— Герр коммандант, а не позволите ли узнать, как обстоят дела в настоящий момент? Я уже год с лишним не был в Поле.

Тьерри встал, подошел к окну, раздвинул створки венецианских жалюзи и посмотрел на маленькую гавань.

— Боюсь, не лучшим образом, — заговорил он после долгой паузы. — В общей сложности в моем распоряжении восемь подводных лодок: пять здесь, в Бриони, и три в Каттаро. Из этих восьми U-1 и U-2 совершенно бесполезны — едва способны дойти до Полы и обратно без поломки машин. U-3 и U-4 построены, как вам известно, в Германии, поэтому представляют собой надежные и достойные суда. Но им требуется восемь минут для погружения, и двигатели у них работают на проклятом керосине, поэтому лодки оставляют за собой шлейф белого дыма, а тарахтят так, что в тихую ночь за пять миль слышно. Остаются лодки Холланда[8] с бензиновыми моторами: U-5 и U-6 в Каттаро, U-12, базирующаяся пока здесь, ну и ваша U-8. В общем и целом, согласитесь, не слишком внушительное соединение, особенно с учетом того, что итальянцы вот-вот вступят в войну против нас.

— А как насчет пяти лодок, которые Германия строит для нас в Киле?

— Боюсь, никакой надежды, хотя перед войной они уже почти готовы были к отправке. Немцы реквизировали их для собственного флота и даже не удосужились заплатить компенсацию.

Тьерри повернулся ко мне.

— Kruziturken, Прохазка! — выругался коммандант. — Да будь у нас те лодки, мы бы такого натворили! Уверяю вас, англичане не расхаживали бы так вольготно под Дарданеллами. Вот, взгляните на это. — Он взял со стола газетную вырезку. — «Наш доблестный подводный флот вселяет Ужас во врага». Какой-то идиот-журналист из «Нойе Фрайе Прессе» призывает пустить надводный флот на слом, а деньги использовать на строительство субмарин. «Время линейных кораблей прошло», — пишет он. И я поставлю месячное жалованье на то, что это один из тех остолопов, которые три года назад ратовали за строительство австрийских дредноутов. Если бы хоть часть тех сумм потратили на подводные лодки, мне не пришлось бы сейчас воевать, имея собрание плавающих консервных банок.

Тут коммандант пожал плечами.

— Но знать бы, где падать… Нет, Прохазка, мы с вами австрийские офицеры, и наш долг делать то, что можно, на том что есть под рукой. И вот тут-то на сцену выступаете вы…

Раздался стук в дверь. В комнату вошел коренастый, полноватый даже мужчина в грязных белых штанах и отдал честь.

— Вызывали, герр коммандант?

— А, герр фрегаттенлейтенант! Позвольте представить вам вашего нового командира: линиеншиффслейтенант Отто Прохазка. Он только что прибыл, и как понимаю, новые карбюраторы приехали на катере вместе с ним.

Коренастый посмотрел на меня без особого интереса или уважения.

— Отлично, герр коммандант. Рад слышать, что катер доставил что-то полезное.

Тьерри повернулся ко мне.

— Герр шиффслейтенант, позвольте представить старшего офицера U-8: фрегаттенлейтенант Бела, барон фон Месарош из Надьимесарошаза.

Выходит, мне предстоит ходить с венгром в качестве старшего офицера. Среди большинства австрийцев моего поколения наши венгерские коллеги (которых за глаза величали «мадьярским отребьем») рассматривались по меньшей мере с подозрением как участники глобального заговора с целью подчинить всю монархию собственным интересам. Теперь выясняется, что один из них будет моим заместителем. Следует отметить, что хотя бы внешне фрегаттенлейтенант Месарош определенно не вписывался в привычный стереотип потомков Арпада[9] и его азиатских кочевников-грабителей. Никаких вам сверкающих черных очей и подкрученных усов. Если честно, на первый взгляд я принял бы его за официанта из летней пивной в Праге, особенно если дополнить картину фартуком и тремя кружками пльзеньского пенного в каждой руке. Он был чисто выбрит, имел гладкое, несколько пухлое лицо и рыжеватые волосы, слегка поредевшие на висках. Глаза у него были маленькие и зеленоватые, и выражали ироничную хитринку, сослужившую нам такую хорошую службу в предстоящие три года. Когда он протянул руку для пожатия, я заметил на обшлаге два замызганных золотых шеврона, расположенных несколько выше обычного, а под ними темную полосу, будто синюю ткань кителя до недавнего времени защищала от соленых брызг и солнца третья нашивка. Фрегаттенлейтенант оглядел меня с ног до головы, словно оценивая, сколько я продержусь на новом месте, после чего повернулся к Тьерри.

