Должно быть, Азизян и в самом деле успел стать очень важной персоной, так как никакого постороннего транспорта, кроме, опять же, какого-то необъяснимо сирийского, восточного вида иномарок траурного кортежа, на улице видно не было. Важная персона Азизян хоронит своего дядю и не хочет, чтобы ему мешали. Люди делятся для него на бедных и богатых, а не на умных и глупых, привлекательных и отталкивающих... Его время наступило. И, похоже, тошнотворно надолго. Так должен чувствовать себя человек, спивающийся или привыкающий к наркотику - теперь это надолго... Если только... Подождем, пока "Шурыгин вывалит держак", больше ожидать нечего. Надежды на "лучшее" в этом ненавистном мне мире - это привилегия Азизяна и его чешуйчатых и перепончатых собратьев. Хера с два, конечно, Азизян споет теперь про "Шурыгина", как делал это раньше, он теперь гражданин мира и понимает, что истинны только общечеловеческие ценности, только они пребудут вечно.

Я подождал, пока последний лимузин проследовал мимо окон нашей лавочки, затем вышел на крыльцо. Машинально я придержал спиною дверь и оперся об ее торец, холодный металл обжег мою кожу, я потерся позвоночником об него и погладил свои остриженную наголо голову. Весьма кстати я надел сегодня черную майку с вырезом и эмблемой черного интернационала. Там, где улица переходила в шоссе, ведущее к первомайскому кладбищу, чернели спины самых тихоходных представителей дядькиной родни. Они находились от меня уже на расстоянии, не позволяющем определить, чем заканчиваются их хвосты раздвоенными шипами или ромбиком. Моя майка пахла просроченными духами Лу, они их хапала на "сэйлах" и вечно оставляла открытыми. Мои глаза начали слезиться, и я почувствовал себя так, словно я утро туманного и дождливого дня и вижу все окна города, за которыми любовники любят друг друга, и я ничего не могу этого делать и буду длиться, пока сумерки не пережуют меня, так, чтобы ночь смогла меня сожрать без остатка, чтобы потом снова изблевать на рассвете. Мое веко снова начало дрожать, как испорченная неоновая буква. Кто их изобрел, кстати, неоновые надписи?

Дядька скоро будет засыпан могильной землей. Меня, между прочим, Игорь Ноздря приглашал работать плакальщиком, сразу, как только я выписался из психбольницы... Любопытно, есть ли на Западе похоронные бюро, изготовляющие плейеры для мертвецов? Мне ничего об этом неизвестно.

Я представил себе тесное пристанище дядьки, и как в ушах его полусгнившей головы будет играть музыка его юности ("стиль йе-йе" называлась такая музыка), пока не подсядут батарейки. Впрочем, родственники покойного наверняка позаботятся и об этом. Они дадут денег Игорю-плакальщику или Яношу, зловещего вида пастуху с Колонтыровки, которого однажды пытались повесить за кражу овцы, но он сорвался и ходит с тех пор с поломанной шеей, и те будут время от времени, допустим, каждою весной, менять в плейере батарейки. Какая акустика будет в пустом черепе самоубийцы-висельника, когда истлеет все, что обычно истлевает у трупа, и останутся одни кости? Скелет, танцующий твист - какая пошлая и типичная для тех лет картина.

Холодный сентябрьский ветерок обдувал мою истершуюся в нитки джинсовую промежность...

Мимо меня уже успели прошмыгнуть высокая дама и господин. С ними сейчас разбирался стареющий цензор Коваленко, человек, слушающий всю жизнь, по собственному признанию, только двух баранов - Элвиса и Билла Хейли. Он уже достиг того презренного возраста, когда одинокие, бездетные холостяки вроде него начинают купать пластинки в шампуне "кря-кря", как младенцев.

Цензор ездил им по ушам насчет достоинств старого доброго рок-н-ролла. И упитанный господин слушал его с восторгом новообращенного. Упитанный господин являлся бывшим "металлистом". Но, разбогатев, разочаровался в "хард энд хэви". А высокая дама с греческим носом и "god given ass" (жопой от бога), с волосами, убранными в пучок, и в черных брюках, не по моде заправленных в сапожки, была его женой. С недовольным видом она нетерпеливо перебирала компакты, то и дело поглядывая на своего супруга с нескрываемым презрением.

Что-то шаловливое и виноватое было в облике упитанного господина, выбирающего Литтл Ричарда. По-моему, это был ярко выраженный "мазо", и покупка старых рок-н-роллов в присутствии своей Леди Домины была частью сексуальной игры, которая закончится, как обычно, поркой скверного мальчишки, слушающего недопустимо громко музыку грязных ниггеров и поджарых голубых белых.

