В такие минуты Атли проклинал Нордхейм и волю Ледяных Гигантов, что заставила его родиться среди дремучей дикарской полярной зимы.

Сколько затей пошло прахом, сколько походов не состоялось и сколько битв было проиграно! Тан мог сражаться с противниками из плоти и крови — в этом ему, вероятно, не было равных на севере обитаемого мира, однако он был бессилен перед призраками и кенингами скальдов.

Следует, однако, отметить, что и сам Атли иногда просыпался в холодном поту и с диким криком на устах, когда ему вдруг в кошмарном сне привидится, что он умер от болезни или же утонул, и посланные за ним из Ледяных Чертогов валькирии вернулись в Валгаллу ни с чем.

Не было для самого тана ничего более жуткого, чем возможная смерть не на поле боя и неизбежные посмертные скитания в костяных палатах хозяйки смерти с последующим погружением в Воды Забвения. Затем наступал день, с его заботами, сражениями и походами, и Атли вновь с презрением и негодованием следил, как его бойцы перед битвой облачаются в амулеты и обереги, срывая стремительную атаку, потому что часовые ночью видели падающую звезду с зеленым хвостом, или скальд, исполняя кенинги восславления Гигантов, подавился и закашлялся.

На сей раз дело было еще хуже. Что-то в горском нападении было действительно пугающее — когда двое бросаются на целое войско (про старика, затоптанного на подходе к лагерю, Атли знать не мог), причем один из двоих — мальчишка, а вместе с ним — женщина… когда грозные и неукротимые снежные туры безо всяких причин штурмуют людскую стоянку… когда израненный сопляк, у которого погоня висит на плечах, умудряется похитить у самого тана и его телохранителей важную персону… когда…

Словом, после всего этого тан не мог позволить возникнуть разговорам о том, угоден Имиру данный поход или не угоден. И он всеми силами не позволял.

Подгонял тех, кто собирал сани для раненых, назначал воинов в сопровождение — стараясь наиболее суеверных, склонных к песнопениям, и тех, кто лоб в лоб столкнулся с Конаном и Дьярой, назначить в отряд сопровождения, делил припасы. К озабоченному не на шутку тану подошел Сапсан.

— Атли, сколько воинов ты поведешь к Венариуму, — гандер указал рукой на сани с ранеными, — ты и без того привел в предгорья меньше, чем обещал, а теперь…

— Я обещал спасти вашу крепость, и я ее спасу. Если понадобится — в одиночку, без дружины.

Было видно, что ванирскому вождю в данный момент совершенно не было дела ни до аквилонской твердыни, ни до конунга южан, который без дела слоняется по лагерю и сует нос туда, куда ему, южанину, нос совать совершенно нечего.

Ответ не понравился аквилонцу, и он бросил в лицо ванира:— Если двух киммерийских псов и стада коров хватило на то, чтобы вывести из строя сотню твоих дружинников, то чего будешь стоить в бою ты один?

Губы Атли побелели, рука мягким движением опустилась к мечу. Сапсан меж тем стоял совершенно спокойно и смотрел несколько отстраненно, как привык смотреть на излишне ретивых новобранцев, прямо в точку между кустистыми рыжими бровями.

— Ты хочешь проверить, конунг?

Свистящий шепот Атли разбудил дремавшего неподалеку волкодава. Пес вскочил и зарычал, ища противника. Затем скакнул к говорившим.

— Ты горяч, Атли, а я холоден, и голова моя поседела раньше, чем ты убил из детского лука своего первого оленя. — Сапсан совершенно спокойно сел на корточки и потрепал собаку за холку.

Та бешено завиляла хвостом, сметая с сапог тендера снег. Вокруг уже собралось несколько дружинников, которые, сохраняя каменные лица, взирали на эту сцену. Были они из числа тех, на кого Атли не стал бы прикрикивать, прогоняя проверить собачью упряжь — иссеченные шрамами, твердые, как приморские скалы, наемники, гораздо старше Атли по возрасту.

Хмуро оглядев их невидящими глазами, вождь убрал руку от меча и, не в силах себя сдержать, наподдал сапожищем псу, который ткнулся было носом ему в ногу. Взвизгнув от неожиданности и обиды, пес убрался за спину Сапсана и там принялся яростно вылизывать ушибленное место.

