— Мирон Алексеевич, я знавал отца, который ради детей отказался от должности главного инженера.

— Прикажете идти в слесаря?

— Не знаю.

— Уйти матери с работы? Или нанять воспитателя? Услать в другой город? Или просто высечь его?

— Ваша ошибка в том, что вы создали для сына особые условия.

— Как же иначе! Ребенок, счастливое детство, цветы жизни…

— Мирон Алексеевич, я не педагог, я милиционер… Но по-моему, дети должны жить той жизнью, которой живут взрослые.

— Труды, нервотрепки, спешки, недосыпы, заботы, неприятности… Все это нашим детям?

— Да. Только в других, в ребячьих дозах.

— Почему же он не переживал вместе со мной? Я многое в жизни успел, много сделал хорошего… Почему он берет пример со своей компании, а не с меня?

— Мирон Алексеевич, когда вы делали хорошее, вашего сына не было рядом. Вот и сделайте, чтобы теперь он всегда находился как бы рядом с вами.

Ирка-губа шла вальяжно, как медведица. Леденцов видел черные прямые волосы, гулявшие по ее плечам, спину, обтянутую кожаной курткой и поэтому казавшуюся не по-женски плотной, желтый фирменный ярлык на потертых стоячих джинсах…

Ни блондином, ни брюнетом он не сделался, едва отмыв сине-зеленые разводы. Но и рыжим не остался. Теперь его голова имела редкий для человека цвет ржавого лимона. Леденцова это устраивало: какая-никакая маскировка. Ребята из Шатра доставлялись в райотдел и не исключено, что могли его приметить.

Ирка стояла у киноафиши, озирая ее долго, как-то непонимающе. Леденцов замешкался возле длиннющего легкового автомобиля, разглядывая броскую модель.

Ему хотелось спать: с раннего утра торчал он у Иркиного парадного. И зря, потому что шатровые ребятки, видимо, вставали поздно; из дому Ирка вышла около двенадцати. Ему хотелось кофе. Когда его благородный запах выдувало из кофеен и кондитерских, Леденцов чувствовал во рту ароматную горчинку. Впрочем, вкус мягких булочек, трех-четырех, он тоже чувствовал.

Ирка зашла в магазин «Женское белье». Леденцов привалился к фонарному столбу…

Два часа ходил он, как бычок на веревке. Для знакомства не подвернулось ни одного случая, простого и естественного, как, скажем, чашка кофе. А ведь чего проще? «Не хотите ли выпить чашечку кофе? С булочками? С тремя-четырьмя?» Не виси на нем этого задания — давно бы познакомился. Подошел бы и спросил: «Не хотите ли выпить чашечку кофе?..»

Ирка вышла из магазина и побрела по улице, разглядывая вывески и витрины. Леденцов тоже побрел, держась на безопасном расстоянии.

Не позавтракал он из-за мамы, из-за длинных разговоров, которые заводиться стали все чаще. «Пора иметь специальность, у нас в роду все химики. Дед в твоем возрасте… отец в твоем возрасте… я в твоем возрасте…» Интересно: что бы придумал дед-химик, «вися на хвосте» у непутевой девицы, с которой надо познакомиться? Что ж они, все химики и физики, усилием своего интеллекта не развеют эти Шатры?

Ирка остановилась у газетного киоска. Леденцов обежал его с другой стороны и для начала хотел спросить киоскершу, нет ли журнала с детективным рассказом, или что-нибудь про «летающие тарелки», или про волосатую рыбу, а потом узнать про любовную повесть, а уж потом поинтересоваться у Ирки… Но, глянув на значки, Ирка пошла своим бездельным путем.

Мама права. Оперуполномоченный уголовного розыска — это не специальность хотя бы потому, что ей нельзя научиться. Это труд, деятельность, в конце концов, состояние. Что за работа, коли некогда выпить чашку кофе? В маминой лаборатории небось уже третий кофейник варят…

И тут Ирка-губа, будто уловив его кофейную тоску, вошла в кафетерий. Леденцов бегом влетел за ней: подходящее место для знакомства. И кофейку можно попить.

Очередишка жаждущих была небольшой. Он уперся в кожаную спину и спросил, как проворковал:

— Скажите: вы последняя?

Ирка обернулась…

Сперва он ничего не увидел, кроме губ — больших, полных, слегка выпяченных, словно она тянулась ими к кому-то. Глаза темные, с маслянистым блеском. Лицо загорелое и крепкое, может быть, из-за суховатых скул.

— Я, — глухо ответила она, отворачиваясь.

— На всех хватит? — деловито спросил Леденцов.

— Чего?

— Кофе.

— Хватит, не дефицит.

— А что там к кофею? — Леденцов завертел головой, будто ему не видно из-за чужих плеч.

— Кексы, пирожки с мясом, бутерброды с красной икрой, — нехотя перечисляла она.

— Девушка, зачем вы меня обманываете?

— Чего-чего?

Ирка повернулась, готовая к обороне. Леденцов не сомневался, что, при ее весе, развороте плеч и крупных руках, она может припечатать по-мужски. Он улыбнулся подхалимски:

— Не пирожки с мясом, а пирожки с запахом мяса; не бутерброды с икрой, а булка, испачканная икрой.

Ирка фыркнула, глянув на его волосы со вниманием. Леденцов деловито достал пачку трешек, пошелестел ими и отщипнул одну: на воображение подобных девиц такой шик действовал. Она скосилась на его деньги, разгладила мятый рубль и взяла чашку кофе с кексом. Свои четыре пирожка с двумя чашками кофе Леденцов заказал торопливо, боясь упустить рядом с ней место.

— Девушка, чем, по-вашему, пахнет цивилизация? — спросил он, принимаясь за жданный напиток.

— Французскими духами.

— Женский ответ. Запах цивилизации — это запах кофе. — Леденцов разом откусил половину пирожка, добавив: — И запах жареного мяса.

Ирка жевала кекс, навалившись на стол крупной грудью, которую сдерживала лишь красная майка; куртку же она, видимо, никогда не застегивала.

— Почему не взяли икру? — спросил он.

— А сам чего не взял?

— Предпочитаю черную.

— А я предпочитаю селедку.

— Ну а мороженое? С шампанским?

— Это всегда идет.

— А не сходить ли нам после этого кофея в мороженицу, а? У меня с утра нос чешется — в рюмку глядеть.

— В рюмку глядеть или с лестницы лететь, — заметила Ирка туманно.

Но он уже ликовал от успеха, выпавшего ему за терпение. И давился пирожками, взятыми нерасчетливо: четыре штуки нужно было съесть за время, потребное Ирке на один кекс. Все-таки четвертый пришлось незаметно сунуть в карман.

Они вышли на улицу.

— Ну, мы познакомились или еще нет? — Он подстроился под ее валкий шаг.

— А чего ты ко мне клеишься? — вдруг спросила Ирка, будто только что его узрела.

— Странный вопрос, мадам. Ты молода, интересна, симпатична и даже…

— Парень, только не надо песен! — перебила она громко, по-базарному.

И Леденцов догадался, что своими комплиментами попал в болевую точку, в какой-то комплекс, которых в шестнадцатилетних навалом; скорее всего она считала себя некрасивой. И была недалека от истины: фигуры нет, походка медвежья, губы крыночкой…

— Мороженицу посетим? — спросил он еще уверенно.

— С кем попало не хожу.

— Это я-то «кто попало»? — удивился Леденцов.

— Мы с тобой не поддавали, в вытрезвителе не спали.

— Да мы вместе кофей пили! — вроде бы распалился Леденцов.

Ирка оглядела его, как последнего дурака. Леденцов стоял с просящим видом — ссутулился, желтая головка набочок, белесые ресницы помаргивают… Она рассмеялась:

— Ты не мэн, а просто Рыжий.

— Проводить хоть можно? — плаксиво спросил он, проглотив обидное определение.

— Мне что? Иди.

Насчет своей внешности Леденцов не заблуждался: невысок, не плечист, бледнокож и усыпан веснушками, уж не говоря про рыжую, а теперь желтовато-ржавую голову. Он полагал, что сможет понравиться только интеллигентной девушке, гуманитарно образованной. Эта же Ирка наверняка млела перед здоровыми модными ребятами, походившими на сыщиков из импортных фильмов.

Леденцов скривился: выходило, что он тоже комплексует не хуже шестнадцатилетнего.

— Как тебя звать?

— Ирка.

— А я Борька.

Они свернули с центральных улиц на тихие. Его новая знакомая шла все так же бесцельно, поглядывая на дома и прохожих с удивлением человека, впервые попавшего в город. Но двигались они не к Шатру.