— Ни, — испуганно затряс головой извозчик, — ни в коем разе! Мы со всем уважением! Вам стоило только намекнуть, куда ехать изволите, а мы в лучшем виде — мадам каждый в нашем квартале знает и понятие имеет!

Возле желтого особняка извозчик остановил коня. Пассажиры легко спрыгнули на землю, щедро рассчитались и исчезли в парадной. Извозчик, пряча деньги за пазухой, с уважением посмотрел им вслед. Непростые господа, ох не простые! Простые с мадам Кукушкиной не водятся — может выйти себе дороже. Возчик утер рукавом солёный пот, заливающий глаза, причмокнул губами и крикнул:

— Н-но! Трогай!

Мерин недовольно переступил с ноги на ногу, но хозяина послушался. Вскоре цоканье копыт затихло за ближайшим углом, и на улице вновь воцарилась первозданная тишина.

Мадам Анну Николаевну Кукушкину действительно знал каждый в этом квартале, и даже больше: с её рук здесь кормились и городовые, и постовые, и околоточные, и даже сам господин полицмейстер не брезговал принимать от нее подарки. Надо заметить, очень роскошные подарки. Анна Николаевна могла себе это позволить, ведь как — никак она была самой крупной скупщицей краденого в Москве. Помимо скупки похищенного барахла и драгоценностей у домушников и шниферов,[43] мадам содержала два нелегальных публичных дома, одну опиум курильню, три катрана,[44] в которых с её разрешения, отстегивая покровительнице долю малую, трудились в поте лица профессиональные каталы[45] всех мастей. Довольно часто её услугами пользовались блинопеки[46] и фармазоны.[47] К тому же мадам располагала рядом конспиративных квартир, где можно было пересидеть лихие времена, и которыми частенько пользовались мошенники находящиеся в розыске. На все проделки мадам Кукушкиной полицмейстер Огарев, добрейшей души человек, милостиво закрывал глаза, получая в очередной раз в дар то орловского рысака, то чудную борзую. Кроме всего прочего, Анне Николаевне помогало природное обаяние, большие деньги и обширные связи, она была аристократкой голубых кровей, а её покойный супруг, всамделишный князь Николай Александрович Кукушкин, тянувший род от самих Рюриковичей, водил знакомства с очень влиятельными людьми. Был у князя один грешок, очень уж он любил перекинуться в картишки. Что — что, а играл Николай Александрович знатно — он был не просто заядлым игроком, он был каталой высшего класса. Садившиеся играть с ним за один стол, случалось, враз лишались целых состояний. Состарившись, Николай Александрович, катавший лопухов всю свою сознательную жизнь, не мог просто так отказаться от прежней профессии — он открыл свой собственный игорный дом. После смерти мужа мадам Кукушкина лишь укрепила хозяйство, присовокупив к катрану публичный дом и опиум курильню. Через несколько лет безупречного ведения дел, мадам стала пользоваться бешеной популярностью в преступных кругах Москвы. Именно благодаря близости этим самым кругам с ней познакомился Саша Галанов, известный среди бродяг как Шныра. Удачливый щипач[48] Шныра сразу завоевал расположение мадам — Саша работал только с состоятельными клиентами. Он посещал балы и дорогие салоны, театры и балет. Ему фартило, и довольно часто он подбрасывал мадам раритетные вещички, технично отработанные на какой-нибудь светской вечеринке. Последний раз он прокололся случайно — тиснул лопатник[49] у фраера ушастого, а фраер оказался ни много, ни мало, зятем самого обер — полицмейстера Угрюмого. Обер быстро поставил на уши всю Москву, пообещав за информацию щедрое вознаграждение. Сашу взяли с поличным: помимо лопатника, он снял с клиента еще и золотые запонки ручной работы, которые как раз нес на продажу все той же мадам. Отвесили Шныре на полную катушку: двадцать пять лет рудников, и ни какие связи не смогли ему помочь. Но удача не оставила своего любимца — на этапе Шныре удалось бежать с помощью взломщика Дубова и случайно обнаруженного лаза. По прибытии в Москву, Саша направился прямым ходом к мадам Кукушкиной, прихватив с собой нового кореша. У дверей беглецов встретил привратник — суровый мужик, заросший черной разбойничьей бородой по самые глаза, не чесанный и опухший с похмелья, но, тем не менее, одетый в чистую золоченую ливрею.

