— Я действительно проснулся в пещере. Все происшедшее до того лишь всплыло в памяти. Солнце клонилось к закату. Я решил заночевать прямо у подножия горы и отправился в рощу набрать веток для костра — не хотелось, чтобы шакалы тревожили ночью, — он усмехнулся, — вот только поспать мне так и не пришлось. Пока я собирал хворост, меня не покидало странное ощущение, что за мной кто-то следит, ходит следом и пялится в спину голодным, злым взглядом.

Он посмотрел на Зиту, словно хотел взглядом передать то ощущение, что так неумело описал словами, и девушку передернуло, а руки покрылись гусиной кожей, словно от холода, когда она представила, как это могло быть: солнце садится, тени густеют. Ты ходишь, а следом крадется кто-то страшный и сильный, с острыми как кинжалы зубами, когтистыми лапами и буравит злым, голодным взглядом спину, в ожидании, когда ты уснешь или солнце зайдет, и до мига этого осталось совсем немного, а ты знаешь обо всем, но сделать ничего не в силах!

Конан тем временем продолжал:

— Я набрал дров, и ничего со мной не случилось. Но такое чувство, что я был не один. Что-то мне во всем этом не нравилось, хотя что, я и сам не знал. На всякий случай я срубил пару десятков молодых сосенок, понаделал из них факелов. Оказалось, не зря. Стало темнеть — и какие-то твари стали подкрадываться ближе.

Нечаянным жестом Мелия в волнении положила свою маленькую ладошку на его большую ладонь, и по ее дрожанию, по судорожно сжимавшимся пальчикам киммериец чувствовал, какое впечатление оказывает на девушку рассказ.

— Как только солнце село, начался кошмар, которого я никогда не забуду. Я уже чувствовал на себе их грязные когтистые лапы, чуял смрадное дыхание, хотя стоило обернуться, и все пропадало. Но я же не мог обернуться во все стороны разом! Всегда кто-то оставался за спиной! И я не видел врага! Я не мог убить его и когда понял, что едва догорит костер — мне конец, запалил с десяток факелов, раскидал их как мог дальше и, когда от валежника пламя перекинулось на деревья, ушел в пещеру.

Мелия сжала его ладонь.

— Скажи, тебе было страшно? Он рассмеялся.

— Нет! Конечно, нет! Не хотелось расставаться с жизнью? Да. Страшно? Нет! Хотя страх — полезное чувство. — И, видя удивление в глазах девушек, пояснил: — Страх помогает выжить! Выжить там, где победить нельзя, а можно лишь напрасно потерять жизнь. Выжить, чтобы прийти и отомстить, доказав, что ты не трус.

Конан замолчал, поймав себя на том, что только что высказал вслух мысль, впервые пришедшую ему именно там, во сне. Девушки некоторое время ждали продолжения, пока Зита не спросила:

— Что же было дальше?

— Дальше? — Он пожал могучими плечами. — Дальше не было ничего. Только бегство без конца, неизвестно от кого. Я ведь думал, что, пока горит огонь, успею уйти далеко, а оказалось, что лишь понапрасну извел факелы. За мной гнались всю ночь. Сперва по пещере, которой я прошел сквозь гору и оказался в каменном мешке, откуда не было выхода. И тогда я полез по отвесной стене. Мне пришлось взобраться на самый верх. Я надеялся, что там, наверху, нечему будет отбрасывать тень, но тучи начали сгущаться, и я понял, что не все так просто. Хотя прихода дня они задержать и не могли, но грозились погасить луну и звезды!

Но это уже не имело значения, — заговорил он вновь после небольшой паузы, — невдалеке я заметил несколько убогих лачуг и обрадовался возможности провести остаток ночи в тепле и на свету, но, подойдя ближе, увидел, что там давно никто не живет. Дома так обветшали, что того и гляди грозили рухнуть. Представьте, как я был удивлен, когда встретил там незнакомца, который мне заплатил, чтобы я принес талисман. Он потребовал его, и я отдал.

— Ты отдал талисман? — всплеснула руками Зита, и на лице ее на мгновение промелькнуло выражение обреченности.

Конан усмехнулся.

— Отдал, но не тот. Это ведь был сон! — Конан улыбнулся девушке, и она закусила пухлую губку, досадуя на себя за несообразительность. — На шее у меня висело маленькое зеркальце, и я отдал его. Чужак впился взглядом в свое отражение, обернулся скелетом и бросился на меня. Не стану описывать, что было дальше — это мало интерес но, но кончилось тем, что он сгорел. — Конан помолчал. — Это спасло мне жизнь. — Он еще немного помолчал и добавил: — в тот раз. Но я все равно не вижу, чем все это может помочь нам сейчас.

