— Я не хочу такой статистики! Я не хочу!

— То, что я делаю, — это для них. Для погибших. Для их близких.

— Это не для них, Артур. Это для кого-то другого. Ты делаешь все это для кого-то другого. Для того, кто шарит в темноте.

— Ты просто напугана. И расстроена. Добрый день, Джереми.

— Добрый день, мистер Холмс, — сказал почтальон. — То есть, я хотел сказать, доктор Дойл. Сегодня много писем.

— Вот видишь! Письма от тех, кто потерял близких на этой войне. Миссис Лорри из Гемпшира. Фермер из Суррея. Кстати, Мортимер сейчас там, ты знаешь? Поехал навестить ту несчастную семью. Они пишут, что теперь, когда знают, что смерти нет, что их близкие с ними…

— А это что за письмо, Артур? — странным голосом спросила Джин, — нет, погоди, не открывай, оно мне не нравится. Дай я…

— Там лондонский штемпель. Ну что…

Ножичек с костяной ручкой упал на скатерть. Следом за ним на стол спорхнуло письмо.

— Иннес, — прошептал доктор Дойл побелевшими губами.

— Я же говорила, Артур. Я же говорила.

— Иннес, брат… его же выписали из госпиталя! Сказали, опасности нет.

— Война везде, доктор Дойл, — виновато сказал почтальон, — она настигает людей, даже когда они от нее далеко.

Дойл встал и застегнул жилет.

— Джереми, — произнес он очень спокойно, — погоди, я сейчас напишу письмо мисс Лили. Сегодня вечером будет сеанс.

— Доктор Дойл, — нерешительно прошептал почтальон, — я думал, вы знаете. Мисс Лодер-Саймонс… в утренних газетах…

— Что?

— Она умерла, доктор Дойл. Уснула и не проснулась. Такая молодая! Такая красивая!

28 октября 1918, Лондон

— Вы правы сэр Редьярд. Прогресс, вот что мы им несем. Вот именно, прогресс. Туги держали в страхе всю Индию, и где они теперь? А эти страшные черные колдуны в Конго? Пришли миссионеры и лишили их былой власти.

— Насчет Конго, мистер Мемпес, я бы не стал говорить с такой уверенностью. То, что там творили бельгийцы… Естественно, туземцы стали искать защиты у своих нгомбо. Знаете, там с белыми людьми порой случались очень странные вещи.

В пабе на Флит-Стрит было людно, полутемно и душно. Мортимеру казалось, что самый воздух мерцает у него перед глазами: свет-тьма, тьма-свет…

— Зло нельзя истребить совсем, мистер Мемпес. Оно просто принимает иные формы. Взять, к примеру, ту же Преторию, — мы воевали с бурами, буры с нами. Но ведь были еще зулусы. И вот они-то воевали со всеми. В конце концов, это их земля. Я слышал историю про какого-то сержанта, Хопкинса, кажется… ну, просто сержант Ее Величества. Он застрелил зулуса, без причины, на глазах у всей деревни. Жара, понимаете. Все из-за жары. И тогда местный колдун… они как-то связываются между собой, эти колдуны, неведомым нам способом.

— Как гелиограф?

— Да. Что-то вроде гелиографа. Наверное. Сперва начинают стучать барабаны. Их почти не слышно — артиллерия бьет громче. Но они стучат. Стучат. Долго. Ночь за ночью. Отовсюду. И в конце концов…

— Что?

— Приходят земляные черви.

— Демоны? — Мортимер помахал рукой, подзывая бармена.

— Нет, просто твари. Бесформенные тупые твари. Они питаются астральными телами, понимаете? Астральными телами умерших. Выедают их изнутри, пока физическое тело еще теплое. Прихватывают обрывки памяти, сны, мечты. И они умеют плодиться, мистер Мемпес. Они идут по путеводной нити любви — идут и находят близких покойного. И занимают их астральные тела. И так дальше и дальше, пока нить не оборвется. Этот сержант вскоре погиб, конечно. Кажется, от тифа. Там, в Претории, разразилась эпидемия тифа. И я вот думаю, не умер ли кто из его родни — здесь, на Острове. Готов поставить свои часы против вашей трости.

— Хопкинс? — медленно спросил Мортимер, — не Перкинс?

— Точно. Перкинс. Вы его знали?

— Знал. Еще стаканчик? Да, у него была семья. Решил навестить их пару лет назад. Они жили в Суррее. Дом стоял пустым. Заброшенным. Думал, они уехали. В местном пабе сказали, она в Бродмуре. Ну, в лечебнице. Задушила детей. Сказала, отец их позвал. Сказала, там им будет хорошо. Лучше, чем здесь. Когда их выносили, она улыбалась.

Свет-тьма, свет-тьма. Рои зеленых мух. Отгоняя их, Мемпес помахал рукой перед глазами.

— Жаль, что вы не стали биться об заклад. Мне нравится ваша трость. Эта, с собачьей головой.

— Ее я не стал бы ставить, — замотал головой Мортимер. — Ни в жизнь. Мне ее доктор Дойл подарил.

— А, так вы знакомы с Дойлом? Замечательный человек. Странно, что он увлекся спиритизмом, он всегда казался образцом здравого смысла.

— Благая весть, — прошептал Мортимер.

Он встал из-за стола и нахлобучил на голову котелок.

— Они нас ненавидят, да? Все они — туги, черные колдуны… кто еще? И вот начинают стучать барабаны… везде. В Индии. В Конго. В Претории. Ночь за ночью. И тогда приходят земляные черви. И начинают шарить во тьме. Скажите, сэр Редьярд, а они могут говорить с живыми, эти твари?

— Ну… зулусы полагают, да, могут. Если их позвать. Но лично я не стал бы пробовать.

— Боже мой, — Мемпес все тряс и тряс ладонью перед глазами, — чем больше смертей, тем больше астральных тел… еще теплых… и они еще помнят, да? И зовут, зовут… роятся… Это конец белой расы, сэр Редьярд, говорю вам, это конец белой расы!

— Вам надо меньше пить, друг мой, — заметил сэр Редьярд. — Вы слишком впечатлительны.

10 ноября 1918, отель Гровнер, Лондон

— Перемирие! — Прилично одетая, степенная дама кружилась в холле гостиницы, размахивая «Юнион Джеком», — Перемирие! Больше не будет смертей! Никогда! Никогда! Не будет резни! И мой мальчик вернется домой! Перемирие!

Автомобиль с шофером ждал у входа.

— Быть может, отменишь эту лекцию? — спросила Джин, — они поймут. Такое горе…

— Не я один потерял сына. — Доктор Дойл взял ее под руку. — Все они оплакивают сейчас своих погибших. Я призван утешить их. Кингсли одобряет меня сейчас оттуда, уверяю тебя.

Они прошли мимо швейцара, с поклоном отворившего им дверь.

— Благослови вас Бог, доктор, — сказал швейцар им вслед.

Они медленно катили по Лондону, ветер развевал волосы Джин, такие светлые, что седина казалась почти незаметной.

— Я не хотел тебе говорить. — Дойл обнял ее за плечи. — Но теперь, наверное, можно. Я нашел очень сильного медиума. Очень сильного, почти как Лили. И вчера… Я сказал тебе, что иду в клуб, но я был на сеансе. Мы позвали Малькольма — и он пришел. Он просил передать тебе… помнишь, ты провожала меня в Америку? Мы тогда таились от всех. И вы с ним спустились в каюту, а я был на палубе с Кингсли и бедняжкой Туи, и ты… поставила цветы на столик, и поцеловала подушку с двух сторон, чтобы я спал среди твоих поцелуев. Это правда, дорогая?

— Да, — прошептала Джин. В ее глазах стояли слезы. — Да.

Над головой торжественно сияло небо. И люди, высыпавшие на улицы, чтобы отпраздновать Перемирие, узнавали автомобиль и его знаменитого пассажира, и махали руками, приветствуя доктора Дойла, человека, принесшего Благую Весть. Зримые и незримые, все они были здесь — и Малькольм, и Дик, и Иннес, и Кингсли, и Лили Лодер-Саймонс улыбалась мягкой улыбкой, прижимая к вискам тонкие руки.

— Смерти нет! — доктор Дойл окинул взглядом толпу. — Никогда! Ни для кого! Как я счастлив, дорогая моя, как я счастлив!