— Я отправлю своих раненых и тех, кого не прельщает аквилонское золото, вместе с ними — и робких, и болтливых…

— И сколько же останется? — спросил гандер кислым тоном, с интересом разглядывая серебряную фибулу, которой был скреплен, у горла его плащ.

— Десять сотен северных волков, Сапсан. — Атли тоже уставился на витую застежку.

Гандер взвился:— Тысяча мечей, о Митра! Да ты обещал привести две с лишним из Бритунии! Киммерийцев будет — как сугробов на этой проклятой солнцем равнине!

— В Бритунии мои люди дрались в Кезанкийских горах и несли потери… — начал было Атли, но Сапсан уже разошелся не на шутку:

— В Венариуме стоят четыре тысячи моего Легиона, и пять-шесть сотен новобранцев, вполне способных если не для боя, то чтобы дорого продать свою жизнь на стенах. Орантис Антуйский, будь он неладен, отдал приказ двум столичным полкам панцирной кавалерии и свободным от обороны немедийской границы баронским дружинам двигаться к крепости — а это еще по меньшей мере пять тысяч. Так скажи мне — за что я буду платить так много золота тебе, Атли?

Тан уже справился со своими чувствами и ответил спокойно и холодно, словно был не вождем разбойной бродячей ватаги, а заправским тарантийским вельможей, поднаторевшим на интригах:

— Легион — уже не твой, Сапсан. Ты — большой конунг на севере Аквилонии, но только — на севере, есть еще такие, как Орантис— Зубы гандера скрипнули, удар попал в цель. — На каждого солдата легиона придется по меньшей мере десяток этих бешеных псов. Что же до панцирной кавалерии и ваших расфуфыренных, словно петух перед случкой, баронов… — Атли хищно ухмыльнулся, — в горах Южной Киммерии найдется немало недобитых тобою шаек, которые так обглодают этих олухов, что киммерийцам достанутся одни кости. И хотел бы я посмотреть, что будет делать ваша хваленая кавалерия в снегах и холмах.

Прислушивавшиеся к разговору наемники загомонили, на все лады обсуждая, как удобно и приятно изничтожать конников и из-за стены щитов, и расстреливая их с вершин холмов из луков, и заманивая в глубокий снег, и стаскивая с коней. Атли молчал, скаля зубы.

Сапсан некоторое время прислушивался к ванирской похвальбе, думая о чем-то своем. Меж тем тан продолжил, когда гомон начал стихать:— Кроме того, конунг, — он часто называл аквилонца этим северным титулом военного вождя, подчеркивая свое уважение к командиру Северного Легиона, однако на этот раз титул звучал явно издевательски, — теперь не ты командуешь всей кампанией, я думаю, что тебя бы порадовало известие о том, что Орантис Антуйский подвел под луки и пращи разбойников дворянскую кавалерию — красу и гордость Аквилонской Короны, да вдобавок — едва не потерял крепость. И тут появляешься ты, изгнанный из Венариума с позором, в сопровождении соглядатая, во главе небольшого отряда, нанятого на твои личные сбережения, и спасаешь положение, а?

Сапсан поспешно придал лицу выражение высокомерного презрения аквилонского вельможи к неотесанному северному варвару, вздумавшему учить его политике и стратегии, однако от проницательного наблюдателя не скрылась бы некоторая растерянность, промелькнувшая в его взоре при последних словах Атли.

Варвар, без сомнения, был умен. Слишком умен и проницателен для варвара и наемника. К тому же, судя по связности и логичности его речи — он к ней готовился заранее, собираясь скрутить в бараний рог «южного конунга», как только тот попадет к нему в лагерь.

Ястреб Пограничья не достиг бы таких высот, если бы не мог найти выхода из любой трудной ситуации — хоть в жарком бою, хоть — ведя переговоры. Он быстро оправился и сам перешел в наступление, выкладывая свой козырь, заготовленный именно на такой случай:

— Мы излишне кричим друг на друга, тан Атли, словно два голодных песца над тушкой мускусной крысы.

При слове «тан» брови Атли поползли вверх, а зрачки расширились. Он не умел еще так хорошо владеть мимикой, как поднаторевшие в демагогии и интригах жители культурных областей мира. Сапсан, заметив замешательство собеседника, внутренне усмехнулся и продолжил более тихо и вкрадчиво: