— Мама. — Дейн подошел к ней, наклонился и взял ее за руки. — Я только теперь понимаю, как тяжело это было для тебя. Хочешь, чтобы я остался ночевать?

Лютеция начала готовить для сына его старую комнату с усердием женщины, приветствующей возвращение сына из трехлетнего китобойного плавания. Дейн лег в кровать, уставясь на колледжские флаги на стенах. Он знал, что мать молится на коленях в своей комнате, и завидовал ей. Его мысли блуждали, но упорно возвращались к Шейле Грей. Что он чувствовал? Брезгливость? Стыд? Отвращение?

Во всяком случае, для своих поступков этим вечером Дейн не мог найти оправдания.

Следующим утром, одеваясь и думая о том, что скоро осень, а он надеялся закончить книгу к концу года — теперь эта цель казалась недостижимой, — Дейн потянулся за сигаретой. Но коробка на столике у кровати была пуста, и он начал шарить в карманах пиджака.

Дейн нашел скомканную пачку сигарет, но серебряный портсигар исчез. С бешено колотящимся сердцем он осознал, что не видел его после вчерашнего визита в квартиру Шейлы.

Найдя зажигалку, он закурил сигарету, стоя в одном носке и твердя себе: «Забудь ее!», потом продолжил одеваться. Руки его тряслись.

Войдя в столовую, Дейн едва не вскрикнул. Отец сидел за столом, потягивая кофе. Когда же он вернулся? И с какой выдумкой? Старший Маккелл выглядел изможденным, словно не спал всю ночь; его одежда была измята. Что было против всяких правил.

— Доброе утро, папа. Как твоя поездка?

— Отлично. — Голос Эштона звучал глухо, а глаза были налиты кровью. Он то поднимал, то ставил кофейную чашку, передвигал блюдце, теребил щипцы для сахара. Дейн почувствовал облегчение, когда его мать присоединилась к ним.

Этим утром она была бледнее обычного. Очевидно, Лютеция успела поговорить с мужем. Дейна интересовало, что они сказали друг другу.

Но помимо кратких, чисто формальных фраз завтрак протекал в молчании. Время от времени, отрываясь от яичницы, Дейн ловил взгляд отца, который сразу же отводил его, и пытался интерпретировать этот взгляд. Злобный? Укоризненный? Таинственный? Испуганный? Ему становилось не по себе. Пришло время опустить занавес над всем этим, думал Дейн, сдерживая вновь закипающий гнев. Только не сейчас!

— За этим столом сегодня такое же оживление, как на Уолл-стрит в воскресенье утром, — внезапно заговорил Эштон Маккелл. Его голос и поведение изменились. — Это моя вина. Я слишком тяжело работал и переутомился. Что бы ты сказала, Лютеция, о поездке куда-нибудь вдвоем?

— Эштон!

— Теперь, когда туристы возвращаются домой, мы могли бы отправиться в Европу. Никакого бизнеса — только осмотр достопримечательностей и отдых от зевак из Штатов. Обещаю не посещать ни один филиал и ни одного клиента.

— О, Эштон, это было бы чудесно. Когда ты планируешь уезжать?

— Почему бы не сразу? Можем выехать, как только найдем подходящий лайнер — какой-нибудь из компании «Куинз». Сегодня я этим займусь. На сей раз никаких полетов — только спокойное плавание…

— Давай начнем с Парижа! — воскликнула Лютеция. — Где мы остановимся?

Они болтали о своих планах, как новобрачные. Выходит, Шейла могла быть правдивой и в этом. Она мягко готовила Эштона к разрыву, и он наконец смирился. Или дело было в другом?..

— Мы никогда не бывали в Люксембурге, — с энтузиазмом говорил Эштон. — Да, Рамон?

— Машина готова, мистер Маккелл, — доложил шофер.

— Подожди меня.

— В чем дело, Маргарет? — спросила Лютеция.

Рамон удалился, и вошла старшая служанка.

— Посетители, мэм.

— В такой час? Кто они?

— Полицейские, мэм.

— Полицейские?!

В ушах у Дейна зашумело. Он едва слышал слова отца:

— Впусти их, Маргарет. Лу, Дейн, я сам все улажу. В комнату вошли двое мужчин в штатском — один из них был гигантского роста и с хриплым голосом.

