В конце жизни, когда Генри стал слишком слаб, чтобы передвигаться самостоятельно, Габриэль в последний раз взял его с собой на рыбалку. Он отнёс зятя на берег любимого им ручья, где водилась форель, и усадил на треугольный складной стул. С бесконечным терпением Габриэль насаживал приманку и помогал Генри наматывать леску, пока они не вернулись с корзиной полной рыбы. Это был последний день Генри, проведённый вне дома.

Габриэль похлопал Фиби по спине и на мгновение прижался щекой к её волосам.

– Должно быть, тебе чертовски трудно справляться с этой ситуацией. Почему ты ни о чём не упомянула раньше? Чуть ли не половина членов семьи Рэвенел останавливались у нас в Херон-Пойнте на неделю, но ты не сказала ни слова.

– Я не хотела создавать проблем, пока вы с Пандорой пытались решить, достаточно ли нравитесь друг другу, чтобы пожениться. А ещё... ну, большую часть времени я чувствую себя дождевой тучей, омрачающей всем настроение, где бы ни появилась. Я стараюсь это изменить. – Отступив на шаг, Фиби промокнула кончиками пальцев влажные уголки глаз. – Не следует ворошить прошлое, о котором никто, кроме меня, не помнит, особенно в такое счастливое время. Мне жаль, что я вообще об этом упомянула. Но перспектива оказаться в обществе мистера Рэвенела вселяет в меня ужас.

– Ты собираешься ему что-нибудь сказать? Или хочешь, чтобы это сделал я?

– Нет, пожалуйста, не надо. Это ни к чему не приведёт. Скорее всего, он уже ничего и не помнит. Обещай, что ничего не скажешь.

– Обещаю, – неохотно согласился Габриэль. – Хотя было бы справедливо дать ему шанс извиниться.

– Слишком поздно для извинений, – пробормотала она. – И я сомневаюсь, что он вообще стал бы их приносить.

– Не будь к нему слишком строга. Похоже, он вырос порядочным человеком.

Фиби сурово на него посмотрела.

– О? Ты пришёл к такому выводу до или после того, как он прочитал мне лекцию, словно я землевладелец в эпоху феодализма, который плевать хотел на крестьян?

Габриэль с трудом подавил усмешку.

– Ты хорошо справилась, – сказал он. – Приняла критику с достоинством, хотя могла бы осадить его парой слов.

– Мне очень хотелось, – призналась она. – Но я вдруг вспомнила мамины слова.

Как-то одним утром, в детстве, во время завтрака, когда им с Габриэлем всё ещё требовались стопки книг, сложенные на стульях, чтобы они могли сидеть за столом, отец читал свежеотглаженную газету, а их мама, Эванджелина, или Эви, как называли её родные и друзья, кормила с ложечки сладкой кашей Рафаэля, восседающего на высоком детском стульчике.

Когда Фиби рассказала, как несправедливо с ней поступила подруга, и, что она не примет извинений от девочки, мама уговорила её передумать во имя доброты.

– Но она скверная, эгоистичная девочка, – возмутилась Фиби.

Эви ответила ласково, но по существу:

– Доброта ценится куда больше, когда проявляется по отношению к людям, которые её не заслуживают.

– А Габриэль тоже должен проявлять ко всем доброту? – спросила Фиби.

– Да, дорогая.

– А, папа?

– Нет, Жарптичка, – ответил отец, уголки его губ начали подрагивать. – Поэтому я женился на вашей маме, она проявляет доброту за нас обоих.

– Мам, – с надеждой спросил Габриэль, – а ты можешь проявлять доброту за троих?

При этих словах отец спрятался за газетой, внезапно ею заинтересовавшись, и из-за неё послышался тихий смешок.

– Боюсь, что нет, милый, – мягко ответила Эви, и её глаза заискрились. – Но я уверена, что вы с сестрой отыщите много доброты в своих сердцах.

Вернувшись в действительность, Фиби сказала:

– Мама велела нам быть добрыми даже к тем людям, которые этого не заслуживают. В том числе и к мистеру Рэвенелу, хотя, подозреваю, он бы с удовольствием начал меня распекать прямо посреди вестибюля.

– Подозреваю, что его мысли скорее были о том, как начать тебя раздевать, нежели распекать, – проговорил Габриэль тоном суше золы в камине.

Глаза Фиби расширились.

– Что?

– Да брось, – весело упрекнул её брат. – Ты же должна была заметить, как у него глаза выпрыгнули из орбит, словно он омар, которого сейчас сварят. Неужели столько времени прошло, что ты уже не можешь понять, когда нравишься мужчине?

По рукам Фиби побежали мурашки. Она медленно прижала ладонь к животу, пытаясь унять рой бабочек внутри.

На самом деле, именно столько времени и прошло. Она замечала признаки симпатии между другими людьми, но, очевидно, не тогда, когда дело касалось её самой. Эта территория была ей незнакома. Отношения с Генри всегда смягчало ощущение того, что они знали друг друга всю жизнь.

Фиби впервые так сильно тянуло к незнакомцу, и какая же жестокая шутка судьбы, что им оказался грубый мужлан. Полная противоположность Генри. Но пока мистер Рэвенел, стоял перед ней в вестибюле, излучая мужественность, а его взгляд шокировал своей прямотой, она почувствовала, как у неё подкашиваются колени, а кровь начинает быстрей бежать по венам. Как унизительно!

Хуже того, она чувствовала себя так, словно предавала Эдварда Ларсона, с которым у неё возникло своего рода взаимопонимание. Он ещё не сделал ей предложения, но они оба понимали, что когда-нибудь это случится, и она, вероятнее всего, его примет.

– Если у мистера Рэвенела и возник ко мне интерес, – отрезала Фиби, – так это потому, что он охотник за приданным. Как и большинство вторых сыновей.

В глазах Габриэля сверкнула ласковая насмешка.

– Слава богу, ты знаешь какие ярлыки на каких людей навешивать. Было бы так затруднительно судить их в индивидуальном порядке.

– Как и всегда, тебе идеально подходит - "раздражающий болван"

– Мне кажется, тебе в тайне понравилось, как Рэвенел с тобой разговаривал, – выдал Габриэль. – Люди всегда говорят то, что мы хотим услышать. Грубая честность стала освежающей переменой, правда?

– Возможно, для тебя, – согласилась Фиби с неохотной улыбкой. – По крайней мере, Пандора совершенно точно тебе её преподнесёт. Она не способна испытывать благоговейный трепет ни перед кем.

– Это одна из причин, по которой я её люблю, – признался брат. – А ещё я люблю её остроумие, жажду жизни, и потому что она нуждается во мне, чтобы не бродить кругами.

– Я рада, что вы нашли друг друга, – искренне проговорила Фиби. – Пандора - милая девушка, и вы оба заслуживаете счастья.

– Как и ты.

– Я не рассчитываю снова обрести счастье, которое было у нас с Генри.

– Почему?

– Любовь, подобно нашей, случается лишь раз в жизни.

Габриэль задумался.

– Я не до конца разбираюсь в любви, – сказал он почти кротко. – Но не думаю, что идея заключается в этом.

Фиби пожала плечами и постаралась говорить бодро:

– Нет смысла беспокоиться о моём будущем, всё случится, как случится. Я лишь могу постараться жить, чтя память моего мужа. Знаю наверняка, что хоть Генри и ненавидел мистера Рэвенела, он бы не хотел видеть меня озлобленной или мстительной.

Тёплый взгляд брата тщательно изучил выражение её лица.

– Не бойся, – проговорил он, удивив Фиби.

– Мистера Рэвенела? Конечно, не буду.

– Я имел в виду, не бойся того, что он может тебе понравиться.

Это заявление заставило Фиби рассмеяться.

– Такая опасность отсутствует. Но даже если бы она и существовала, я бы никогда не предала Генри, подружившись с его врагом.

– Себя тоже не надо предавать.

– В каком смысле... каким образом ты думаешь я... Габриэль, подожди! – Но он уже подошёл к двери и отворил её.

– Пора идти, Жарптичка. В конце концов, ты сама во всём разберёшься.

Глава 5

К облегчению Фиби, когда они с Габриэлем вернулись в вестибюль, мистера Рэвенела нигде не было видно. Вокруг толпились и болтали друг с другом гости, старые друзья возобновляли знакомства и заводили новые. Батальон лакеев и горничных таскали к задней лестнице сундуки, дорожные сумки, шляпные коробки и другой всевозможный багаж.

– Фиби, – послышался приятный радостный голос. Обернувшись, она обнаружила рядом с собой жену Девона. Кэтлин, леди Трени, была миниатюрной женщиной с рыжими волосами, кошачьими глазами и высокими скулами. Фиби сдружилась с графиней за ту неделю, что Рэвенелы гостили в Херон-Пойнте. Кэтлин оказалась весёлой и обаятельной, хотя и немного помешанной на лошадях, поскольку её родители занимались разведением и обучением арабских скакунов. Фиби нравились лошади, но знала она о них слишком мало, чтобы поддержать беседу на столь специфичную тему. К счастью, у Кэтлин был маленький сын, почти ровесник Стивена, и это послужило достаточной почвой для разговоров.

– Я так рада, что ты приехала, – обрадовалась Кэтлин, взяв ладони Фиби в свои маленькие ручки. – Как прошла поездка?

– Великолепно, – ответила Фиби. – Джастин счёл путешествие на поезде очень захватывающим, а малышу понравилась качка.

– Если хочешь, я провожу няню и детей в детскую. Возможно, тебе самой захочется на неё взглянуть?

– Да, но стоит ли бросать гостей? Мы могли бы попросить горничную показать дорогу.

– Они могут обойтись без меня несколько минут. Я объясню расположение комнат в доме по дороге. Это настоящий лабиринт. В первые дни все теряются. Приходится каждые несколько часов посылать поисковые экспедиции, чтобы забрать отставших.

В большинстве роскошных домов детей, нянь и их помощниц обычно отсылали к чёрной лестнице для слуг, но Кэтлин настояла на том, чтобы во время их пребывания, они пользовались парадной.

– В детскую гораздо легче попасть этим путём, – сказала она, пока они поднимались наверх.

Фиби несла Стивена, а Джастин держал за руку няню и тащил её за собой, словно маленький, решительный буксир, тянущий грузовое судно. На каждой лестничной площадке, через широко распахнутые двери, Фиби мельком удавалось разглядеть комнаты, в некоторых из них камины достигали человеческого роста.

Несмотря на свои размеры, дом производил приятное, уютное впечатление. Стены были увешаны старинными французскими и итальянскими гобеленами и картинами в тяжёлых позолоченных рамах. Виднелись признаки почтенного возраста особняка: кое-где немного провисли балки, появились царапины на дубовых полах и потёртые места на обюссонских коврах. Но и роскошь чувствовалась повсюду: в драгоценных абажурах из венецианского стекла, китайских фарфоровых вазах и чайниках, буфетах с тяжёлыми серебряными подносами и сверкающими графинами на них. В воздухе витали приятные ароматы полировки для мебели, старинных книг и свежих цветов.