И он начал расхваливать сына, который в Париже делал такие блестящие успехи в медицинских науках, что после присуждения ему докторского звания все учителя стали убеждать его добиваться профессуры. Кто-кто, а его мальчик не закиснет в провинции. Он будет крупным врачом, крупным столичным врачом.

Разговор вяло переходил с одной темы на другую; собеседников как бы парализовала мысль о близости неприятельского вторжения.

После того как мужчины выпили кофе и выкурили сигары, они вернулись в гостиную к графине, которая грела ноги у огня. И все-таки она зябла, зябла душой и телом.

Г-н Бутмар первый заговорил об отъезде. Он беспокоился о своих заводах и велел подать коляску в половине десятого под тем предлогом, что не такие теперь времена, чтобы возвращаться поздно. Двое других последовали его примеру и надели сапоги: им предстояло идти по снегу до парома на Сене. Графиня осталась одна.

Она перелистала несколько книг без всякого интереса, с трудом понимая, что читает. Она выбирала у своих любимых поэтов те стихотворения, которые чаще всего приходили ей на память, но теперь и они показались ей банальными, ненужными, бесцветными, и она снова села к огню. Не лечь ли спать? Нет, не сейчас, — она все равно не уснет. Она хорошо знала эти нескончаемые бессонные ночи: они измерялись ударами маятника, которые превращали их в мучительную ночную агонию души и тела.

Она задумалась. В ней пробудились воспоминания о молодости, о прежней жизни, интимные воспоминания, возникающие в унылые часы, признания, которые можно делать только самой себе.

Она вспомнила свое детство, которое прошло здесь, в Дьепдале, в доме родителей, построенном около заводов; вспомнила свою умершую мать, добрую, милую мать. И она заплакала, закрыв глаза руками.

Ее отец, вначале мелкий коммерсант, унаследовавший большой участок земли на берегу Сены и фабрику кислот и искусственного уксуса, в конце концов составил себе крупное состояние как владелец химических заводов. Он женился на дочери офицера Первой империи[4], молодой и красивой, независимой, поэтичной, какими были девушки той эпохи. Немного меланхоличная и к тому же разочарованная в браке, который не вполне соответствовал мечтам ее юности, его жена утешалась любовью к Природе, придавая этому слову смысл, в настоящее время почти забытый.

Она полюбила этот прекрасный лесистый край, эти речные берега, где у самой воды дымились трубы заводов мужа, а по высоким склонам росли великолепные леса Румэра, тянувшиеся от Руана до Жюмьежа. Она составила себе библиотеку из романов и книг философов и поэтов, и вся ее жизнь проходила в чтении и размышлениях. Вечером, гуляя в сумерках по берегу Сены, зеленые острова которой заросли тополями, она вполголоса читала для себя, только для себя одной, стихи Шенье[5] и Ламартина. Потом она увлеклась Виктором Гюго и стала обожать Мюссе. Когда у нее появилась дочь, она воспитала ее с пламенной нежностью, усиленной сентиментальным влиянием всей той литературы, которую она впитала.

Девочка росла похожей на мать, очаровательной и умной. В Руане им завидовали и говорили о г-же Бутмар: «Эта женщина достойна всяческого уважения».

Она воспитывала дочь чрезвычайно заботливо, в чем ей помогала гувернантка. Уже в шестнадцать лет девушка казалась маленькой женщиной. Это была брюнетка с голубовато-лиловыми глазами цвета барвинка — оттенок, который так редко встречается.

Душа и зарождающаяся чувственность этой почти взрослой девушки, которой мать позволяла многое читать, развивались одновременно. Иногда девушка потихоньку смотрела книги, не разрешенные ей, и знала уже наизусть некоторые стихотворения, которые казались ей нежными, как благоухание, как звуки музыки, как дуновение ветра.

Эта семья была счастлива или почти что счастлива. Но в одну очень холодную зиму после слишком долгой прогулки в лесу по глубокому снегу г-жа Бутмар слегла, заболев воспалением легких, и через неделю скончалась.

