Сергей Николаевич МАРТЬЯНОВ

ОНИ ОСТАЛИСЬ

Рассказ

- Что же вам рассказать?

Жизнь наша обыкновенная, ничем не примечательная. Служба, занятия... Впереди море, позади суша. До Ленинграда рукой подать. Может, на турецкой или там иранской границе что-нибудь и случается, а у нас тихо, спокойно. Какое-нибудь рыбацкое суденышко заплывет - вот и все происшествие. Зимой, правда, бывает труднее. Залив замерзает намертво, и по нему можно пешком пройти. Тут смотри в оба. Тут мы выдвигаемся далеко вперед и службу несем на льду и островах. Как-то раз на торосах след обнаружили. Вроде бы человек прополз. Искали всю ночь, а утром тюлениху на берегу нашли приползла рожать.

Но ведь мог вместо зверя и человек пройти! И мы каждую зиму выходим на лед. Обычно лед устанавливается к пятнадцатому февраля и держится до десятого-двенадцатого апреля. Вот это время и живем там на положении полярников. Палатка, спальные мешки, рация, провиант - все как полагается. Холодновато, конечно, ветер дует, иной раз пурга зарядит, но жить можно. В палатке железная печь, топим, угля не жалеем. До того иной раз дотопимся, что талая вода поднимается по лодыжки. Дежурному все время приходится пробовать лед ломом: как бы не пойти ко дну. И как только угрожает опасность, переставляем палатку на другое место.

Самое неприятное - это когда шторм и ветер начинают взламывать льды в заливе и относить их в открытое море. Бывает, что пограничники оказываются на льдине, а льдину относит к Финляндии. Однажды шесть солдат дрейфовали целых пятеро суток. Еле спасли на вертолетах: пурга, ни зги не видно. Хорошо, что у них продукты были с собой.

Только об этом знаменитом дрейфе пусть вам расскажут очевидцы, я же, если хотите, расскажу о том, что случилось со мной. И не только со мной одним, понятно, а со всей моей группой.

...В ту зиму лед неожиданно установился не к пятнадцатому, а к десятому февраля, на пятеро суток раньше обычного. И поскольку служба прогнозов этого не предсказывала, командование ничего к нашей выброске на лед и острова не подготовило: ни палатки, ни провиант, ни аэросани. Но и откладывать выход нельзя! Мало ли что может случиться, пока мы собираемся. Острова хоть и необитаемы, а наши, советские.

Поступил приказ: одиннадцатого числа в пятнадцать ноль-ноль прибыть на Гусиную косу, где принять командование над сводной группой и оттуда выступить на остров Безымянный, что в двадцати километрах к северу от косы. С собой иметь оружие и боеприпасы.

Надо вам сказать, что сводной группой мне предстояло командовать впервые и на остров Безымянный тоже идти впервые. Оделся потеплее, с женой попрощался и вместе со своими людьми вступил на косу. Погодка была так себе: то солнышко, то тучи, то снежок, вот как сейчас. Залив до самого горизонта во льду, мертвый, пустынный.

На косе собрались к назначенному сроку. Солдаты с разных застав, все больше молодые, по первому году службы. В сапогах и куртках, лица еще не обожжены нашими прибалтийскими ветрами. Только один и попался бывалый старшина из комендатуры, по фамилии Свист, здоровенный такой, красивый детина с грузинскими усиками. На нем ватные брюки и полушубок, вещевой мешок за плечами. У всех, конечно, оружие и боеприпасы, в больше никакого имущества.

Приказал я старшине выстроить личный состав, поздоровался с бойцами, тут и подкатили на двух "газиках" начальник штаба отряда и наш комендант майор Рубахин. С ними еще был инструктор политотдела капитан Шариков. Интеллигентное такое лицо, и глаза добрые, близорукие.

- Все собрались? - спросил начальник штаба.

- Так точно, все - отвечаю.

- Поступаете в распоряжение коменданта, он даст все необходимые указания, - сел в машину и укатил.

Капитан Шариков остался, недоуменно поглядывает вслед укатившему "газику".

Комендант тоже чувствует себя неважно, начал ласково, издалека: как у меня со здоровьем, да как супруга, то да се. Так бы сразу и сказал: саней нет, палаток и продуктов нет, прибудут, дескать, позже. А то тянет...