— Честь имею доложить, — проговорил он с заметным мадьярским акцентом. — Мы разобрали редуктор правого борта и извлекли поврежденную шестерню. Машиненмайстер и его люди заменяют ее сейчас, так что если сегодня мы получим новые карбюраторы, то к утру завтрашнего дня будем готовы к пробному погружению.

— Превосходно. Кстати, мне хотелось бы, чтобы вы встретились с Прохазкой сегодня и обсудили положение дел на лодке. Герр шиффслейтенант, жду вас у себя завтра в десять с готовой программой подготовки U-8. Я хочу, чтобы лодка была полностью боеспособна самое позднее к двадцатому числу сего месяца. Наши дорогие итальянские союзнички вот-вот соберутся с духом и воткнут нам нож в спину, и когда это произойдет, мы должны быть готовы.

На этом разговор закончился. Мы с Месарошем вышли и направились к молу. Поначалу мы шагали молча, но потом венгр, вроде как невзначай, обронил:

— Вам рассказывали о том, что случилось с предыдущим капитаном?

— Нет. Я даже не в курсе кто это был.

— Ясно. Его благородие фон Круммельхаузен. Знали такого?

— Только по имени. Не он служил торпедным офицером на «Бабенбурге» в восьмом году?

— Не берусь сказать.

— Так куда его перевели?

— На кладбище. Застрелился у себя в комнате на позапрошлой неделе.

Не стану лукавить, что не был встревожен подобной новостью. Самоубийство являлось событием очень распространенным в Центральной Европе тех дней, и вопреки церковным проповедям, украшать своими мозгами потолок расценивалось как вполне подобающий для габсбургского офицера способ разрешения мелких житейских проблем: женщины, карточные долги, сифилис, падение с лошади перед императором, поимка во время передачи русским секретных мобилизационных планов и прочее. Лично я, будучи чешским плебеем по рождению, никогда не питал особого пристрастия к этому аристократическому ритуалу, но даже так мне не очень-то улыбалось унаследовать пост от самоубийцы. Тем не менее, я старался не подавать вида.

— Понятно. Причины, как смею предположить, вполне обычны: сыпь, рулетка и так далее?

— Ничуть. Он не мог командовать лодкой, а мозг его был отравлен бензиновыми парами. Однако должен вас покинуть. Надо взглянуть на те карбюраторы на инженерном складе.

Я продолжил путь к молу, теперь уже совершенно упав духом. Да, вот и она, наполовину спрятанная за аккумуляторным лихтером. Едва ли внушительное судно, мелькнула у меня мысль, даже с учетом того, что большая часть корпуса лодки скрыта под водой.

«Ну да ладно, — подумал я, чувствуя себя как человек, которому предстоит оседлать особо норовистую и непредсказуемую лошадь. — Оттягивать смысла нет: у тебя был шанс мило позеленеть от тоски на линейном корабле, но ты выбрал иное. Надо хотя бы попробовать». И я бодро зашагал по причалу к своему новому кораблю. На пристани трое парней возились с какими-то неизвестными деталями. Двое были рядовыми мотористами в полосатых тельниках и с перемазанными до локтей руками, третий по виду напоминал старшину-механика. Приблизившись, я разглядел также рубку U-8, и с некоторым беспокойством заметил человека, примотанного к сей надстройке паутиной тросов. Бедолага тихо стонал и медленно качал головой, словно вол, страдающий от мозговых паразитов. Я ускорил шаг. Быть может, я не знаком с порядками и нравами на подводных лодках, но жестокое и необычное наказание, не подпадающее под устав императорской и королевской службы, суть вещь, которую я не намерен терпеть ни на каком своем корабле.

вернуться

8

Джон Филип Холланд (1840-1914) – американский конструктор, один из пионеров создания подводных лодок.

вернуться

9

Арпад (850-907) – легендарный венгерский вождь, основатель династии Арпадов.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: