Всю свою жизнь я попадаю в переделки — не успев выбраться из одной, тотчас же оказываюсь в другой.

Чувствуется, спокойной жизни мне не видать. Будучи мошенником, известным в трех государствах, объявленным в розыск полудюжиной штатов, но обладающим формальной неприкосновенностью на территории Калифорнии, я не могу рассчитывать на защиту закона. Его острие всегда направлено против меня. Я не подлежу выдаче за пределы Калифорнии, так как официально не являюсь преследуемым по закону в юридическом смысле слова, но каждый жулик в этом штате считает себя вправе докучать мне, а полиция только и ждет удобного случая, чтобы повесить на меня какое-нибудь дельце.

Зная, что защиты мне искать не у кого, я вынужден сам себе быть законом и даже рад этому. Одному только Богу известно, до чего мне противно быть одним из рабов, гробящих свою жизнь на то, чтобы заработать деньги, налоги с которых идут на прокорм политиканов.

Городские налоги — для городских политиканов, окружные — для окружных, налоги штатов — для тех, кто стоит повыше, и, если этим бедолагам все же удается урвать что-то для себя, государство облагает их подоходным налогом, чтобы прокормить целую свору политиканов государственного масштаба. В довершение ко всему по ним больно бьет еще целая уйма налогов — налоги с продажи, налоги на собственность, автомобильные и дорожные налоги, налоги на предметы роскоши и бензин, подушные и таможенные налоги, налоги на образование и проституцию, на парфюмерию, на лекарства, на кинопрокат, я даже слышал, что теперь собираются ввести налог на пиво, дабы способствовать ограничению продажи алкогольных напитков.

Так что мне есть отчего беспокоиться. Закон меня не защищает, я не являюсь частью огромной пирамиды, имя которой государство, и вынужден сам себе быть и законом, и сборщиком налогов. Всякий жулик норовит надуть меня или спихнуть на меня свои деяния, а полиция только ухмыляется, наблюдая за этим, — дескать, пусть пожирают друг друга, так им и надо.

Во время последней передряги я взял себе собаку.

Судя по всему, среди ее предков были и ищейка, и гончая, и какая-то еще неизвестная порода. Мой Бобо — крупная псина и, кажется, рос так же, как и я, — воспитывал себя сам, внимательно наблюдая за всем вокруг и рассчитывая лишь на собственные мозги. Недавно мне удалось надуть на двадцать тысяч долларов одну преступную парочку из Сан-Диего, и я понимал, что совсем скоро они нападут на мой след и постараются заполучить обратно свои деньги.

Принимая это в расчет, я старался не афишировать свое местонахождение и не давал свой адрес в газетную колонку. Мне не нужны были посетители.

Как-то раз, посвежевший и окрепший, я возвращался с прогулки по Голден-Гэйт-парк. С океана полз туман, а свежий, бодрящий воздух давал телу живительный импульс, знакомый каждому жителю Сан-Франциско.

Бобо удрал вверх по ступенькам, пока я медленно шагал сзади.

Подойдя к двери, я сразу почувствовал неладное — что-то привлекло внимание пса. Он стоял перед дверью, широко расставив лапы и задрав хвост, шерсть на спине встала дыбом, и он водил носом вдоль щели под дверью.

Это означало, что в квартире кто-то есть. Я замер перед дверью, думая, как поступить дальше. У калифорнийской полиции ничего на меня нет. Не то чтобы я вовсе ничего не совершил, просто дела, в которых я был замешан, всегда касались каких-нибудь жуликов, пытавшихся надуть меня и в итоге оставшихся с носом. Вряд ли они стали бы выдавать меня полиции. Другое дело — выследить меня и попытаться отомстить, но обращаться к полиции они не стали бы — у самих рыльце в пуху.

Шагнув вперед, я вставил ключ в замок, приоткрыл дверь и посмотрел на Бобо.

— Ну, малыш, заходи, — сказал я и закрыл дверь за огромным рыжевато-коричневым псом, нетерпеливо проскочившим в квартиру.

Улыбаясь, я ждал за дверью. Если в квартире кто-то есть, то скучать ему не придется.

Бобо был не простой собакой, а собакой мошенника, и очень гордился этим. Я потратил немало времени и сил, чтобы натаскать его должным образом, так что теперь пес хорошо знал свое дело.

