— Зарэк, мой лорд, тише, тише… Все будет хорошо. Правда. Правда…

Лави осторожно высвобождает одну руку, кладет на затылок Чиарана, перебирает темные волосы — и внезапно до боли стискивает несколько прядей.

Длиннющий серый дом, прозванный в народе "тещиным языком", все никак не заканчивался. Аэниэ бежала по тротуару, пытаясь одновременно и спрятать нос в воротник, и отвернуться от ветра, и при этом хотя бы одним глазом видеть дорожку. Левая рука благополучно пряталась в кармане, а вот правая мерзла нещадно — в правой девочка несла мороженое на палочке, купленное на последнюю собранную по всем карманам мелочь.

Никогда прежде девочку особо не волновало, как она будет добираться до метро, но в этот раз она почему-то долго стояла перед киоском, запустив руку в карман и нерешительно перебирая холодные монетки. Вспомнились сердитые контролеры: ее обычно не высаживали из троллейбуса, но как же стыдно было каждый раз опускать глаза и едва слышным шепотом бормотать что-то о бедных студентках и о том, что стипендию задерживают.

Странно. Раньше она никогда об этом не думала.

Разозлившись на себя, Аэниэ выковыряла мелочь и все же купила мороженое, но обычной радости все равно не почувствовала. Раньше достаточно было одной мысли: это мороженое для Лави. Лави будет рада. И все. Сейчас почему-то не помогало…

"Она любит эскимо в шоколаде… И с вареньем…"

Морозный ветер жжет щеки, нос и лоб, пробирается под куртку. Аэниэ ежится, пытается идти спиной вперед, но чуть не падает.

"Ему понравится… Всегда нравится."

В прошлый раз тоже было мороженое ("Угу, кысь, положи в холодильник… Чего, Нэр? Ну возьми. Аэниэ, солнышко, ты же не против?"), и блины были домашние, и конфеты, и ярко-рыжие мандарины — мелкие, но сладкие, и яблоко, которое мать дала с собой погрызть, и апельсин, купленный на деньги, что мать давала на обед, тогда пришлось весь день вообще не есть… Вспомнилось, как мама мыла ей яблоко, делала бутерброд — и говорила вредничающей сестренке, что тебе мы еще купим, а вот Леночка весь день учиться будет, ей нужно… Старалась для нее, для Аэниэ. Заботилась. А она… Кровь приливает к щекам.

("Кысь, ты? Ты как раз вовремя — сделай нам чаю…")

Ветер унялся, на ресницах мерзнут слезы.

("Кысь, пойми — у меня нет времени. Не все же тебе, правильно?")

Аэниэ мотает головой — слетает капюшон, и вновь поднявшийся ветер свирепо вымораживает обнажившуюся полоску кожи между шапкой и воротником свитера. А ведь то яблоко так и пролежало на кухне у Лави — пока не испортилось.

("Открой дверь, ага?")

Аэниэ всхлипывает.

("Так, тут я кому-то говорил сделать браслет — если мне ни с кем не изменяет память. И где оно?")

Аэниэ останавливается. Аэниэ сдирает обертку — пальцы скользят, срываются, кусок мороженого падает под ноги, туда же летит обертка, ветер тут же уносит ее, какая-то бабка бурчит: "Мусорят тут…" — девочка кидает на нее злобный взгляд, какая разница, плевать, плевать… Вгрызается в мороженое. Холодные куски проваливаются в желудок, зубы ломит, все тело сотрясает крупная дрожь. Выступающие слезы замерзают мгновенно.

Все как всегда, все как обычно: смех и песни, разгоряченные лица, на столе — пиво и вино, только вот рядом с Лави — золотоволосое хрупкое создание с кукольным личиком, ей эльфка подливает в стакан газировки (или уже не газировки?), ей подает печенье и делает бутерброды, ее гладит по голове и с ней переговаривается, доверительно понизив голос. Аэниэ почти не ест и не отвечает, когда к ней обращаются. Она просто не слышит. Болезненно сжимается сердце, пропуская удар, и девочка закусывает губу, чтобы не дать вырваться стону. "Какого черта ее занесло на этот КОН? Мелкая же еще… Сидела бы себе дома…"

— А пушистая с руки ест? — и смех, переливчатый звонкий смех…

Сил больше нет. Аэниэ встает, неловко протискивается мимо Зю, наступает на ногу Чиарану. В дверь. Дверь — прикрыть. Плотно. Теперь можно остановиться и дать себе волю, все равно никто не заметит — а как хотелось бы, как хочется, чтобы Лави вышла следом, пришла, обняла… Слезы текут по лицу девочки. Она оглядывается — в коридоре темно, это хорошо, вот вешалка, заваленная грудой одежды, под вешалкой — скамеечка. Если сесть на нее и закрыться куртками, пальто и плащами — зарыться в них — то никто не увидит… Спрятаться.

