В сумерках началась стрельба. Где-то ухали пушки. Сзади послышался грохот, рядом с ними остановился бронетранспортер. С него что-то крикнули по-грузински.

— Кто это может быть? — размышлял Патрик. — Абхазцы, грузины, русские?.. По крайней мере, это не воры. Не украли же они танк…

— Это грузины, — сказала Люба.

Любе и Патрику светили фонариками в лица с разных сторон.

— Чего они хотят? — спросил Патрик у Любы, когда два десятка солдат в маскировочной форме спрыгнули с машины, окружили их, стали о чем-то спорить по-грузински.

— Вам что, молодые люди? — спросила Люба. — Вы кто такие?

Один из них перешел на русский, сказал:

— Проверка документов, дэвушка. Грузинский национальный формирований. Паспорт, паспорт!

Формирование это оживилось и загалдело, поняв, что перед ними иностранец.

— Луба, — возмутился Патрик, — скажи им, чтобы они немедленно нас пропустили.

Люба перевела.

— Скажи ему, чтобы не дэргался, а то арэстуем, — немедленно отреагировал другой солдат. — Пусть дает доллары, доллары! Бэз доллары проход нэт.

Патрика трудно было испугать. Он смущенно смотрел на Любу, не зная, что предпринимают в таких случаях в этой странной Абхазии.

— Дай им десять долларов, — велела Люба.

Они осветили купюру.

— Дэсять? У тэбя там еще есть, а у нас нэт. Нэ дэсять, сто давай.

Патрик дал им еще несколько бумажек, и они вернули ему паспорт.

— Эй, генацвале, а дэвушку не дашь нам напрокат?

Этот вопрос Люба не стала ему переводить.

Солдаты стали хохотать, хлопали Патрика по плечу, но потом кто-то рявкнул из бронетранспортера, они облепили машину и, размахивая автоматами, с криками укатили.

Надо было искать пристанища. Уоррены решили идти вперед, пока что-нибудь не найдут. Навстречу им, и обгоняя их, шли в одиночку и группами такие же бездомные люди. Многие из них не знали, куда и зачем бредут. На ночлег их нигде не пускали. Так прошагали они по обочине шоссе, спотыкаясь и присаживаясь на землю отдохнуть, до рассвета, без препятствий прошли спящий в зелени городок Леселидзе, где им сказали, что до российской границы недалеко. Патрик и Люба воспрянули духом, даже смеялись, глядя друг на друга: комары так покусали обоих, что распухшие лица трудно было узнать.

На другой день они почти добрались до границы Абхазии с Россией и шли то ли перелеском, то ли старым парком, когда вдруг с гоготом и улюлюканьем их окружила стая шпаны.

— Дядь, дай закурить! — кричали малолетки.

— Он не курит, — сказала Люба.

Саранча эта, явно бежавшая из мест заключения, галдела, клянчила деньги, колобродила, обезумев от свободы, наркотиков и безнаказанности. Они толкались, бросались под ноги, через них приходилось переступать. Одного Патрик поднял за шиворот и задницу, чтобы убрать с дороги, а щенок этот каблуком ударил Патрика в глаз. От боли Патрик аж присел.

Исчезла эта свора в лесу так же внезапно, как появилась.

— Мой бумажник! — спохватился Патрик. — Паспорта, билеты, деньги…

У Любы вырвали сумку с остатками абрикосового варенья. Щека и бровь у Патрика распухли и стали кроваво-синими. Глаз затек, но, слава Богу, был цел.

Мост через реку Псоу перегораживали бронетранспортеры. С одной стороны моста абхазские, с другой — русские части. Их долго допрашивали сначала одни, потом другие, но тут уже говорил один Патрик. И хотя никто не понимал ни слова, его речи действовали гипнотически. В конце концов им даже дали напиться воды и объяснили, как двигаться к аэропорту Адлера.

Они шли все медленнее, все чаще садились и отдыхали. Полуодетые и голодные, когда уже опять темнело, теряя последние остатки сил, они добрели до аэропорта. На площади перед аэровокзалом женщина закрывала тяжелым замком дверь палатки с кривой надписью «Пельмени». Люба бросилась к ней.

— Женщина, миленькая, дайте нам что-нибудь поесть, мы два дня не ели.

— Не видите, закрыто.

— Мы из Америки, вот он — американец, голодный.

