- Ладно, не трусь, это я - на всякий случай. Можешь сесть. И включай мою девочку…

Оператор повиновался. И снова стало слышно, как Инфанта беседовала со сказочником.

ГОЛОС МАРИИ-КОРНЕЛИИ: Знаете, с кем бабуля вас спутала? С Рикардо Делано. Он пишет мой портрет. С Вергилием. Я сижу вот так, а он у моих ног… Четыре сеанса было, так первые два целиком на эту псину потрачены!

ГОЛОС ФИЛИППА: Вот оно что… Рикардо Делано?! А мне соврал кто-то, что его нет в стране…Интересно… Вы не промахнулись, выбирая мастера!

ГОЛОС МАРИИ-КОРНЕЛИИ: А я редко промахиваюсь. Налейте же себе и мне! О чем задумались?

ГОЛОС ФИЛИППА: О Рикардо. Я нечасто бывал в его мастерской, но каждый раз это было потрясение… Каливерния будет гордиться им!

ГОЛОС МАРИИ-КОРНЕЛИИ: А я спокойно отношусь к живописи. Вообще-то у нас тут есть на что взглянуть. Вич показывал вам? Нет? А хотите туда, где собраны орудия пыток? За десять веков! Давайте живопись пропустим пока, а туда сходим - это вам не может быть скучно!

ГОЛОС ФИЛИППА: Я верю, я охотно верю на слово: в этой области достигнут большой прогресс… Особенно в нашем веке.

ГОЛОС МАРИИ-КОРНЕЛИИ: Вы трусите? Струсили, струсили, я же вижу!

ГОЛОС ФИЛИППА: Считайте так. Мне кажется, любого человека с воображением может стошнить от этого…

ГОЛОС МАРИИ-КОРНЕЛИИ: Нет, ну зачем, тогда не пойдем… Вообще вы малоактивный, да? Ой, святая Агнесса, куда подевались у нас интересные мужчины? Которые умеют что-то выдумать, поднять настроение? Которые знают кучу всяких историй, анекдотов? Где наши весельчаки? Что вы так усмехнулись?

ГОЛОС ФИЛИППА: Вопрос интересный. Если святая Агнесса затруднится, не ответит, - попробуйте майору его задать. Или папе… Послушайте… а Рикардо? Я, правда, не видел его давно, но разве он не весельчак, не заводила?

Голос МАРИИ-КОРНЕЛИИ: Что-что?! Это вы над ним подшутили так? Из него же слова не вытащишь! Я изнываю на этих сеансах! И взгляд у него… знаете, какой-то преступный! (Она перебила сама себя) Да, сеньор Филипп! Уж один-то свой экспонат я покажу точно… идемте! (Ее голос стал удаляться). Идемте-идемте, экспонат потрясающий… Вергилий, а тебе не надо туда. Сидеть!

Донеслись удаляющиеся их шаги, потом смолкло все.

- Кошечкой повела любоваться, - радуясь собственной проницательности, сказал старый Гуго.

А легионер-оператор моргал светлыми ресницами:

- А в клетке у меня микрофонов нет…

- А велено ни словечка не пропустить? Почему? Что он за гусь, этот сеньор Филипп?

- Сочинитель. В театре какие-то сказки делал. - Оператор глянул на старика с беспокойством, почти мольбой. - Сеньор… но если мое начальство позвонит, я доложу, что вы…

- Ни-ни-ни! Ты не враг себе, верно? Ты будешь помнить про тех полковников незадачливых… Дай-ка сигарку.

- Только поаккуратней: пленка тут. Вообще-то я выхожу курить… Нет, сеньор, не сходится что-то: полковников вы наказываете, а майора вроде как опасаетесь!

- Сообразил! - похвалил старый Гуго, прикрывая глаза: первая же затяжка привела к сладкому головокружению. - Но опасаюсь я ночного майора, парень. Ночного… Сейчас ведь еще не ночь? Нет, днем я его не переоцениваю: дерьмо он… дерьмо, которое обошел и забыл!

- Сеньор, не надо меня так провоцировать, я этого не слышал! - испугался оператор.

- Ты - нет, ты - чист. Но для него хорошо бы отчетливо записать: "Вич, ты - дерьмо, которое обошел и забыл! Сеньор Тианос-старший так поступает сам и другим советует."

Кошкой, о которой уже трижды шла речь, оказалась пантера - зверь необычайной черноты и ярости. Подходя вместе с хозяйкой к вольеру, Филипп понял происхождение тревожного струнного звука, который долетал туда, в помещение, и особенно беспокоил пса Вергилия: пантера не ладила с металлической сеткой, образующей ее жилище, проверяла ее прочность десятки и сотни тысяч раз: гордячке и мятежнице тяжко давался плен, наступивший, видимо, недавно…

- Ну как? - спросила Инфанта с торжеством.