Конан замолчал — больше ему говорить было нечего — и принялся ждать, что скажет Зита, но девушка сосредоточенно размышляла. Похоже было, что и ей, несмотря на ее познания, не за что уцепиться в рассказе Конана. Он долил в кубок вина и, сделав внушительный глоток, — в горле у него настолько пересохло, что жажда продолжала мучить даже теперь, после четырех внушительной вместимости кубков — заметил:

— Ты оказалась абсолютно права, девочка: я и в самом деле едва не распростился с жизнью. Но ничего полезного так и не узнал.

Однако Зита по-прежнему молчала, пытаясь найти рациональное зерно в его рассказе.

— Быть может, тебе следует показать его Незримому? — Мелия вопросительно посмотрела на киммерийца. — Ведь незнакомец погиб именно после того, как увидел в нем свое отражение.

Конан покачал головой.

— Вряд ли. Он будет ждать меня завтра вечером, но для этого мне еще нужно выбраться отсюда, а вот сумел бы талисман защитить меня от тварей, прятавшихся в тени, а потом в темноте пещеры, я не знаю — говоря по правде, тогда я так ни разу и не вспомнил о нем. Не забывай, что для меня все происходило наяву. Это сейчас я знаю, что то был сон, а тогда мной владело единственное желание — спастись. — Конан задумался ненадолго, — Могу сказать толь ко одно: если и похож Незримый на что-то, виденное мною, то только на тьму, выплеснувшуюся из пещеры и заполнившую собой каменный мешок, едва не ставший моей могилой. А что касается талисмана, — Конан сделал паузу, — Незримый знает, что он у меня.

Он сказал это спокойно, как говорят о чем-то обыденном, не стоящем внимания, Зита озабоченно покачала головой.

— Ты ничего не рассказывал об этом. Конан усмехнулся.

— Я много о чем не рассказывал. — И тут же посерьезнел. — Это случилось в зале, в котором мы впервые встретились. Сперва я почувствовал беспричинную тревогу и вдруг поймал себя на том, что не могу пошевелиться. Я не ожидал ничего подобного, и он начал овладевать мной. Я боролся, но едва мог пошевелиться. В какой-то момент мне подумалось, что еще немного — и конец. Из последних сил я сжал талисман, и тогда Незримый отпустил меня. Медленно и неохотно, но ему пришлось сделать это. Он убрался, а вскоре я услышал нечеловеческий крик и бросился сюда, но нашел только кровь на полу.

Фабиан в кресле нервно сглотнул слюну, пытаясь бороться с тошнотой, но никто этого не замечал.

— Так ты думаешь, что и там столкнулся с Незримым? По твоему рассказу, это такое же непроницаемое для взгляда облако тьмы, перед которой абсолютная тьма ночи — солнечный полдень.

— Возможно, — Конан задумчиво кивнул, — но там, по верь, у меня был единственный способ спастись — отступать, не позволяя ей приближаться, и как можно быстрее. Это как горная лавина, которую не остановишь ничем! Можно лишь убраться с дороги, а если некуда, то остается бежать без оглядки в поисках недоступного ей места. — Он значительно посмотрел в глаза молодой колдуньи. — Там было зло, необъятное и необоримое. Тьма сглотнула брошенный в нее факел, лишь проворчав о своем недовольстве. Здесь же лишь маленький клочок того необъятного облака, злобный и смертельно опасный, но не настолько. Не знаю, — Конан пожал плечами, — может быть, в моем сне Незримый предстал во всей своей красе? — Он почувствовал, как невольно дрогнула на его ладони рука Мелии. — Тогда я не хочу даже думать о том, что случится, если он вырвется наружу!

— Ты действительно считаешь, что мы можем что-то сделать? Даже после того, как едва не погиб и вернулся ни с чем? — Зита заговорила, и в голосе ее угадывалась обреченность. — Быть может, ты просто не понимаешь, в каком положении мы оказались? — Она с тоской посмотрела на Конана, и у Мелии сердце сжалось от жалости и боли, хотя сама она находилась точно в таком же положении. — Я очень надеялась, что твой сон прояснит что-то, но теперь меня не покидает предчувствие скорой смерти.