Не моргавшими от страха глазами смотрела она на суровое лицо, на зеленый синяк, на плоскую кепочку. Сейчас бы ему так пригодилось удостоверение, но в Шатер документы он не брал.

— Милая девушка! Неужели вы не можете поверить человеку? Часы завтра вам вернут. Снимайте! Скорее!

Она сорвала браслет и опасливо протянула ему. Леденцов схватил часы.

— Теперь бегите!

Сперва она пошла осторожно, чуть не на цыпочках, — так уходят от заснувшего ребенка. Потом шагу прибавила. И, только отойдя на расстояние, казавшееся ей безопасным, побежала, размахивая сумкой и цокая каблуками в тишине уже засыпавшего города.

Леденцов вернулся в кусты. Все видевшие ребята стояли молча и тесно. Он пошел на детскую площадку, к малому свету. Они двинулись за ним каким-то покорным табунчиком.

Леденцов протянул часы Ирке, даме.

— Было никак не снять, — устало объяснил он.

Ребята разглядывали маленькие золотые часики на золотом браслете деликатно и вроде бы растроганно. Осматривали, ощупывали, оглаживали…

— Поносить бы, — помечтала Ирка.

— Чтобы засыпаться? — испугался Леденцов за судьбу браслета.

— Надо скорей загнать, — предложил Бледный.

— В комку? — спросил Артист.

— В комиссионном заметут, — не согласился Шиндорга.

— Я сам толкну, — решил Леденцов непререкаемо, как добытчик.

— Рублей пятьсот стоит, — предположил Артист.

— Краденое дешевле, — опять испугался Леденцов, уже думая, где взять деньги.

Бледный вдруг положил руку ему на плечо:

— Теперь ты наш!

— Мушкетеры, — сказала Ирка, — возьмем его?

— Клевый мэн, — согласился Артист.

— Доказал, — буркнул Шиндорга, почесывая спину.

— Когда придет день икс, — громко, не таясь, заговорил Бледный, — пойдешь с нами на операцию «Отцы и дети»! А теперь разбежались.

Петельников дежурил. Пока было два недолгих выезда. Вернувшись, он сел писать бумаги, которых, как ни странно для такой живой работы, в уголовном розыске скапливалось многовато.

Город затихал. Успокоился и райотдел — перестали хлопать двери, топать ноги, звонить телефоны… Только в дежурной части говорили на повышенных и нетрезвых тонах. Петельников глянул на часы: без пяти двенадцать. Сейчас он допишет справку и ровно в полночь возьмется за литровый термос кофе, который сварил дома собственноручно, основательно заправив молоком и сахаром. Петельников усмехнулся: есть куча игривых правил, не советующих загадывать. Учеными даже придуманы остроумные законы типа «если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается». Надо понимать так: ровно в двенадцать, когда он снимет крышку с термоса, вызовут на происшествие, да на такое долгое, что за это время кофе испарится досуха.

Петельников пошел в дежурную комнату заглянуть в журнал происшествий. Он листал его, прислушиваясь к разговору дежурного по телефону.

— Нет, Пастилкиных у нас нет. И Карамелиных нет. Девушка, и Конфеткиных нет…

— Есть Конфеткин, — перебил Петельников, закрывая журнал.

Дежурный удивился, прикрыв трубку ладонью:

— Кто это?

— Леденцов.

— С девушки сняли золотой браслет с часами. И преступник якобы назвал свою фамилию и велел ей немедленно позвонить в милицию…

— Разреши.

Петельников взял трубку, представился, расспросил заявительницу и записал ее адрес.

— Гражданка Ковалева, приношу официальные извинения за причиненное вам беспокойство. Но это действительно был социологический эксперимент…

— Что же вы изучали? — спросил обиженный голос.

— Все ли потерпевшие заявляют о преступлениях, — нашелся оперативник.

— Зачем это знать?

