Последний кокетливый вопрос свидетельствует о Светкиной незыблемой уверенности в себе.

- Тигр - самый сексуальный зверь на свете, - мечтательно сообщила Томка. Я читала, что тигр весь уходит на всякие средства. До последнего кончика усов. На всякие средства для мужчин. Пособия. Так что полезный подарок. Если бы не игрушка, а настоящий.

Она вовсе не хотела обидеть Филю женским подозрением - просто ей приятно по любому поводу поговорить о мужских свойствах.

- Филя в пособиях не нуждается! - сообщила Света.

Хотя, глядя на рыхлую его конституцию и робкую растительность на подбородке, в этом можно и усомниться.

- Вот слова, которые всегда должна повторять преданная подруга! Независимо от реальной прозы, - подхватил Женька. - За что и выпьем.

Герой не знал вовсе, что тигры используются таким образом, а то бы не стал дарить двусмысленную полосатую куклу: он всегда старательно избегает обидных шуток - хотя вообще-то самый распространенный вид юмора состоит в том, чтобы сказать знакомому какую-нибудь веселую гадость.

Места уже были разобраны, и Герою пришлось оказаться рядом с Борей Куличом, мрачно молчавшим, пока публика изощрялась в игривых намеках. Тридцатилетний с некоторым гаком, как и все здесь, он казался стариком, нечаянно забредшим на праздник молодости. Но теперь - по прочтении Бориной исповеди - Герой посмотрел новым взглядом на своего привычно хмурого соседа.

- А кормить нас здесь собираются? - осведомился Женька. - А то всегда от Фили со Светкой голодным ухожу!

Это означает, что у Фили по обычаю объедаются до одурения.

- Будут, Женечка. Уж перекусишь чем-нибудь. Я думала, пускай еще Шурка появится.

- На фиг Шурку! - восстал на жену и Филя. - Опаздывает всегда, а мы голодать должны! Опаздывающим - объедки! Явится, как всегда, с новой девочкой и будет на нее слюни пускать. Такой все равно недостоин настоящей мужской еды!

Филя шумит неубедительно, исключительно в подражание Женьке: голос у Фили при этом повышается и звучит почти фальцетом. Удивительно, как он достигает чего-то в делах: ведь коммерческий мир пока что держится на силе. А уж силу-то Филя нисколько не воплощает.

- Не с новой девочкой, а с новой шлюхой, выражайся точнее, - возразил Женька.

И тут энергично вкатился Шурка. С неизвестной девочкой, как и было предсказано. Тоже толстый. Но не рыхлый, как Филя, а плотный, словно японский борец-сумо. Отчего девочка казалась особенно маленькой и подтянутой. Совсем светлые волосы, заплетенные в детскую косу, почему-то вызывали полное доверие, что они подлинные, а не крашеные. И вся она казалась выцветшей, малокровной, плохо кормили ее в детстве, что ли?

- Шурка с новой бабой, - объявил Женька в своей манере.

- Бабу зовут Ариной, - постарался попасть в тон Шурка.

- Арина отродясь была бабушкой. "Выпьем, добрая старушка", - как сказал Пушкин. А эта еще не бабушка, - справедливо заметил Женька. - Ну не важно. Пушкин велел выпить - значит, выпьем. Мужчины пьют белую. Можно сидя. Стоя другие дела делаются, верно, девочки? Которые лежа, те же и стоя.

И Женька, широким жестом подняв стопку с водкой, неприметно вернул ее на место и отпил из запасной такой же стопки - сухого вина. Он всегда шумит на сотню, а пьет на копейку.

Шуркина спутница рассмеялась неожиданно низким голосом, словно бы синичка вдруг крякнула по-утиному:

- Не бабушка, это точно. А вообще-то полностью я называюсь Ариадной.

Она была совсем не красива. Выпуклый рахитичный лобик со временем сделается тяжелым, но пока он дополнял детский облик и вполне мог зваться невинным челом. Бледная девочка в компании взрослых. А странно низкий голос еще и усиливал контраст.

- А, вот это понятнее. Какая-то Ариадна что-то делала, не помню. Мужику подмахивала. В древнем Египте.

Всё Женька помнит, но прикидывается.

- Не в Египте, а в Греции, - серьезно возразила Ариадна. - Дело было в лабиринте на Крите.

- Самое важное, что дело - было! А уж где - несущественно. На Крите значит, шито-крыто, что они делали в этом лабиринте. Чего делают с девочками, когда папы с мамой нет дома.

- Этого она еще не знает, - рискнул сказать Шурка.

- Но, надеюсь, догадывается, - брякнул и Филя в своей черед.

Все разговоры об одном. Местный стиль требует говорить не прямо, а намеками. И это вдохновляет еще больше, чем прямое порнословие.

Герой привык к своим ребятам, но такие разговоры ему скучны. К счастью, его и не подначивают: как не пристают любители к гроссмейстеру с предложением сгонять блиц.

- Теперь выпьем за наши желания! Как кто-то сказал: "Желаю - значит, живу!" - вступил снова Филя.

- "Думаю - значит, живу" - поправил Боря. - Декарт сказал. Cogito ergo sum.

- По-моему, он слишком умный! Среди нас затесался высоколобый. Уж не закончил ли он какой-нибудь ветеринарный техникум?! - возопил Женька, сам успевший защитить даже докторскую, прежде чем ушел в бизнес.

- Нет-нет, Боря не такой, - вступился Филя. - Мы тут все настоящие мужики, никто больше четырех классов не превысил!

Филя в доктора не успел, застрял в свое время в кандидатах.

До Бори дошло, что ребята шутят, и он только хмуро отмахнулся.

- Пока живу - желаю, - повторил Филя. - И всем желаю - желать. За это и выпьем.

- А женщины желают танцевать! - объявила Света. - С теми, кто не жрать сюда пришел.

- Потому что жрать у тебя, как всегда, нечего, вот танцами и прикрываешься! - закричал Женька.

- Нечего жрать! - поддержал и объевшийся Шурка. - Ну совсем нечего.

Отяжелевшая публика выбиралась из-за стола. Потянулись танцы.

Под медленную музыку партнеры висели подруга на друге, не в такт переставляя ноги. Герой выделил взглядом малокровную маленькую Арину - ее в общей манере вытанцовывал Женька. Оттеснил, значит, Шурку, который постарался, привел девочку в компанию.

Шурка между тем точно так же обжимал под предлогом танца мечтательную Томку, Женькину жену, - но обмен был явно неравноценен. Хоть Шурка и старался как можно нагляднее изображать себя сексуальным маньяком, все равно ясно было, что он не сам получает удовольствие, но наивно пытается досадить Женьке. А Женька ничуть не досаждался - он наслаждался пальпацией прелестей юной Арины, которая и в столь тесном общении сохраняла ореол невинности вокруг волнующе рахитичного бледного ее чела.

Подошел нетанцующий Боря.

- Обезьянник, - кивнул он на обжимающиеся пары.

Почему-то соглашаться с Борей не захотелось. Но и спорить было лень. Герой лишь дернул плечом.

- Прочитал - мое? - Боря не решился обозначить жанр своего сочинения.

- Да.

Можно было бы сразу выдать рецензию, но Герой нарочно не пускался в комментарии, вынуждая Борю расспрашивать дальше. Ведь тот, кто просит отзыва, невольно ставит себя в зависимую позицию.

- Ну и как тебе?

- Даже интересно, - снисходительно похвалил Герой. - Я, конечно, не большой знаток всей этой современной литературы, постсимволизм и сюрмодернизм, но не слышал, чтобы писали об идеях. Обычно о любви или убийствах, так я понимаю.

- Ну а сама идея? - не отставал Боря.

- Физикам, наверное, любопытно, а всем прочим - не знаю.

Объяснять Боре, что отказаться от блестящего открытия - полнейшая глупость, Герой не захотел. Боря начнет скучно спорить, а Герой не хотел спорить, потому что пришлось бы невольно выдать свои мечты - о научных доблестях, о всемирной славе.

В музыке наступила пауза, что должно было означать перетасовку пар. И точно, за спиной раздался низкий голос, так мало подходящий к детской внешности:

- А вы почему не танцуете?

Очень оказалось кстати, чтобы отвязаться от Бори:

- Бывает, и танцую, - снизошел он, не выдавая своего интереса к этой странной девице.

- Говорят, вы очень умеете. Даже Шурик сказал, хотя он никого не признает, кроме себя.

- Обо мне вечно что-то говорят, - отозвался он неопределенно.