Наконец и ему надоело.

- Надо выступать, Николай Степанович, ничего не попишешь. Сани придут вслед за вами. Заминка вышла. Надо выступать.

- Есть выступать! - говорю и замечаю, что капитан Шариков посмотрел на меня с любопытством и тревогой. А старшина Свист усы свои потрогал - он так всегда делал, когда острый момент переживал.

- Вот и отлично, - проговорил Рубахин и стал показывать мне на карте остров Безымянный и объяснять, что я там должен делать. Выходило, что сразу же нужно организовать службу, для чего выставить на острове часовых, а с завтрашнего дня высылать наряды на лед. Одновременно разбивать лагерь для жилья.

- Есть организовать службу и разбивать лагерь! - отвечаю.

Рубахин повторил еще раз:

- Не забывайте о компасе. Азимут тридцать шесть. Ветер должен дуть все время с левой стороны. Не собьетесь. Ну, ни пуха вам, ни пера... А сани подойдут вслед за вами, - успокоил он.

Тут капитан Шариков подал голос:

- А вы знаете, я, пожалуй, тоже с вами пойду.

Рубахин удивленно посмотрел на него, а я подумал с недовольством: "Это вместо саней-то с продуктами!.." Но возражать не стал: капитан был старшим по званию и должности.

Выступили мы ровно в шестнадцать. По моим расчетам, двадцать километров должны были пройти за три часа. Значит, к девятнадцати достигнем острова. Где наша не пропадала!..

Идем. Лыжи скрипят, ветер дует слева.

Сначала шли хорошо, ходко, а потом молодые солдаты стали сдавать. Растянулись длинной цепочкой, спотыкаются. Один даже упал несколько раз. Дорожка, конечно, не из легких. Ветер до костей прохватывает. Нам со старшиной еще сносно в полушубках, а каково солдатам? Иду, оглядываюсь на них - посинели, примолкли, но идут. Капитану Шарикову в шинели тоже не весело. Но помалкивает. Потом, подальше от берега, на льду пошли заструги, торосы - острые, твердые, как гранит; лыжи на них громыхают, разъезжаются. Но самое неприятное - это снег скрипит и потрескивает. Кажется, будто лед вот-вот проломится, а ведь под ним глубина жуткая. Неприятное ощущение.

Идем. Прямо на север. По азимуту тридцать шесть. Начало темнеть, берег позади совсем исчез. Небо хмурое, низкое, рукой достать можно. Ничего кругом не видно. Только снег и торосы. Как в степи - я ведь родом с Кустанайщины, знаю что такое - идти по степи. Ориентиров никаких, можно кружить на одном месте, пока не сгинешь.

Прошли уже три с половиной часа, а никакого острова нигде не видно. Что за чертовщина! Сверяюсь по компасу - правильно, триста шестьдесят, а острова нет.

Догнал меня капитан Шариков:

- Как вы смотрите насчет того, чтобы сделать привал?

- Смотрю положительно. А как вы думаете, куда делся остров?

Пожал плечами.

Объявили привал. Многие, где стали, там и в снег повалились. Да, тяжелый случай. Позвал к себе старшину, велел доложить, что у него имеется в вещевом мешке.

- Провиант, товарищ старший лейтенант. Четыре селедки и две буханки хлеба. Прихватил на всякий случай, - и улыбается.

Разрезали две селедки и одну буханку на равные дольки, разделили людям. Капитан Шариков из своей порции только хлеб съел, селедку старшине вернул. Остальные уничтожили все. И стали глотать снег. Лежат и глотают.

Где ж все-таки остров? Собрались втроем на военный совет. Решили, что старшина пойдет вправо, капитан влево, а я прямо: как только заметим землю, дадим сигнал одной красной ракетой. Разведку вести полчаса, потом возвращаться по своим следам и вместе думать, что делать дальше.

Минут через двадцать справа, от старшины, взметнулась в небо ракета. Ну, все в порядке!

Подошел к нему, гляжу - и впрямь вдали что-то чернеет.

Подняли людей, повернули круто вправо, двинулись к острову.

И до чего интересно устроен человек! Несколько минут назад солдаты наши угрюмо молчали, а тут повеселели, разговорились, выкрикивать стали всякие слова, вроде: "Давай, давай, братцы...", "Сарынь на кичку!.."