— А доллары у него есть?

— Нету, — смутилась Люба и вдруг (откуда мудрость берется у русской женщины?) вспомнила:— Я вам лифчик подарю, американский. Новый, только надела.

Она спустила шлейки сарафана, чтобы буфетчица могла убедиться в качестве лифчика. Патрик, не понимая ни разговора, ни жестов двух женщин, смущенно отвел глаза от жены, делавшей стриптиз за пельмени. Люба сняла лифчик и протянула пельменщице. Та без особого энтузиазма повертела лифчик в руках, деловито спрятала в сумку, сняла с двери замок и скрылась внутри. Вскоре она вышла, неся перед собой две тарелки, полные пельменей, и кусок хлеба.

Люба и Патрик пристроились на столе, врытом в землю возле двери. Пельмени были холодные, жир застыл, но это не имело никакого значения. Они быстро все умяли.

— На завтрак у меня еще есть американские трусики, — весело сказала Люба. — А вот что потом?..

— Потом… У меня тоже есть трусы, — скромно сказал Патрик.

Аэровокзал Любу с Патриком цветами не встречал. В зал ожидания пускали только по билетам. Оттуда несло, как из конюшни. Люди спали на мешках и бродили, наступая на спящих. В кассы толпились огромные очереди. Да и что просить в кассе? Дежурные, к которым они обратились, вообще не хотели разговаривать. Патрик своим могучим, как ледокол, торсом пробил полынью через толпу к двери с надписью «Начальник смены». Люба попыталась объяснить, что они из Америки и им надо срочно улететь в Москву.

— Всем надо срочно, — прервал ее пожилой начальник, мельком взглянув на заплывший синий глаз Патрика. — Но когда получится, не знаю. Рейсы почти все отменяются: керосина нет. Паспорта!

— У нас их украли в Абхазии.

— Билеты?

— Тоже.

— Тогда ничего не могу сделать, идите в милицию. Следующий!

В милиции началось все сначала, но потом вышел какой-то старший чин и пригласил к себе в кабинет.

— Трудный случай… Ну да ладно. Раз вы американские туристы, сделаем исключение. Попытаемся помочь… Но вам придется заплатить. Хорошо заплатить и только валютой.

— Нас ведь ограбили. Понимаете, ограбили!

Люба заплакала.

— Тогда это ваши трудности. Просите у родственников деньги, а так — ничем помочь не сможем.

Под крышей места для них не было. Они отправились спать на поляну возле загороженного летного поля, постелив половичок и прислонив голову к столбу с колючей проволокой. Свет не без добрых людей: половичок им принесла сердобольная уборщица, стащив его в комнате для депутатов на втором этаже аэровокзала. Сделала она это потому, что ее любимый внук удрал в Америку.

С утра они опять, голодные и неприкаянные, слонялись по аэровокзалу и округе. Подкармливала их пожилая уборщица за то, что Патрик пообещал найти ее внука в Америке и помочь. Женщина даже принесла Любе из дома теплую кофточку.

Между тем не было никакого выхода, и никто их не собирался выручить. На третий день небритый Патрик, кое-как умывшийся в грязном туалете, усадив Любу в освободившееся кресло, бродил по залу ожидания, как вдруг услышал хорошее лондонское произношение. Быстрым шагом в сторону депутатской комнаты двигался седой человек в элегантном костюме, говоря через переводчика со спутником в генеральской форме. Их окружала свита.

— Минуточку, сэр! Остановитесь, прошу.

Патрик рванулся вперед, но был оттеснен дюжими охранниками. Он молниеносно оценил расстановку сил и мог бы, конечно, положить их всех четверых за полминуты, но это не входило в его задачу. Последняя надежда ускользала.

— Сэр, я американец. Могу я поговорить с вами? — крикнул Патрик, шагая следом за ними.

На него не обращали никакого внимания.

— Эй, это очень важно! Неотложно! Да погодите же, черт вас побери вместе со всей вашей бандой!

Иностранец наконец приостановился, обернулся, и улыбка едва обозначилась на его усталом лице. Он оказался чиновником из Английского посольства в Москве. Патрик кратко объяснил ему, в чем дело. Дипломат двинул рукой, чтобы американца пропустили. Охранники ничего не понимали, однако расступились. Патрик кратко описал свои мытарства.