– Дурак ты, Лика, а не герой, – осуждающе качнул головой спустившийся с операторской платформы Ван. – Ты чего там наверху прыгал взад-вперед? А если бы шквал налетел во время прыжка? Я ведь тебя точно с площадки выгоню.
– Так работы уже закончены! – хмыкнул Палек. – Мне здесь делать больше нечего. – Он утешающе похлопал Цукку по спине. – Да кончай реветь, все уже кончилось.
– Лика! – воскликнул рядом девичий голос. Цукка покосилась вбок. Давешняя рыжая девица словно клещ вцепилась в плечо Палека и изо всех сил тормошила его. – Лика, чтоб тебе ногу сломать! Ну что же ты делаешь! Ты ведь убиться мог! Ой… Прошу прощения, госпожа, что прервала! – Она взглянула на Цукку со странной смесью ревности и робости во взгляде.
– Я такой! – озорно улыбнулся Палек. – Молодец, спасатель и просто рисковый парень! Цу, познакомься с Кансой. Каси, это Цукка, моя старшая сестричка. Я про нее как-то упоминал, помнишь?
– Чрезвычайно рада знакомству, госпожа, – откликнулась рыженькая, низко, куда ниже, чем положено перед незнакомыми, кланяясь, но не отпуская руку Палека. – Палек много рассказывал о своей семье. Прошу благосклонности.
– Радость взаимна, госпожа. Благосклонность пожалована, – кивнула Цукка. – Лика, с каких пор я твоей сестричкой оказалась? Я, между прочим, твой опекун!
– Уже восемь лет как не опекун! – показал ей язык несносный Лика. – Не мамаша же. Подумаешь, на семь лет старше! Хотя, если подумать, тридцатник ты уже разменяла, так что, наверное, ты мне действительно не сестричка, а бабушка.
– Лика! – прорычала Цукка. – Я тебе сейчас по башке стукну чем-нибудь тяжелым!
– И сорвешь торжественное открытие? – удивился тот. – Да тебя твои же университетские дружки убьют. Они мне уже три периода житья не дают своими вопросами, когда мы нашу дурищу железную запустим!
Внезапно он покачнулся и ухватился за плечо Кансы, чтобы не упасть. Девушка заботливо поддержала его, в глазах появилась озабоченность.
– Лика, ты что?! – воскликнула Цукка. – Тебе плохо?
– Да что-то голова кружится… – пробормотал тот, потирая лоб. – Со вчерашнего дня приступы, и температура слегка… Говорю же – простыл немного.
– Сразу после открытия идешь к врачу! – приказал Ван. – И чтоб без разговоров. Скажет неделю в кровати – ляжешь и не встанешь до срока. Ого, смотри-ка ты…
Он повернулся к монтажной платформе, висящей невысоко над землей, и постучал по вертикальному пруту.
– А хватка у тебя, молодой господин, стальная, – удивленно проговорил он. – Смотри, что ты наделал с казенным оборудованием!
Цукка, Палек и Канса одновременно обернулись в его сторону. Палек с недоумением провел пальцем по тому месту, где ребристый железный прут в палец толщиной искривлялся, словно провернутый большими клещами. На ободранной желтой краске отчетливо выделялись четыре глубоких поперечных вмятины, словно от и в самом деле от с силой ухватившегося за него кулака.
– Да, удачно его где-то помяло, – пробормотал он. – То-то мне держаться удобно было… Повезло.
– Помяло? – с сомнением спросил инженер. – Что-то не помню я на перилах никаких помятостей…
– Господин Палек! – сорвавшийся монтажник, видимо, наконец-то пришедший в себя, отстранил сгрудившихся вокруг него людей, подошел к парню и низко поклонился. – Выражаю глубочайшую благодарность за помощь и уверяю в своем нижайшем почтении. Я в долгу перед тобой, господин…
– Да ладно тебе, Кумитата! – нетерпеливо отмахнулся парень, мгновенно приобретая свое обычное слегка насмешливое выражение лица. – Подумаешь, изобразили пару обезьян на пальме. Мне, между прочим, понравилось. Думаю вот, не повторить ли? Каси, хочешь мы с тобой вместе там поболтаемся?
– Ты серьезно? – с сомнением спросила девица, растерянно глядя на него. Цукка чуть не расхохоталась, глядя на нее. Наверное, очередная его подружка еще не до конца разобралась, с кем связалась. Интересно, выдерживает ли кто-нибудь из его пассий дольше двух-трех периодов?
– Лика! – укоризненно сказал Ван. – Хватит паясничать. Нам, между прочим, еще всю конструкцию сложить надо. Через двадцать минут открытие, через пять – народ пускать начнут. Ну-ка, быстро к резервному пульту. Господа и дамы! – громко сказал он. – Прошу всех отойти за черту безопасности. Мы запускаем рабочий цикл. Ган, уводи вышку!
Он махнул оператору монтажной вышки, и тот, кивнув, принялся манипулировать пультом. Четыре ее опоры загудели, оторвались от земли и принялись втягиваться в толстый цилиндрический корпус.
– Пойдемте, молодые люди, пойдемте! – поторопил инженер и скорым шагом двинулся в сторону здания. Палек, осторожно, но в то же время ловко высвободившись из хватки Кансы, почти побежал за ним. Цукка, покосившись на рыженькую, пошла следом, и та, поколебавшись, двинулась вслед.
– Госпожа Цукка, – спросила она неуверенно, – скажи, а Лика всегда такой… неосторожный?
– Я оценила твою деликатность, госпожа Канса, – усмехнулась та, – но слово "неосторожный" к нему применить сложно. Я бы сказала, что он совершенно безбашенный. Когда Дзинтон… его приемный отец ушел, он совсем от рук отбился. Намучаешься ты с ним, госпожа.
– Пусть, – тихо сказала Канса. – Мне не сложно. Раз так, нужно, чтобы рядом оставался кто-то благоразумный. Нужно, чтобы за ним кто-то присматривал. Только за ним так сложно угнаться…
Цукка взглянула на нее уже с новым чувством. А девочка-то не так проста, как показалось с самого начала.
– Давно вы вместе? – поинтересовалась она.
– Четыре периода, – сообщила Канса, подумав. – Или пять. Мы с ним сначала ругались и ссорились все время, а потом… подружились как-то неожиданно.
– Ох, милая… – вздохнула Цукка. – Я его с десяти лет опекаю, и мне ни разу не удавалось, как ты выражаешься, за ним угнаться. Только Дзи и мог его контролировать, да еще Мати, большой и сильный, для него какой-никакой авторитет. Тебе придется его наручниками к себе приковать, и то он тебя за собой уволочет.
– Ну и пусть, – Канса упрямо сжала губы. – Это он сейчас такой… быстрый, но он изменится. Он добрый, я знаю, просто в нем энергии слишком много.
Цукка хмыкнула. Интересно, что сказала бы Яна про рыжую девчонку, окажись рядом? Неужто она действительно влюблена в Палека, шалопая и ветрогона? Не подыскивает себе мужа посостоятельнее или чтобы вырваться из своей глуши, а на самом деле влюблена? Надо с ним поговорить. Если он бросит девочку в своей обычной манере, как бы это не стало для нее сильным ударом…
Вместе они вошли в дверь, в которой на несколько секунд раньше пропали Ван с Палеком, и оказались в небольшой комнате, заваленной разным хламом. Палек стоял возле чего-то, смутно напоминающего пульт управления, и нетерпеливо барабанил по нему пальцами. Ван ткнул пальцем в большую красную кнопку, и снаружи донеслось три резких гудка.
– Включать? – спросил Палек.
– Не торопись, – поморщился инженер. – Выжидаем положенную минуту.
Цукка посмотрела наружу через обзорное окно. Возле установки уже никого не осталось, только монтажная вышка медленно катилась на своих огромных колесах к воротам в северной стене далеко за пределами отмеченной белой чертой опасной зоны. Ну, в конце концов правила безопасности есть правила безопасности.
Она обвела пультовую взглядом. На стенках вкривь и вкось висели карандашные шаржи в обычной ехидной ликиной манере. Короткая бородка Вана на одном из рисунков превратилась в лохматую неопрятную бородищу, а и без того узкие глаза – в почти не различимые щелки. Остальных изображенных она не знала, однако ее взгляд зацепился за рисунок, висящий в дальнем углу. Лицо Кансы на нем не казалось карикатурным. Карандаш художника с удивительной ясностью передал на нем одновременно и застенчивость улыбки девушки, и скрытые в ней упрямство и серьезность. Ее лицо выдавало внутреннюю силу и целеустремленность, и Цукке сразу вспомнилась Карина. Волосы на портрете, хотя и набросанные серым грифелем, почему-то ясно казались рыжими. Конский хвост на затылке, нависающая на глаза челка, разбросанные по лицу конопушки, сейчас почти не видимые на личике прототипа, высокие скулы, прямой нос, пухлые, четко очерченные губы… На первый взгляд она мало походила на живой прототип. Сначала Цукка даже решила, что Палек просто приукрасил действительность, чтобы польстить Кансе. Но бросив на девушку пристальный взгляд, она поняла, что на самом деле он просто вытащил на поверхность ту красоту, что просто скрывалась от постороннего взгляда за маской внешней заурядности. Ну и ну! А ведь Лика никогда не станет рисовать такие портреты с тех, кто ему безразличен. Тем более – на бумаге. Неужто наконец-то пришла и ему пора остепениться? Но ведь за прошедшие периоды он ни словом не обмолвился, что у него серьезный роман!