Когда у Минди зародилось подозрение, что дядя Сал приложил руку к убийству ее отца, она тоже решила остаться старой девой. Разумеется, твердой уверенности в том, что это именно дядя Сал, у нее не было и быть не могло, однако, хорошенько обо всем поразмыслив, она пришла к простому выводу: даже если в данном конкретном случае он не виновен, то в принципе вполне способен на нечто подобное, а ей совсем не хотелось иметь что-либо общее с миром, в котором братья заодно с матерями убивают отцов. «Тетя, – высказалась она однажды, – я думаю, мне многое простится, если я останусь старой девой. Потому что, если я выйду замуж да еще, не дай бог, рожу ребенка, то в один ужасный день я возьму ружье и перестреляю всех на хрен».

Тетя Кармела поняла, что Минди вовсе не шутит. Точно так же рассуждала и она сорока годами раньше.

Валентина – красная помада, полотняные брюки, майка персикового оттенка, яркие мокасины, – закинув нога на ногу, со скучающим видом сидела на плетеном диванчике в стороне от толпы гостей. Рядом с ней пристроилась Рози, озабоченная только тем, как бы не порвать чулки. Она ерзала на диванчике в поисках безопасной позиции, и с каждым движением ее юбка задиралась все выше.

– Черт, какой идиот сказал Тони, что плетеная мебель – это шикарно?

– А кто тебя заставил вырядиться как последняя шлюха? – возразила Валентина.

Рози захохотала – она обожала комплименты.

– Слушай, я сказала Стиву, что у моей кузины разбито сердце. А он говорит, хочешь, познакомлю ее с певцом из «White Cake». Только ты уж оденься как-нибудь… Почему бы тебе не одолжить пару тряпок у Чинции?

– Ага, прямо сейчас, – огрызнулась Валентина. – Выряжусь дура дурой, как твоя Чинция, и побегу к этому козлу из «White Cake».

– Ну знаешь! – обиделась Рози. – Тогда уж лучше напяль на себя солдатские ботинки, типа, растоптанные и без шнурков…

– Солдатские ботинки?…

– Ну да, раз тебе, типа, все по фигу, – рассердилась Рози. Она развалилась на сиденье, всем своим видом показывая, как должна выглядеть девушка, которой все по фигу.

– У тебя из-под юбки трусы видны, – заметила Валентина.

– Во блин! – отозвалась Рози. – Я, блин, так и знала!

Ник разглядывал гостей из окна своего дома, сквозь просвет в жалюзи. Он надел синий костюм из шерсти с нейлоном, купленный ко дню защиты диплома, и теперь чувствовал, что вполне способен свариться в нем заживо.

– Зараза! – выругался он вслух. – Не пойду я на это паршивое барбекю, вот не пойду, и все! Нет меня! Я уехал! Исчез! Отбыл в… Гонолулу! Почему в Гонолулу? С какой дури я вспомнил про Гонолулу? Не иначе, это гнусное барбекю виновато. В гробу я его видал вместе с Гонолулу!

В памяти всплыла физиономия дяди Сала. Вот он гладит его по щеке и с улыбкой говорит: «Надеюсь, ты не пропустишь наше следующее барбекю, а, Ники?»

Ник неумело повязал галстук.

Поднимаясь по улице Этны, Лу Шортино-младший заглянул в три бара и в каждом жадно опрокинул по двойному джину. В сад он входил уже совершенно dead-drunk,[44] а потому сразу почувствовал себя как на празднике Сан-Дженнаро на Малберри-стрит в Нью-Йорке. Разноцветные шарики и конфетти, разряженные гости – мужики в одном углу, размалеванные бабы в другом, на помосте оркестранты в голубых костюмах… Сейчас начнут раздавать вафельные трубочки, подумал он.

Он сразу же углядел мужика с фотографии, которую ему давал Сал Скали. Тот нацепил ярко-красную рубаху – ни дать ни взять Салли Спектр!

– Ты, должно быть, тот самый американец, которого ждет дядя Сал? – подкатился к нему мужик с фотки. – А я Тони, Тони, понимаешь?

– Понимаю, – ответил Лу.

– Слышь, – заинтересованно продолжал тот, – а как по-вашему, по-американскому, сказать «гребаный»?

И тут заиграл оркестр. По саду полились звуки «Собирайте вещички, старые девы и жены».

– Fucking, – пожал плечами Лу.

– Ага, – хмыкнул мужик с фотки. – А мы просто говорим «гребаный» – и нам нравится!

– Ну и молодцы, – согласился Лу.

Никто из гостей и не думал «собирать вещички». Вместо этого все дружно принялись отбивать ладонями такт.

Дядя Сал стоял посреди мужской половины гостей, широко расставив ноги и засунув руки в карманы. Медленно, словно телекамерой, он обводил взглядом сад, не минуя ни одного укромного уголка. На приветствия не отвечал, лишь кивал в ответ. Он единственный, кто не хлопал в ладоши в такт музыке.

Тони, расталкивая толпу, подвел к нему Лу.

– Пришел копирайтер, – сообщил он, нагнувшись к самому его уху.

Боже, носит же земля таких мудаков, подумал дядя Сал, кивая. Тони, продолжая вместе со всеми хлопать в ладоши, направился к очагу, на котором Нунцио и Агатино в белых куртках и поварских колпаках жарили первоклассное аргентинское мясо из дорогой лавки «Тано Фальсаперла и сыновья». Нунцио брал куски мяса двумя пальцами правой руки и передавал их Агатино, который аккуратно укладывал их на решетку. И тот и другой старались двигаться в ритме музыки.

Дядя Сал окинул Лу внимательным взглядом и, кажется, остался доволен. Славный паренек! Главное, пунктуальный!

Лу провел рукой по лицу и огляделся по сторонам с тем же детским восхищением, какое охватывало его когда-то на шествиях по Малберри-стрит, куда его водил дед. Какой-то усатенький тип в черном костюме, не переставая хлопать в ладоши, глядел на него так, словно мечтал остаться с ним наедине. Несколько пар танцевали и улыбались Лу, как улыбаются только в Сан-Франциско. Еще один тип стоял, не хлопая в ладоши, но только потому, что держал в руках огромную тарелку, – правда, и он дергался в такт музыке, стараясь не уронить с тарелки бифштекс.

К Лу неуверенной походкой приблизилась крупная, похожая на шкаф женщина – точь-в-точь баба-киллер из сериала. Она держала поднос с бутылкой джина и стаканом. Своим странноватым видом она напомнила Лу полоумную тетку его приятеля Артура Скафати из Бронкса, которую всякий раз, когда в дом приходили гости, запирали во внутреннем дворике.

– Спасибо, Четтина, – сказал ей дядя Сал. – Налегай, Лу, это все лично для тебя.

Ник закрыл за собой дверь дома. Ничего не забыл? К сожалению, ничего… черт! Ни-че-го! Он шел к саду Тони, шаркая мокасинами по асфальту, и думал: кто такая эта Минди? На барбекю Тони я видел до хрена девчонок, и некоторые очень даже ничего… Но Минди… Которая из них Минди?… Вот ведь влип! Нику и в нормальной обстановке бывало трудно запоминать имена и лица, а уж в сутолоке многолюдной вечеринки тем более. Шел бы ты в задницу, Тони, вместе со всей кучей твоих поганых родственников!

Как только Ник возник у входа в сад, дядя Сал дал знак оркестру, и тот мгновенно прекратил играть. Все присутствующие замерли и повернулись к Нику. Ник смотрел на гостей, а гости на него. Для всех этих людей он уже был официальным женихом. Затем, словно по команде, все начали аплодировать.

Дядя Сал махнул оркестру, и тот снова заиграл.

Собирайте вещички, старые девы и жены…

– Это он, – произнес дядя Сал, оборачиваясь к Лу. Лу оглянулся, поискал глазами двойника тетки Скафати и без труда нашел, потому что только Четтина додумалась нарядиться в красное платье с блестками. Лу подошел к ней.

– Извините меня, – обратился он к ней по-итальянски. – Нельзя ли мне еще джина, пожалуйста?

Четтина смотрела на него в полной растерянности. Увидела проходящую мимо женщину – родственницу или подругу – и с отчаянием утопающего схватила ее за руку.

– Мари, – пробормотала она, – ты, случайно, не говоришь по-английски? У нас тут иностранный гость, а я понятия не имею, чего он от меня хочет.

Мари перевела взгляд на Лу и уже открыла рот, собираясь что-то вымолвить, когда Лу опередил ее: