытность солдатом в невероятно далекой азиатской стране однажды баюкал, утешая, малень­кую девочку, потерявшую родителей. Дар довери­тельного прикосновения и человеческого тепла — величайшая ценность этой жизни и самая редкая вещь, которую ему когда-либо приходилось видеть. Пока у мужчины есть сила в руках, его долг — за­щищать слабых, в этом Мик был твердо убежден. И понимал он это не столько умом, сколько серд­цем. Он поступал так всегда, не задумываясь над тем, хорошо это или плохо.