- Экспонат сильный, согласен… Как же ты, милая, попалась? Ведь попробуй отлови такую… Наверное, ампулой со снотворным стреляли? Не знаете?

- Можно позвонить министру лесов и охоты - это он мне подарил. Он сказал только, что поймали в этом месяце… и что надо прощать ей крутой и мрачный характер… Она подобреет, но не сразу… Слушайте, она в страхе держит двух здоровенных легионеров! Поглядели бы вы на трезубец, которым еду ей дают! Где-то здесь он был… Они рукоятку к нему приделали - почти трехметровую. А я вплотную подхожу - пожалуйста!

Но такое сокращение дистанции не понравилось пантере, она грозно показала это.

- Видели? Видели?! Искры пускает! - восторгалась Инфанта. - Киса моя! Ну взгляни ты на меня по-хорошему! Все равно же, хочешь - не хочешь, придется тебе подружиться со мной!

Филипп насмотрелся и отошел. Побрел красноватой дорожкой к фонтану. Инфанта догнала его.

- Как думаете: привыкнет она? Поймет человеческое отношение?

- Не слишком надейтесь на это, - вздохнул Филипп. - По крайней мере, всякую мысль о дрессировке я бы отбросил сразу: она взрослая.

Мария-Корнелия выслушала это и приостановилась, переплетя голые худенькие руки на груди:

- О, я поняла! Это вы не только про нее сказали - да? Это вы и про себя заодно!

Филипп посмеялся невесело:

- Упаси Бог… где мне сравниваться с пантерами! Я просто хотел предостеречь… - И после паузы он решился. - А про себя я, честно говоря,хотел бы понять одно: для чего я вам понадобился.

- Я слишком легкомысленно начала? Но я еще буду, буду деловая… Вы торопитесь? Вам нехорошо у меня?

- Напротив, здесь превосходно.

Ей не просто надо было, - ей пламенно хотелось, чтобы он расслабился, чтоб ушла его настороженность, чтобы поддался он вину, обжираловке, солнцу, бассейну, - чтобы ему стало по-настоящему хорошо у нее…

- А скоро поужинаем, Вы что больше любите - утку по-пекински или жаркое из козленка?

- Не помню, признаться… Это опять из другой жизни. Виноват, сеньорита, мы тогда отвлеклись: где же все-таки были те молоденькие поклонницы? Те танцы?

Она поглядела с укором:

- Господи, да Женский же лицей! Позапрошлый год. Воскресенье. Последнее воскресенье перед сезоном дождей… Вы так рассказывали про театр… так рассказывали, что целый месяц после этого никто не хотел смотреть кино!

У Филиппа прояснилось лицо: да, было, было такое…

Большая круглая комната напоминала зимний сад; Филипп стоял, опираясь на спинку стула, в центре, в светлом твидовом костюме (теперь - проданном на толкучке), а вокруг сидело не менее полусотни нарядных девочек. Старшие очень старались, чтобы гость помнил: когда вокруг столько хорошеньких, - по меньшей мере странно отдать все внимание и весь пыл абстрактным дамам - Талии и Мельпомене…

- Я пишу сказки для взрослых, - говорил Филипп. - Зачем, почему я это делаю? Вот попытка объяснения. Маловразумительная, должно быть, но все-таки… Песня из спектакля "Фея и Фармазон". - И он ударил по струнам гитары, которую передали ему…

Чуда!

Людям чуда не хватает!

Оно в глупых сказках обитает, -

Разве что обратно в детство впасть?

Скудно, серо,

Пусто без чудес нам,

Чахнет вера

На пайке на пресном, -

Бьет Всевышний собственную масть!

Боже, улыбнись, смени пластинку…

Это воззвание к Богу прервалось - не тогда, а сейчас: на красноватой дорожке стоял легионер, тот самый "добрый громила", который привез Филиппа сюда.

Впечатление такое, будто только что он догонял их… но каким образом можно, догоняя, очутиться впереди?

- Сеньорита, там ожидают к столу. Клара выкликает вас по селектору! Такое, говорит, мясо, как сегодня, ждать не может, я, мол, уже не отвечаю тогда…

- Мы идем назад, спасибо, капрал, - благосклонно, но с важностью сказала Инфанта, а Филиппу объяснила: - Клара - это повариха, лучший человек в доме… Нет, правда! А ее темперамент - это… вот если взять пантеру мою и поменять знак - не минус, а плюс, не злость, а добро такой же точно силы, - это и будет Клара!