"Меня тут нет. Меня больше нет. Меня вообще нет. Лави, любовь моя, Лави… Нет, меня нет…"

Кто-то раздвигает куртки. Шепотом:

— Кто тут? Аэниэ? Ты чего тут?

Сердце подскакивает к самому горлу — и тут же обрушивается вниз. От разочарования почти пропадает голос:

— Да нормально, Дарк.

— Ага, как же… — Дарки сощурилась, пытаясь разглядеть в темноте лицо Аэниэ, потом провела пальцем по щеке девочки, — Ну вот, я так и думал. Ревешь. Что такое-то?

— Ничего страшного. Я буду нормально, ты иди.

— Ню-ню… — девушка легко потрепала Аэниэ по волосам и встала.

Одежда снова сомкнулась. Звук удаляющихся шагов, скрип двери. Но наплакаться так и не удалось — снова дверь, снова шаги, но на этот раз перед девочкой оказалась Лави.

— Так, Артануш. Ты с чего это вдруг?

Губы девочки жалобно искривились, но она не смогла выговорить не слова. Все упреки вдруг показались такими нелепыми и ненужным…

— Пушистая, говори. Что такое?

— Ты… — судорожный вздох. Слова не шли. Девочка со страхом всмотрелась в глаза Лави — они были темны. Непроницаемы.

Лави вздохнула и взяла в ладони лицо Аэниэ:

— Это из-за Золотинки, так?

Девочка не ответила, но слеза, скатившаяся по щеке, оказалась достаточным подтверждением.

— Понятно… Слушай меня, — строгий, жесткий голос. — Ты же знаешь, что завязки мои — не только на тебя. Я не могу быть только с тобой. Сейчас это нужно ей, и я даю ей, что могу — этого не так много… Но я должен. Да, тебе я уделяю меньше времени. Но вас много, а я один. Понимаешь?

Аэниэ попыталась выдавить что-то, потом просто молча кивнула.

— Пушистая, ревность — это очень плохо. Она разъест тебя изнутри и уничтожит наши отношения. Тебе это надо? Мне совсем не хочется, — голос эльфки смягчился. — Ты мне дорога, и Золотинка тоже. Лучше — будь лапушкой, сделай мне приятное. Подружись с ней. Она у нас новенькая, стесняется, боится… Помоги ребенку. Ей будет легче, а мне будет приятно видеть вас вместе. Ты же можешь ей браслетку сделать или колечко? Ну, вот, умница. И мне тоже будет муррр, что вы не грызетесь, а дружитесь.

— А… Как?

— Ну как это — как? — подняла брови эльфка. — А со мной ты как начинала дружить? Поговори с ней — о том, что ей интересно. Расспроси ее про нее саму, о себе все любят говорить. Слушай внимательно, задавай вопросы, хвали почаще… Ты умница, все у тебя получится. И меня порадуешь.

— Честно?

— Конечно, честно, пушистая моя.

— Лави… Я люблю тебя…

— И я тебя люблю, — эльфка крепко обняла девочку, потом мягко отстранилась, мгновение вглядывалась в ее поднятое лицо — и легко поцеловала. — Ну, а теперь беги умойся и приходи. Муррр?

Девочка кивнула.

Пустив холодную воду, девочка осторожно присела на край ванны, тяжело оперлась на раковину. Надо, надо было умываться и возвращаться, тем более что обещала… Не хотелось.

Из-за шума воды Аэниэ не услышала шагов и, когда в дверях появилась Дарки с сигаретой в зубах, девочка вздрогнула.

— Ага, теперь ты сюда перебрался. И чего?

— Ничего.

— Ревел, да?

— Ну и что с того? Хорошо и делал!

— Да не кусайся ты, — Дарки затянулась, выпустила тонкую струйку дыма. Вошла и присела рядом. — Что, из-за Лави все переезжаешься?

— Слушай, да отстань ты! — ощетинилась Аэниэ.

— Да не страдай ты так, — продолжала девушка, пропустив ее слова мимо ушей, — а то ты его не знаешь. Он всегда такой, тоже мне, новости… Успокаивайся давай, и пойдем обратно.