— Куды! — проревел он, загораживая вход широкой грудью и обдавая гостей перегаром. — Мадам отдыхают! Не велено пущать!

— Слушай, Степан, — вкрадчиво обратился Шныра к привратнику, — я конечно понимаю, что доброта Анны Николаевны не знает границ, но так распустить прислугу… Как принимаешь дорогих гостей, скотина?!!! — брызжа слюной, неожиданно заорал он на опешившего привратника. — Батогов давно не получал?!!!

— Алексан Саныч, кормилец, — узнал Шныру бугай, — не ожидал! Я ж думал…

— Тебе думать не положено, — оборвал привратника Алексан Саныч, он же Шныра, — тебе положено помнить нужных людей в лицо!

— Виноват! — бугай вытянулся по стойке смирно. — Прикажете доложить?

— Давай, докладывай, — распорядился Шныра, проходя в гостиную. — А нам пускай горло смочить принесут! Да побыстрее!

— Сей минут исполним! — отрапортовал бугай и, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, исчез в глубине дома.

Шныра плюхнулся на низкий диванчик.

— Присаживайся, Прохор, — пригласил он товарища, — чувствуй себя как дома.

Едва только Дубов присел на краешек дивана, как в гостиной появилась нарядно одетая горничная с подносом в руках. На подносе стояли два узких запотевших бокала, заполненных рубиновой жидкостью.

— О! — воскликнул Шныра, стягивая с рук перчатки. — Вот это другое дело! Бери, Прохор, бокал. Наконец-то нам начало фартить! За это надо выпить!

— Мальчики, мальчики, — раздался мелодичный голос, — разрешите и мне разделить вашу радость?

Гости обернулись — никто из них не заметил появления хозяйки. Дубов смутился — для мужчины непозволительно пропускать таких женщин. Мадам была очаровательна, в свои сорок семь она все еще выглядела роскошно, пребывала в «самом соку», как любил выражаться господин полицмейстер Огарев.

— Анна Николаевна, голубушка, — Шныра припал губами к руке хозяйки дома, — как же я рад вас видеть!

— Поверьте, Сашенька, — ответила Анна Николаевна, — я рада не меньше вашего! После приговора я, право, не надеялась увидеть вас так скоро!

— Человек, мадам, предполагает, а Господь располагает, — сострил Саша. — Его милостию, да с помощью моего нового товарища, нам удалось порядком сократить наше вынужденное отсутствие.

— О! — воскликнула Анна Николаевна, окинув недвусмысленным взглядом крепкую фигуру Прохора. — Сашенька, представьте мне поскорее этого молчаливого молодого человека, оказавшего вам неоценимую услугу.

— Прохор Дубов, великий знаток замков и запоров, — сказал Саша, — волею судеб оказавшийся с вашим покорным слугой на одной цепи. Только с его помощью «запоры рухнули — свобода воспряла радостно у входа».

При упоминании своего имени Прохор почтительно склонил голову.

— Полноте, — остановила его мадам Кукушкина, — у нас все по-простому. А сейчас, мальчики, — хозяйка взяла гостей под руки, — мы закатим пир на весь мир!

Жаркое полуденное солнце нашло лазейку в плотных шторах спальни. Яркий луч пробежал по лицу Прохора, заставив его проснуться. Вчерашний пир затянулся далеко за полночь. Затем мадам увлекла разомлевшего Дубова в свою спальню. При воспоминании о прошедшей ночи, тело Прохора приятно заныло — мадам оказалась неутомимой любовницей, способной на разнообразные выдумки для достижения своей цели. Прохор с хрустом потянулся, отбросил в сторону шелковую простыню и поднялся. Мадам в спальне уже не было. Неожиданно входная дверь отворилась и на пороге появилась румяная горничная.