Таков смысл поучения Гермеса, говорившего:

«Избегай бесед с толпой. Разумеется, не потому, что я хочу, чтобы ты ревниво оберегал свое знание; скорее потому, что ты насмешишь толпу. Между несходными людьми не бывает дружбы; к урокам, которые ты находишь здесь, способны прислушаться очень немногие. Кроме того, эти уроки обладают странным свойством: они побуждают злых действовать дурно. Поэтому следует остерегаться толпы, ибо она не понимает, что это учение хорошо».

Между тем македоняне и все греки Александровых войск плохо понимали перемены в личности их вождя. Его религиозные постановления удивили их не меньше, чем посвящение в сан фараона. Некоторых все это коробило, другие смеялись. Тот, кого они знавали совсем другим, кто опрокидывал все препятствия на своем пути, бросался в атаку во главе своих конных отрядов, теперь принимал только мирные решения и вел себя во всем так, будто был отныне царем не солдат, а жрецов. После Сивы старший сын Пармениона Филота написал Александру в ироническом тоне, поздравляя с тем, что он занял место в сонме богов. «Но мне жаль, – прибавлял он, – тех, кем будет теперь управлять царь, который больше, чем человек».

Многие старые воины осуждали Александра за то, что он отрекался от Филиппа, признавал себя незаконнорожденным и гордился этим.

Чтобы исполнить обычай армии, которой он был стольким обязан, и показать своим людям, что он не забыл свое греческое происхождение, Александр дал великолепные празднества, игры и поэтические состязания, на которые были созваны лучшие греческие поэты и актеры. Так народ Египта познакомился с искусством Эллады.

Во время этих празднеств Гектор, младший брат Филоты, участвовавший в играх на воде, утонул в Ниле. Те из гетайров, кто побывал в Сиве, вспомнили тогда, как оракул сказал Гектору, что по Нилу проходит граница его удачи. Александр приказал устроить сыну своего главного полководца грандиозные похороны, которые стали поводом к новым торжествам и дали каждому воину представление о почестях, которые ожидали его в случае смерти.

Но вскоре возникли слухи, предсказанные в иерусалимском пророчестве, которые не могли не взволновать Александра.

Там, на востоке, Дарий снова собирал силы. Со всех концов Персидского царства приходили известия о наборе солдат и передвижениях войск. Сатрапы в своих провинциях готовились к военным действиям, дороги Азии гудели от поступи армий: это было похоже на отдаленный гул морского прибоя.

В середине весны Александр, вслед которому неслись молитвы всего Египта, желавшего побед фараону, покинул Мемфис и снова двинулся вдоль побережья.

Наш поход длился месяц, и мы вернулись на землю Тира, памятного отныне своим закатом.

Афинское посольство, приплывшее на священной триреме, вручило Александру золотой венок, а также послание Демосфена, просившего простить его. Наша стоянка ознаменовалась военными шествиями, религиозными торжествами, музыкальными и поэтическими состязаниями участники которых получили великолепные дары.

Но солдатам не терпелось встретить войско Дария; они вспоминали баснословную добычу, захваченную при Иссе и в Дамаске и давно истраченную на удовольствия. В Египте им было запрещено кого-либо грабить, и, хотя им щедро выплачивалось жалованье, они лишились удовлетворения, какое привыкли получать грабя, наводя ужас и ведя себя как свирепые владыки. За время своих походов они приобрели вкус к роскоши и к женщинам Востока. Там, где вставало солнце, им были обещаны новые богатства и новые любовницы; они отправлялись в путь весело рыча, как псы, которых пускают по следу дичи.

Три тысячи стадиев, которые нужно было пройти по сирийской пустыне в разгар лета, по земле, растрескавшейся, как старая кожа, под огненным небом, быстро успокоили этот порыв; воздух закипал перед глазами.

Персидские царицы следовали в своих повозках, вовлеченные в судьбу своего завоевателя. Прекрасная Барсина также была среди сопровождающих, равно как наложницы многих военачальников – у одних это были царевны, у других гетеры, как, например, афинянка Таис, возлюбленная Птолемея, ибо привычки сатрапии уже укоренились в этой армии.

Жажда, лихорадка, погоня за ускользающим горизонтом угнетали людей, и у врачей было много забот с теми, кого вдруг поражали в лоб или в затылок солнечные стрелы или кто, охваченный безумием, кидался с воем, спотыкаясь, бежать по пустыне.

Неутомимый Александр шагал во главе пешего войска быстрым шагом, в котором когда-то упражнялся с Леонидом.

Так был достигнут Евфрат, первая из рек, которыми Дарий в своем недавнем послании хотел напугать Александра. Две тысячи наемников, охранявших его берега, разбежались, как только заметили пыль, поднятую македонской конницей. Фракийские понтонеры Диада возвели плавучий мост, по которому без особых помех переправились солдаты, лошади, повозки, военные машины, обоз с поклажей, царские пленницы, любовницы военачальников, торговцы, ремесленники, менялы и публичные женщины. Здесь мы остановились на несколько недель, расположившись вдоль реки, под деревьями, которые наконец-то мы видели снова.

На берегах Евфрата Александру исполнилось двадцать пять лет.

Вскоре мы узнали, что Дарий находится на северо-востоке, где-то в Ассирии. Но Ассирия огромна. Сорок пять тысяч человек снова вооружились и пошли через страну курдов на поиски двухсот тысяч других. Пройдя две тысячи стадиев, они оказались перед второй рекой Дария – Тигром; это название значит по-персидски «стрела», так быстро и бурно его течение. Брод, к которому мы вышли, был очень глубок и течение там казалось чрезвычайно сильным. Эти кипящие водовороты вызывали дрожь у самых храбрых людей; начальники уверяли, что пешая армия не сможет переправиться. Когда спросили совета у Диада, тот заявил, что построить мост невозможно; даже если бы понтонеры смогли работать в этом яростном потоке, он немедленно разрушил бы плоды их трудов.

Тогда Александр разделил надвое свою конницу и поставил ее выше и ниже по течению, по обе стороны армии; сам он, отказавшись сесть на Буцефала, разделся на берегу и, обнаженный, держа оружие и одежду над головой, первым вошел в воду. Он указывал войску линию брода, которую угадал благодаря своему провидческому дару так, как если бы ему пришлось уже сто раз переправляться в этом месте. Плавать он не умел.

Борясь с течением, едва не сбиваемый с ног волнами, которые время от времени окатывали его, так что волосы были мокры, он кричал, чтобы солдаты спасали только оружие, а вещи и одежду он им вернет. Побуждаемые командирами, пехотинцы вошли в воду, громко крича от испуга; люди поскальзывались на камнях, толкались, падали из-за того, что пытались уцепиться друг за друга, и мешали друг другу сильнее, чем им мешал водоворот; многие теряли снаряжение; выроненные из рук туники плыли по реке; некоторые солдаты утонули, стараясь спасти свои скудные пожитки. Женщин, полумертвых от страха, переправили кого на руках, кого на повозках, наполовину уходивших под воду. Если бы Мазей, сатрап Дария в здешних местах, выбрал этот день для наступления, то Тигр стал бы концом судьбы Александра.

Наконец войско переправилось на другой берег; там разбили лагерь. Но край был опустошен, так как Мазей, применив метод, который когда-то советовал Мемнон, приказал сжечь перед Александром все деревни. Кроме того, в одну из следующих ночей Луна, которая была тогда полной, внезапно начала заволакиваться. Скоро она исчезла совсем, и густая тень простерлась над лагерем. Панический страх охватил тогда эту армию, затерянную в далеких землях, армию, которая после раскаленной пустыни чуть было не затонула и спаслась только для того, чтобы оказаться погруженной в жуткую тьму. За несколько мгновений ужас перешел в бунт. Впервые войско утратило послушание; фаланги рассыпались, люди бежали из лагеря куда глаза глядят. Некоторым казалось, что они слышат топот скачущего персидского войска; многие кричали, что их привели на край земли вопреки очевидной воле богов; что реки и земли становились им враждебны; что само небо явило свою суровость; что это просто безумие – увлечь стольких людей на гибель ради честолюбия одного человека, который пренебрегал своей родиной, отрекался от отца и в своей неистовой гордости выдавал себя за бога.