Генератор перемещает пространство стасис-поля, внутри которого находится звездолет, от одного объекта Вселенной к другому. Например, корабль, неподвижно стоящий на Земле, пребывает в состоянии покоя относительно поверхности, на которую опирается. Если перевести его в то же состояние относительно центра Земли, это мгновенно сообщит ему огромную скорость, равную скорости поверхностного вращения планеты, — примерно тысяча миль в час. А подобное состояние относительно Солнца в буквальном смысле выбивает Землю из-под вашего корабля со скоростью ее движения по орбите. Генератор стасис-поля типа ЦГ перемещает звездолет с угловой скоростью движения Солнца вокруг Центра Галактики. Используется эффект разбегания, любое скопление массы в нашей расширяющейся Вселенной. Так можно достигнуть невероятных скоростей. Но корабль постоянно находится внутри стасис-поля, поэтому ему не грозит инерция.

Единственное неудобство такого способа передвижения состоит в том, что «прыжок» от одного объекта, к которому «привязан» звездолет, до другого в силу ряда психических и неврологических особенностей организма вызывает обморок. Время «отключения» колеблется от одного до двух с половиной часов. Но некая аномалия в необъятном организме Молчуна позволяла гиганту чувствовать себя нормально уже через тридцать-сорок минут, тогда как Главный поднимался спустя два часа после прыжка. В силу определенных особенностей характера, Молчуну жизненно необходимо было время от времени отдохнуть от общества себе подобных, ибо человек хоть изредка должен становиться самим собой, а великан, как только кто-нибудь появлялся, прятался в метафорический панцирь. После каждого прыжка Молчун получал примерно час полной свободы. Каждую минуту этого драгоценного времени он мог общаться с миром по-своему. Иногда штудируя какую-нибудь хорошую книгу.

Вот что представлял из себя экипаж, избранный среди многих других, чтобы взойти на борт межпланетной тюрьмы. Их служебные характеристики свидетельствовали о профессиональной компетенции, высокой степени выносливости к физическим и психологическим нагрузкам, о которых и не подозревали в давние времена их коллеги по работе, в которой необходимость подолгу жить вместе в замкнутом пространстве корабля считалось тяжелым испытанием.

Время полета сейчас течет монотонно: прыжок следует за прыжком, а посадка производится точно в срок, без незапланированных происшествий. Выбравшись в очередной порт, Главный мчался в бордель, где шумно развлекался, пока до отлета не оставался час. Молчун сперва искал контору, затем — книжную лавку.

Оба были довольны, что для данного рейса выбрали именно их. Главный не испытывал ни капли сожаления, отбирая у сограждан новую игрушку, ибо принадлежал к весьма ограниченному числу людей, нечувствительных к этой забаве (»симпатичные», — заметил он, впервые увидев неразлучников; Молчун как всегда отмолчался, только растерянно промычал, но так реагировали практически все). Главный не заметил, а вернее не стал указывать ему на очевидное обстоятельство: хотя лица плененных неразлучников светились еще большим взаимным обожествлением, их больше не восхищала Земля со всеми ее обитателями. Влюбленных заперли в надежную, но комфортабельную темницу на корме, оснащенной новой прозрачной дверью, чтобы из главной каюты и центром управления наблюдать за каждым движением заключенных. Неразлучники тесно прижались, обвили друг друга руками, и хотя каждый из них по-прежнему излучал трепетное счастье от близости с любимым, это была ущербная радость, мучительная красота страдания, тянущая за душу, как надрывная музыка стены Плача.

Невидимая сила стасис-поля достала до луны, и корабль совершил прыжок. Когда Молчун пришел в себя, вокруг царил полный покой. Неразлучники тихо лежали, обняв друг друга. Инопланетяне выглядели совсем как люди, лишь нижнее веко было больше верхнего, так что, моргая, они не опускали, а поднимали полоску кожи.

На второй койке, словно пустой мешок, распростерся Главный. Молчун удовлетворенно кивнул. Он радовался наступившей тишине, ведь целых два часа перед стартом узкое помещение каюты полнилось гулкими звуками хвастливого монолога. Главный делился своими плотскими подвигами в порту, смакуя каждую сочную подробность. Этот нудный ритуал всегда был особенно утомительным, отчасти из-за сальной тематики, к которой Молчун относился с полнейшим равнодушием, но главное, из-за своей заданности. Великан уже давно заметил, что подобные декламации, несмотря на обилие деталей, несут печать неудовлетворенности, а не снисходительно довольной пресыщенности. Собственное мнение на сей счет он, повинуясь особенностям характера, оставил при себе. Но слова, ослепительным калейдоскопом кружащиеся в голове, с готовностью находили точную форму выражения его мыслей, складываясь в знакомые фразы.

— Господи, ты бы послушал, как она стонала, — старался Главный. — Какие там деньги! Это она мне заплатила! Хочешь знать, на что я их потратил? На тот же товар, парень!

« Но сколько можно приобрести всего за шекель нежности, мой принц!» беззвучно пали слова.

-., по всему полу и ковру, пока, клянусь чем угодно, я не испугался, что мы и на стенку полезем! Да, молчунчик, нагрузился я тогда, как следует нагрузился, мой мальчик!

«… о, бедняжка, — не утихал приглушенный шелест, — нищета твоя также велика, как и счастье, и вдесятеро больше пустой похвальбы, что извергают уста твои!»

К великой радости Молчуна, такие речи велись лишь в первый день полета; все остальное время данная тема не затрагивалась ни единым словом, и так до очередного прибытия в порт, как долго бы ни длилось путешествие.

«Пропищи мне о любви, дорогая мышь, — раздавалось насмешливое хмыканье в его голове. — Встань на свой сыр и радостно погрызи мечту.» Затем устало: «Но Боже! Сокровище, что бессменно ноту я, слишком тяжкий груз, чтобы терпеть, как ты толкаешь меня в свою звенящую пустоту!».

Молчун поднялся с койки, подошел к панели управления. Приборы отмечали, что корабль не отклонился от заданного курса. Великан занес координаты в бортовой журнал и настроил искатель на розыск определенного скопления массы в Туманности Краба. Когда работа будет закончена, прозвучит сигнал. Молчун отрегулировал приборы; теперь прыжок должен произойти, как только он нажмет кнопку рядом со своей койкой. Потом он, чтобы как-то убить время, отправился на корму.

Он стоял у прозрачной двери и наблюдал за неразлучниками, потому что больше делать было нечего.

Инопланетяне лежали тихо, но любовь так переполняла неразлучников, что проявлялась даже в позах. Их расслабленная плоть стремилась слиться в одно целое; пальцы того, кто повыше, словно магнитом притянула рука любимого существа. Они разжались, и вновь устремились к ней, словно клочки порванной ткани, пытающиеся соединиться. А поскольку в сердцах узников кроме любви была печаль, неразлучники выражали свое состояние через движения, позы; каждый с помощью своего спутника беззвучно рассказал Молчуну о боли мучительной утраты, о том, что она повлечет за собой новые потери. Этот образ медленно просочился в мозг, заполнил рассудок, и подлетевший рой слов Молчуна немедленно подхватил его, пытливо обследовал, пробуравив насквозь, затем разгладил и превратился, наконец, в шепот: «Стряхните пепел печали, о светлые. Достаточно было грусти в вашей жизни. Горе должно жить, лишь когда появится на свет, но не ранее».

Слова пели:

А потом, в качестве завершающего аккорда:

Ибо это тоже составляло одну из функций слов.

И тут он в ужасе застыл; ручищи-лопаты поднялись, конвульсивно сжались, ногти скользнули по прозрачному материалу, преградившему путь к свободе…