А еще я научил его замечать слежку. Целый месяц я провел в Дель-Монте, где при помощи местных мальчишек учил его обнаруживать «хвост». Я показывал Бобо, что пытаюсь отделаться от слежки, и он понимал все с полуслова. Потом я научил его подходить ко мне так, чтобы его никто не видел. Это был невероятно смышленый пес, он смотрел мне в лицо и буквально читал мои мысли, достаточно было мигнуть ему. В своем роде он тоже был изгоем общества, потому-то и увидел во мне родственную душу и всегда инстинктивно знал, что ему делать.

Из квартиры слышалось царапанье и поскребывание, но никаких звуков возни. Я открыл дверь и вошел. На ковре лежал конверт, пес скреб по нему лапой, обнюхивал и снова принимался скрести. Совершенно очевидно, что кто-то подобрал ключ к замку, проник в квартиру и оставил конверт на самом видном месте — на полу.

Ну что ж, в жизни всякое бывает.

— Принеси его мне, Бобо, — скомандовал я.

Пес взял конверт зубами за краешек и поднес ко мне.

Текст был напечатан на машинке и оказался совсем коротеньким. «Срочно зайдите к Дону Дж. Герману» — гласило это никем не подписанное послание.

Я вздохнул. Господи, сколько раз мне уже приходилось сталкиваться с подобными вещами! То какому-нибудь политику требовался профессиональный мошенник, чтобы проделать за него грязную работенку, то местный воротила преступного мира обращался ко мне за помощью. Все они прибегали к подобным театральным трюкам, не желая иметь со мною дела впоследствии. Но на этот раз я немного встревожился, так как не предполагал, что кому-то известно, где я живу.

Я слышал о Доне Дж. Германе, крупном воротиле из мира политики. Ходили слухи, что в свое время он шантажировал с десяток известных и влиятельных фигур Сан-Франциско, благодаря чему приобрел громадную политическую власть. Дону Дж. Герману я не был обязан ровным счетом ничем, как не намеревался одалживаться и потом, но я все-таки решил найти того, кто принес это послание.

Подозвав собаку, я дал ей хорошенько обнюхать конверт и лежавший в нем листок бумаги.

— Давай нюхай, старина, — сказал я псу.

Навострив уши, он вопросительно посмотрел на меня и помахал хвостом.

Я отрицательно покачал головой:

— Нет, не след. Просто нюхай…

Уж не знаю, понял он меня или нет, но я решил, что попытка не пытка. Надев шляпу, я позвал пса, и мы вышли. Внизу я повернулся к Бобо:

— Лежать. Подожди-ка здесь минутку.

Он лег и стал ждать, а я вышел на тротуар.

Спускались сумерки, все вокруг заволокло густым туманом, в котором лишь изредка проносилась машина с зажженными фарами или прошмыгивал какой-нибудь одинокий пешеход. На тротуаре, подняв воротник пальто и прислонившись к почтовому ящику, стоял низенький, тощий человечек, которого можно было запросто принять за посыльного.

Обычно эти люди непременно слоняются где-нибудь поблизости. Вот и на этот раз я готов был голову отдать на отсечение, что тот, кто доставил конверт, наверняка наблюдает за мною. Он мог остаться, во-первых, чтобы убедиться, что послание получено, а во-вторых, чтобы сообщить Дону Дж. Герману, если я вызову такси и отправлюсь к нему.

Выждав пару минут, я подозвал собаку и тихонько скомандовал:

— Ищи, Бобо!

Я произнес это через плечо, не оборачиваясь и не глядя на собаку. Я приучил Бобо никогда не стоять рядом и, если я не смотрю на него, делать вид, что он меня не знает. Поэтому, выйдя на тротуар и увидев, что я, отвернувшись, смотрю на проезжую часть, он задрал хвост и деловито засеменил по улице — ни дать ни взять бродячий пес в поисках съедобных отбросов.

Поравнявшись с фигурой возле почтового ящика, он всего лишь слегка задел парня хвостом и как ни в чем не бывало побежал дальше, на углу остановился, оглянулся, увидел, что я все так же стою у проезжей части, и побежал через улицу, обнюхивая автомобили и подъезды.