— Я сержант Вели из Главного полицейского управления, — отрекомендовался последний, показав значок. — Это детектив Мэк из 17-го участка. Простите, что беспокою вас так рано, но вы ведь знаете, что произошло в этом доме…

— Произошло? — Эштон поднялся. — Нет, сержант, мы ничего не знаем. Что случилось?

— Жилица пентхауса, мисс Грей, была убита вчера вечером незадолго до половины одиннадцатого.

Лютеция Маккелл повернулась, ухватившись за спинку стула; бледность ее мужа приобрела трупный оттенок. Дейн боролся со знакомым чувством бешеной ярости.

— Мы хотим знать, сэр, — продолжал сержант Вели, — слышал ли что-нибудь кто-то из вас во время убийства…

Колени Эштона Маккелла подогнулись, и он со стуком рухнул на пол.

Двое полицейских подняли Эштона Маккелла и отнесли его на диван, ослабив воротничок сорочки. Дейн оставался на месте.

— Может быть, вызвать врача, миссис Маккелл? — спросил высокий детектив.

Лютеция покачала головой. Достав откуда-то серебряный флакончик с нюхательной солью, она поднесла его к смертельно бледному лицу мужа. Он дернулся, пытаясь отстраниться, но Лютеция не отставала.

— Это от усталости. Мой муж слишком много работает, а это известие явилось шоком… Только вчера его вызывали в Вашингтон к президенту, а на прошлой неделе он летал в Южную Америку. Мы как раз говорили об отдыхе… Вы сказали, убита? Бедная женщина! Нет, мы ничего не слышали — это старый дом с толстыми стенами и потолками. Пожалуйста, Дейн, принеси стакан воды из кухни. И не говори ничего слугам. Незачем их расстраивать.

Слушая Лютецию, можно было заключить, что ее муж упал в обморок, услышав о насильственной смерти жилицы.

Постепенно его лицо порозовело, и веки начали вздрагивать. Лютеция встала и повернулась к детективам:

— Вы были очень любезны. Теперь все в порядке. Я понимаю, что мы не должны вас задерживать, джентльмены.

— Вероятно, нам придется вернуться, — виновато произнес высокий сержант. Оба полицейских удалились.

Дейн принес воду и сел за стол, пытаясь успокоить нервы. Казалось, его тело охвачено пляской святого Вита: мышцы лица и рук судорожно подергивались. Он знал, что никогда не забудет картины, представшей перед ним сегодня, 15 сентября: лицо отца, напряженное еще до прихода детективов, вдруг приобретшее цвет алебастра после их сообщения, его закатившиеся глаза и падающее тело. Терял ли раньше его отец сознание хоть один раз? Дейн был уверен в обратном. Очевидно, весть о смерти Шейлы Грей явилась для него страшным потрясением.

Было ли почтительное и тактичное поведение огромного детектива с хриплым голосом и руками, похожими на кузнечные молоты, — сержанта Вели — обычным во время работы? Дейн так не думал. Все детективы в какой-то мере актеры, и ему казалось, что сержант Вели шагнул на сцену в полном гриме. Он знал куда больше, чем сообщил.

Дейн потянулся за сигаретой и вспомнил, что утром не нашел свой портсигар — только смятую старую пачку. Он все еще ощущал во рту вкус изломанной сигареты. Или это был вкус страха?

Эштон застонал, а Лютеция все-таки позвонила доктору Пибоди и вернулась к мужу. Не обращая на них внимания, Дейн побежал в свою комнату. Он перерыл все вещи, расспросил слуг, осмотрел другие помещения.

— Вы не видели мой портсигар? — спросил он, снова подойдя к родителям.

Лютеция подняла взгляд — ее голубые глаза были влажными, она все еще держала мужа за руку — и покачала головой, явно удивленная тем, что такие мелочи приходят сыну в голову в подобный момент. Эштон Маккелл лежал молча, однако было заметно, что дыхание его выровнялось.

Дейн опустился на стул. Его мать, воспитанная в среде своей бабушки, где трубки, сигареты и сигары считались вульгарными, нюхательный табак вышел из моды, а о жевательном не полагалось упоминать в приличном обществе, подарила ему серебряный портсигар на двадцать первый день рождения в знак того, что теперь он может курить в ее присутствии, не опасаясь упреков, которыми были встречены две или три более ранние попытки. Портсигар был изящным изделием ручной работы от Тиффани с выгравированной на внутренней стороне крышки надписью: «Филип Дейн де Витт Маккелл». Где же он?