— Брать, брать, брать!

Я забыл сказать, что, когда филин становился на крыло, Сват успел-таки вцепиться зубами в хвост, но филин рванулся, и Сват остался с филиновыми перьями и пухом в зубах. Озлобленный неудачей, он помчался полем за филином и первое время бежал, не отставая от птиц.

— Правильно, правильно! — кричали ему некоторые вороны.

И так вся туча птиц скоро скрылась на горизонте, и Сват тоже исчез за перелеском. Чем всё кончилось, не знаю.

Сват вернулся ко мне только через час с филиновым пухом во рту. И ничего не могу сказать, тот ли это пух у него остался, который взял он, когда филин на крыло становился, или же птицы доконали филина и Сват помогал им в расправе со злодеем.

Что не видал, то не видал, а врать не хочу.

Как рожь на полях, так в лугах тоже зацвели все злаки, и когда злачинку покачивало насекомое, она окутывалась пыльцой, как золотым облаком.

Все травы цветут, и даже подорожник. Какая трава подорожник, а тоже весь в белых бусинках. Раковые шейки, медуницы, всякие колоски, пуговки, шишечки на тонких стебельках приветствуют нас. Сколько их прошло, пока мы столько лет жили, и не узнать: кажется, всё те же шейки, колоски, старые друзья. Здравствуйте, милые, здравствуйте!

У старого огромного пня я сел прямо на землю, пень внутри совершенная труха, только эту труху держит твёрдая крайняя древесина. А из трухи выросла берёзка и распустилась. И множество цветущих трав поднимается с земли к этому огромному пню, как к любимому деду…

На самом пне, на одном только светлом солнечном пятнышке, на горячем месте, я сосчитал десять кузнечиков, две ящерицы, шесть больших мух, две жужелицы. Вокруг высокие папоротники собрались, как гости.

А когда в гостиную у старого пня ворвётся самое нежное дыханье ветра, один папоротник наклонится к другому, шепнёт что-то, и тот шепнёт третьему, и все гости обменяются мыслями. И снова тишина.

— Мы ходим с тобою в лесу, — сказал я Зиночке, — а может быть, под каждым шагом нашим в земле живёт один или два зверька.

— Давай выроем ямку и увидим, кто в ней живёт, — предложила Зиночка.

— Зверёк убежит от нас подземным ходом, прежде чем мы его обнаружим, — ответил я. — А вот лучше давай выроем канавку с отвесными стенками, уж кто-нибудь ночью в неё попадёт, а если он маленький, то, может, из нашей канавки и не вылезет.

Мы так и сделали.

И вот утром нашли в нашей канавке маленькое животное, величиною с напёрсток, — землеройку. Мехом своим похожа на крота: мех ровный, гладкий, с синеватым отливом. На мышь совсем не похожа, рыльце хоботком, страшно живая. Посадили в банку — прыгает высоко. Дали ей червя — сразу съела, будто век свой в банке жила.

Мы слышали, что прямой солнечный луч убивает землеройку — она ведь подземный житель. Вот и задумали мы испытать, правда ли это, а потом взвесить её, смерить, исследовать внутренности, положить потом в муравейник. Муравьи быстро очистят скелет, а мы его изучим.

Потом задумали поймать крота и посадить вместе с землеройкой в банку. Да мало ли чего мы ещё задумали!

Но в это время землеройка подпрыгнула на двадцать сантиметров в высоту, перепрыгнула через край банки и очутилась на земле.

А земля ей — что рыбе вода: землеройка мгновенно исчезла.

Долго этот исчезнувший крохотный зверёк не отпускал нашу мысль на свободу и всё её держал под землёй, где живут корни деревьев и между корнями всякие неведомые нам существа.

Муравьи разрыхлили землю, сверху она поросла брусникой, а под ягодой зародился гриб. Мало-помалу, напирая своей упругой шляпкой, он поднял вверх над собой целый свод с брусникой и сам, совершенно белый, показался на свет.