"Мазо" был явно богат и по-своему счастлив. "Леди Домина" была просто конец света.

Я был беден и начинал мерзнуть. Я вспомнил загорелые ноги Лу, закинутые на мои плечи, ноги в белых носках и ее губы, делавшие ее похожей на Мика Джаггера. Потом вспомнил, что расцветка верхней части носкia повторяет цвета российского флага и визитные карточки всяких червивых венецианских купцов в ее карманах. В рот меня поцеловать, в какой стране я живу? Потом я вспомнил, что носки Луиз сейчас надеты на мне. Какой-то устойчивый треск раздался у меня над головой. Я посмотрел вверх - уже почти стемнело, и загорелась вывеска "Stereoheaven", а чуть выше то же самое по-русски, "Стереорай". Я работаю в "Стереорае", припомнил я и с опадающим членом направился обратно в магазин.

"ЧЕРНЫЙ ПОЕЗД" СРЕДИ СКОТОВ

Мне снился банкетный зал ресторана "Дубовый Гай" и фраза: "пидорасы смотрят на тебя... евреи уже отвернулись, а пидорасы все еще смотрят на тебя". Я мог бы досмотреть этот сон, но меня разбудил звонок. Когда в поэме Эдгара По упыри звонят в колокола из железа, я думаю, что это - телефоны. Звонил Нападающий:

- Я видел вчера Носа. Он ни хуя не изменился Почему? Как ему это удается?

- Нос сохраняет молодость, потому что окружающие его люди, в том числе и ты, выглядят все хуже.

Едва я успел сказать "пока" Нападающему, как телефон зазвонил снова.

- Гарри! Я таки доебал Мараскалку! - на этот раз это был безработный монтажник Стоунз.

- Звони вечером, - отрезал я и повесил трубку.

"Я таки доебал Мараскалку", - повторил я, вылезая из постели, и усмехнулся. Как ни странно, но в этой фразе мне было понятно абсолютно все. Потом объясню.

Я зевнул, прикрыв рот ладонью. Поморщился. После того, как трубка побывала в руках Нэнси, она уже второй день воняет так, словно внутри нее издох и разлагается небольшой зверок.

Мой друг Люцифер сидел на подоконнике, на котором я в детстве жег божьих коровок и мух, и пил из бутылки пиво. Увидев меня, он вынул горлышко изо рта и сказал:

- Привэт. Доброе утро - свободное утро.

- Как ты мне опротивел, - огрызнулся я в ответ, - и не торгуй еблом в окне, говорил тебе ведь.

- Жалею, что потянул тебя за обосранный хвост! - заявил Люцифер нарочито громко в распахнутое окно.

Мне мгновенно сделалось гадко или как выражается Нападающий "мерзко стало", и прежде чем хлопнуть дверью и скрыться в ванной, я вымолвил с горечью: "Человек вышел сцать, а ты устраиваешь балаган".

Стоя под душем я придумывал эпилог недосмотренного мною сновидения. Подозреваю, что одна из отказавших нам тогда козлих, была никто иная, как мамаша моей подружки из организации "Армянское гестапо". Которых так ненавидит Люцифер за ихние сапоги-хромачи и военные ботинки, бритые головы и отсутствие жалости. Ему никак не забыть каблуки и комбинации своих сестер.

Разумеется, она изменилась. Волосы с головы прорастают через ноздри. Волосы цвэтом стали походить на вытертый коттон 100 %. Видимость уже не та. Но юноши-старушатники, всегда готовые прыгнуть, как болотная жаба в объятия, в самую вагинальную тину этих леди, кайфуют не от видимости, а исключительно от изношенности и от разрухи.

Ухудшение видимости для этих дам никогда не является поводом к прекращению "хэнки-пэнки". Они моргают пиздой и продолжают вертухляться несмотря ни на что. Не подарить ли ей комбидресс мадам Жаклин? Все равно он на меня не налазит, я примерял.

Прежде чем стать под холодную струю, я снова подумал о последней пьянке, которую учинила в микрорайоне "Космической" Нэнси - "боченок на тонких ножках", Нэнси - "Война Миров", в прошлом Нэнси - "сексуальный попец". Ее поила макрокефал в салатных рейтузах. Та самая учительница музыки с музпеда, с которой они на пару у меня слухали "Крик Любви" в 74-м году.