В самой Москве, когда она устроилась окончательно в государскую вотчину, мало помалу стало обнаруживаться тоже самовластие больших родов над всею землею; но здесь оно встретило кровавый отпор в лице Грозного, без всякой пощады истреблявшего этот ветхий дух родового своеволия.

Таким образом наша древняя община ничего не выработала, да и не могла ничего выработать для нравственного и социального освобождения личности. Она ничего не выработала даже и для материального ее освобождения, ибо новгородская община, как община имущественная, вовсе не мыслила однако ж о равенстве, напр. о равном распределении земской собственности между всеми членами общины. У ней, как и в господарской вотчине, земская собственность была разделена слишком неравномерно; у ней, как и в господарской вотчине, существовало только равенство прав на землю, т. е. на пользование землею для каждого плательщика даней, а это составляло первозданную стихию русской народной жизни по всей русской земле. Эта-то стихия и сохранила русский народ от всех исторических и всяких вражеских напастей; она же создала и государство, именно как охрану и защиту от тех напастей.

Как бы ни было, но земская община, даже в своем роскошном цвете, в политической своей форме, какою были Новгород, Псков, Вятка, не в силах была высвободить личность и создать для нее равенство прав нравственных и социальных, в чем заключается все существо дела.

Быт народа мы называем общинным, желая совсем устранить другое его определение: родовой, как противоречащее нашему представлению о существе общинной идеи. Но чего же мы ищем в этом определении и что именно хотим в нем обозначить. Народный быт выражает себя и реально, в известных формах; и не реально, одними идеями, которые незаметно им движут, действуют в нем, и которые всегда где-то скрываются от наших глаз; стало быть и характер народного быта можно определять реальными обозначениями вернее сказать деловыми, и идеальными, иначе нравственными. Быт земледельческий, военный, торговый, промышленный, казацкий, охотничий и т. д., все это будут обозначения реальные, деловые, обозначения дела, каким занимается народ. Мы думаем, что ж быт общинный есть не более, как только общее, как бы материковое обозначение, одних лишь реальных, деловых отношений народа. Община вообще значит связь людей на общем деле; община земская означала связь людей по земле, собственно связь земли, — связь народа, как земли, т. е. как реальной сущности народных отношений, другого смысла община не могла иметь, ибо зачатком ее было всегда представление о человеке в его имущественном положении. Община выражала лишь связь имущественных, след. материальных отношений, не более.

Ошибочное представление об общине заключается, по нашему мнению, в том, что ее почитают связью отношений нравственных, о чем она сама, как мы говорили, никогда не думала, да и до сих пор не думает. Между тем при определении бытового начала важны лишь одни отношения нравственные, которые всегда и составляют основной узел народной жизни и управляют ходом ее развития. Народ выражает свой быт многими формами и одна из таких форм есть община, как есть другая, существующая рядом с нею, вотчина; как есть третья — семья, и т. п.; все это только формы. Но где же идея, общая всему быту, где нравственная сила управляющая всеми формами, где этот дух, проникающий всякую форму и весь быт вообще? Общий характер народных нравственных связей и отношений должен, по нашему мнению, раскрываться ближе всего в отношениях со-жития или обще- жития, в той сфере, которую мы теперь обозначаем словом общество, общественность, т. е. в сфере людских отношений, независимо ни от каких частных, случайных определений и форм быта, обозначающих то или другое положение личности, и вовсе не обозначающих основной силы или стихии личных отношений.

Как и на чем построены были отношения общежития — вот существенный вопрос и вот где настоящее место нашим рассуждениям об общем характере народного быта. Потемнение и путаница наших понятий о характере нашего древнего быта происходит главным образом от того, что мы смешиваем идею общины с идеей общества, вообще смешиваем понятия о формах быта с понятиями о его началах.

Фундаментом общины, основным ее камнем было не лицо, не нравственная личность, а известная материальная доля того материального общего, которое, как общая выгода, связывала людей. Лицо в этом случае было только юридическим представителем своей материальной доли, — и в существенном смысле всегда рассматриваюсь с точки зрения чисто материальной, с точки зрения годности или негодности для выражения того материального целого, которого долю оно изображало. Во владеньи землею — хороший плательщик или пособник общим земским делам, напр. защите от врагов и т. п.; в торговле — капитал, в промышленности или в ремесле уменье; словом сказать в общине, не исключая ни какую дружину, никакую артель, — личность ценилась лишь со стороны прямого пособничества тому делу, которое соединяло людей. Нравственная сфера, как и нравственный смысл лица здесь были в стороне, не были главною руководящею силою. Лицо здесь имело земский, торговый, промышленный смысл, но не нравственный. Общество на оборот всю силу полагает в нравственном смысле человеческой личности. Здесь фундаментом, основным камнем лежит нравственное значение личности. И само собою разумеется, что нравственная постройка общества вполне зависит от того, как понимается это нравственное значение личности, т. е. в чем оно заключается. Известно, что нравы общества с течением времени изменяются, а вместе с ними изменяется и воззрение на нравственный смысл личности. Можно сказать, что каждый век, что либо делает в этом отношении, каждый век вырабатывает какую либо долю общего сознания о существе нравственной личности человека, т. е. о существе человеческого достоинства. Как же понимал и как сознавал это достоинство наш русский древний век? Каково было наше древнее общество, какова была наша древняя общественность, эта действующая нравственная сила народного развития, эта нравственная система или нравственный склад житейских отношений? Какая нравственная сила служила основанием нашему древнему обществу; из какой органической клеточки образовалось русское общество?

Мы уже говорили что органическою клеточкою нашего допетровского общественного быта был род, что родительское, патриархальное начало управляло всем ходом нашей допетровской жизни.

Но что же такое было это родительское, патриархальное или родовое начало жизни? Это было начало или стихия родительской опеки, стихия старшей воли, идеалом которой было родовое старшинство. Это старшинство одно почиталось выше всяких других достоинств человека, оно одно и было главным, начальным достоинством человеческой личности. Родительская опека с идеалом родового старшинства существовали и существуют везде, но не везде они становились стихиею жизни. У нас не только семья и род, что очень естественно и обыкновенно, держались крепко и твердо стихиею родительской опеки; но ею же держалось все общество, ею же строилось наше государство, ею выработалась и эта необычайная государственная плотность и стойкость народа.

Родительская опека была исключительною силою нашего развития. Она проникала всюду и все подчиняла своим воззрениям. Это был наш нравственный и политический бытовой воздух, которым мы жили, дышали, в течении всей нашей истории. Это было начало начал нашего развития, такое крепкое начало, по которому русский народ даже и до сих пор понимается и ведется, как малолеток, недоросль, требующий на всяком шагу, во всех его жизненных стремлениях и движениях, неусыпных забот и попечений родительских.

Самою лучшею и наиболее верною характеристикою основных начал народного быта всегда служит власть. Мы не говорим о власти в ее тесном смысле, о власти только политической, государственной, верховной; мы говорим о власти, как о стихии народного и именно общественного развития; о власти, которою живет и держится не государственное устройство, а устройство и связь самого общества, о власти, господствующей именно в народном быту.