Оставшись вдвоем с дочерью, отец спрашивал себя, что ему делать? Не оставить ли дочь при себе? Ведь иначе он будет чувствовать себя совсем уж покинутым и одиноким в этой деревне среди машин и рабочих.

Его сестра, бездетная вдова инженера путей сообщения, достаточно состоятельная, согласилась на несколько месяцев покинуть Париж, чтобы побыть с ним и тем самым смягчить первые приступы горя и одиночества.

Уравновешенная, как и ее брат, она держалась трезвых взглядов и умела извлекать из любых событий и обстоятельств наибольшую пользу для себя. Уверенная в своем благополучии, спокойная по натуре, она в сорок лет ничего уже больше не требовала от судьбы.

Она скоро полюбила племянницу, и когда Бутмар сказал о своем намерении оставить дочь дома, она сделала все, чтобы разубедить его, говоря, что Жермэна к моменту замужества будет пользоваться большим успехом и потому нужно прежде всего как можно лучше завершить ее образование и воспитание.

А это возможно только в Париже. Жермэна со временем станет блестящей партией, и очень важно, чтобы наряду с серьезными предметами она знала также музыку, танцы и многое другое, что необходимо для богатой девушки. Было решено, что отец поместит ее в хороший пансион, а тетка обещала как можно чаще навещать ее, каждую неделю бывать с ней где-нибудь и даже иногда оставлять ее у себя на несколько дней.

Эта женщина, муж которой занимал видное положение в министерстве общественных работ, овдовев, сохранила большие связи и была хорошо принята в обществе. Ее брат, понимая все выгоды подобного предложения, согласился, и тетка в начале весны увезла племянницу с собою.

Она устроила ее в один из фешенебельных светских пансионов, где воспитывались сироты благородного происхождения и куда помещали богатых иностранок, в то время как родители их путешествовали. Там у нее была прелестная комната, собственная горничная и избранные учителя. Кроме того, она посещала вне пансиона курсы для молодых девиц, где встречается и заводит знакомства, полезные для будущего, добрая половина девушек Парижа — дочери буржуа и дворян, и малосостоятельные, и обеспеченные, и очень богатые.

Тетка приезжала за ней, возила ее на прогулки, развлекала, знакомила с Парижем, с его памятниками и музеями.

Глубокая печаль, в которую была погружена Жермэна со времени смерти матери, постепенно начинала исчезать. Ее красивые фиалковые глаза, веки которых часто бывали красны от слез при воспоминании о горячо любимой матери, приобрели прежнюю ясность.

Тем не менее она много думала о своем доме в Дьепдале, об одиноком отце и тосковала по простору, деревне и свободе. Она узнала смутную тоску, которую испытывают люди, в силу своего долга или профессии оторванные от родных мест и запертые в душном городе, все те, чьи глаза, легкие и кожа с раннего детства впитали в себя чистый воздух полей и чьи маленькие ножки бегали по лесным дорогам, по лугам, по свежей прибрежной траве.

Точно так же дети Парижа, вынужденные жить и работать в провинции, страдают всю жизнь, словно от физического лишения, от непреодолимой потребности бродить по тротуарам и большим, многолюдным улицам.

Когда наступили каникулы, Жермэна с радостью уехала в Нормандию и была огорчена, когда осенью ей пришлось вернуться в Париж. Она провела там три зимы: с шестнадцати до девятнадцати лет. Затем г-н Бутмар взял ее к себе, чтобы скрасить свое одиночество вдовца.

Вскоре ему представился случай подумать о замужестве дочери. Он знал ее большую любовь к деревне, где она выросла, и сам в силу своей привязанности к Жермэне, своего эгоизма и избалованности считал удобным и приятным сохранить ее возле себя, особенно если бы к этому представилась возможность.

Обычно он очень легко находил способы для выполнения своих желаний.

Он уже давно знал графа де Бремонталь, своего соседа, владельца замка Дю-Бек в Саюре, напротив Ла-Буйя, всего в нескольких километрах от Дьепдаля. Он был знаком с графом по генеральному совету, членами которого они оба состояли; они вместе охотились и поддерживали добрососедские отношения.