Тогда несчастному пришла удачная мысль. Когда плавание затягивается, рыбу для сохранности кладут в бочки с солью

— А если ее в рассол сунуть? — спросил он.

— Дело! — одобрили другие.

Команда опростала бочку, набитую уловом последних дней. Руку опустили на самое дно, засыпали солью и опять, штука за штукой, накидали туда рыбу.

Кто-то пошутил:

— Только б о ней не забыть, когда распродажа будет.

Все, кроме братьев Жавель, рассмеялись.

Ветер по-прежнему не утихал. Уже на подходе к Булони баркасу пришлось лавировать до десяти утра следующего дня. Раненый безостановочно поливал культю водой.

Время от времени он поднимался и мерял шагами палубу.

Старший брат, стоя у штурвала, следил за ним глазами и качал головой.

Наконец судно вошло в гавань.

Врач осмотрел рану и нашел, что она в хорошем состоянии. Он сделал перевязку и предписал полный покой. Но Жавель не соглашался лечь, пока не заберег свою руку; он тут же вернулся в гавань и разыскал бочку, которую заранее пометил крестом.

Ее содержимое вытряхнули к его ногам, и он подобрал руку; она хорошо сохранилась в рассоле — даже посвежела с виду, хотя и сморщилась. Он завернул ее в припасенное полотенце и пошел домой.

Жена и дети долго рассматривали обломок отцовского тела, ощупывали пальцы, выковыривая крупинки соли из-под ногтей; затем позвали столяра, и он снял мерку для гробика.

Наутро вся команда баркаса явилась на похороны отсеченной руки. Траурную процессию возглавляли оба брата. Гробик с мертвой плотью нес под мышкой церковный сторож.

Жавель-младший не ходил больше в море. Он получил скромную должность на берегу, и, когда ему случалось рассказывать о своем несчастье, вполголоса сообщал собеседнику:

— Позволь тогда брат обрубить сеть, остался бы я при руке, это уж точно. Но он держится за свое добро.