— Как зачем? — Теперь Петельников удивился от души, поскольку вопрос этот изучался криминологами. — Если бы вы не заявили, то преступник гулял бы на свободе и пошел на новое преступление.

— Значит, часы у вас?

Он чуть помедлил, но сказал твердо:

— Разумеется. Если вы не ложитесь спать, то через полчаса их привезем.

— Пожалуйста…

Старший оперуполномоченный не знал, что произошло с Леденцовым, где сейчас лейтенант и куда делись часы. Но одно он знал определенно: золотой браслет должен быть возвращен хозяйке через обещанных полчаса. И Петельников впервые усомнился во всей этой затее с Шатром.

Что же выходит? Некие педагоги в школе, заботясь лишь об успеваемости, позабыли про души всяких Ирок, Грэгов и Шиндорг. Некие учителя и мастера в технических училищах давали им специальность да толковали о производстве. Некие родители кормили их, поили, одевали, полагая, что это и есть воспитание. В сущности, шатровыми ребятами никто серьезно не занимался. И вот он, Петельников, посылает в Шатер не педагога и не учителя, не умудренного годами и опытом человека, а лейтенанта Леденцова, двадцати четырех лет. Не для воспитания, — это бы еще ничего; не для довоспитания, — это бы еще можно; а для перевоспитания. Уже воспитанных, уже сложившихся, уже выросших ребят…

Петельников ставил себя на место Леденцова. С чего бы он начал? Не с нотаций, не с поучений, не с примеров из личной жизни, не с бесед о-выдающихся личностях… Ребятам все это обрыдло. Начинать надо…

Петельников удивился: оказывается, он не знает, как взяться за этот Шатер. Все им сейчас придуманное тихо разбивалось о какую-то подспудную преграду. Разумеется, сперва бы он… Нет, не так и никак, потому что для воспитания, а тем более для перевоспитания требуется прежде всего время — много, протяженного, спокойного. Но времени не было — начальник уголовного розыска уже справлялся о Леденцове.

Правда, вроде бы есть «теория взрыва» — перевернуть души подростков единым махом. Но для этого нужен поступок особой яркости, который лег бы на разноликих ребят единой силой. Леденцов на это не способен, да и кто знает, что это за поступок? Наверняка не грабеж гражданки Ковалевой. Леденцов перепутал воспитательную задачу с оперативной.

Петельников набрал номер телефона, не очень надеясь услышать высокий и чуть настырный голос. Но этот голос отозвался:

— Вас внимательно слушают!

— Мне бы гражданина Конфеткина…

— Я, товарищ капитан.

— Часы у тебя? — посуровел Петельников.

— Так точно.

— Сам отвезешь гражданке. Машину вышлю.

— Есть, товарищ капитан.

— И с понедельника на работу.

— Вадим Александрович, я только что при помощи этих часов прошел суровую проверку…

— А подумал ли, кто ты теперь для них? Грабитель, такой же, как они!

— Потом признаюсь, что была мистификация…

— А какова эта мистификация гражданке Ковалевой?

— Ради дела же.

— С понедельника на работу, — мягче повторил Петельников.

— Товарищ капитан, могу ли заниматься Шатром в свободное от работы время?

— А у тебя оно бывает?

— Выкрою.

— Кстати, до понедельника еще четыре дня…

Петельников вернулся в свой кабинет и взял термос — было десять минут первого. Игривый закон о неминуемой неприятности сработал-таки; правда, обошлось без выезда на происшествие, но настроение упало. Кофе, как ему и положено, обжигал, но из-за молока имел какой-то нежный цвет и вкуса был утомленного, утраченного и усталого. Этот безароматный кофе окончательно испортил настроение. Впрочем, испорченных настроений старший оперуполномоченный не признавал, как невыполненных заданий.

Разумеется, обидно. Уже столько сделано, человек перекрасился, внедрился… На рискованный эксперимент с часами пошел… И бросить начатую работу?

Петельников медленно допивал кофе — один литр — и думал, чем бы помочь лейтенанту…