Скворцы вывелись и улетели, и давно уже их место в скворечнике занято воробьями. По до сих нор на ту же яблоню в хорошее росистое утро прилетает старый скворец и поёт.

Вот странно! Казалось бы, всё уже кончено, самка давно вывела птенцов, детёныши выросли и улетели… Для чего же старый скворец прилетает каждое утро на яблоню, где прошла его весна, и поёт?

Шиповник, наверно, с весны ещё пробрался внутрь по стволу к молодой осинке, и вот теперь, когда время при шло осинке справлять свои именины, вся она вспыхнула красными благоухающими дикими розами.

Гудят пчёлы и осы. Басят шмели. Все летят поздравлять осинку и на этих больших именинах роски попить и домой медку захватить.

Берёзки последнее своё золото ссыпают на ели и на уснувшие муравейники. Я иду по лесной тропе, и осенний лес мне становится как море, а полянка в лесу — как остров. На этом острове стоит тесно несколько ёлок, под ними я сел отдохнуть.

У этих ёлок, оказывается, вся жизнь вверху. Там в богатстве шишек хозяйствует белка, птицы клесты и, наверное, ещё много неизвестных мне существ. Внизу же, под елями, мрачно, черно, и только видишь, как летит шелуха: это белки и клесты шелушат еловые шишки и достают себе из них вкусные семечки. Из такого семечка выросла когда-то и та высокая ель, под которой я сейчас сижу.

Это семечко занёс когда-то ветер, и оно упало под берёзой между её обнажёнными корнями. Ёлочка стала расти, а берёза прикрывала её от ожогов солнца и морозов. Теперь эта ель обогнала берёзу и стоит рядом с ней, вершинка к вершинке, со сплетёнными корнями.

Тихо я сижу под ёлкой на середине лесной поляны. Слышу, как шепчутся, падая, осенние листики. Этот шелест падающих листьев будит спящих под деревьями зайцев, они встают и уходят куда-то из леса. Вот один такой вышел из густых ёлок и остановился, увидев большую полянку.

Слушает заяц, встал на задние лапки, огляделся: везде шелест, куда идти?

Не посмел идти прямо через поляну, а пошел вокруг всей поляны, от берёзки к берёзке.

Кто боится чего-то в лесу, тот лучше не ходи, пока падают листы и шепчутся. Слушает заяц, и всё ему кажется, будто кто-то шепчется сзади и крадётся. Можно, конечно, и трусливому зайцу набраться храбрости и не оглядываться, но тогда как бы ему не попасть в настоящую беду: под шум листьев за ним лисица крадется; не оглянется храбрый заяц на шелест, а тут тебя под шумок и схватит рыжая кумушка.

В солнечный день осенью на опушке леса собрались молодые разноцветные осинки, густо одна к другой, как будто им там в лесу стало холодно и они вышли погреться на солнышко, на опушку.

Так иногда в деревнях выходят люди посидеть на завалинке, отдохнуть, поговорить после трудового дня.

Заосеняло. Мухи стучат в потолок. Воробьи табунятся. Грачи собирают упавшие зёрна на убранных полях. Сороки семьями пасутся на дорогах. Росы по утрам холодные, серые.

Иная росинка в пазухе листа весь день просверкает.

В конце сентября вода в Кубре стала прозрачная, и теперь всё видно на всей глубине. Видно, как лилия взялась расти и тонким стеблем своим потянулась вверх. Стебель— как зелёная верёвка: ни одного листика, а как дошла доверху, на воде раскинула листы, как блюда. Теперь эти листы пожелтели.

— Видела ли, Зиночка, — спросил я, — как рыба спит?

— Не видела, — ответила Зиночка.

— Не видела? Ну, вот вечером сегодня я тебе покажу. И может быть, ещё сегодня мы с тобой свежей рыбки попробуем. Тебе хочется?

— Судачка бы…

— Посчастливится, попробуем с тобой и судачка.