Выработанный мной план — все объяснить своим родителям, я считала очень даже хорошим, предполагая, что лекция отца на долго не затянется, поэтому чувствовала себя неплохо, полностью сосредоточившись на обеде с ними.

Показался их дом, и я вдруг увидела темное Camaro, цвета, мать твою, серый металлик, припаркованный перед их домом.

Припарковавшись рядом с Camaro, я поймала себя на мысли, что оправдывала людей, совершающих акты насилия.

Выключая двигатель и устанавливая на тормоз, я воспользовалась моментом и задумалась о слишком сильном моменте расставания с Хоком. Я бы с удовольствием проехалась на Camaro.

Я вышла, обогнув машину, забрала сумку и ноутбук, и пошла к дому.

Если бы я была другой женщиной, другими словами, если бы я не была дочерью своей матери, я бы медленно шла к дому, обдумываю различные варианты, успокаиваясь и выстраивая планы нападения.

Но я была дочерью своей матери, поэтому уверенно дошла до дома, открыла дверь и на меня пахнуло чесноком, я вошла внутрь.

Мои родители проживали в большом доме на небольшой возвышенности. Лестница прямо по курсу вела к лестничной площадке с большим окном. Огромная гостиная была слева, а также маленькая кладовка в передней части дома, потом небольшой зимний сад за кладовкой и гостиной. Огромная кухня с большим обеденным столом. Дальше маленькая сидячая ванная и система электросбережения в дальней части кухни, из которых можно было попасть в гараж. От стены до стены лежали шерстяные ковры во всем доме, кроме кухни, здесь пол был кафельным. Три спальни и две ванные комнаты на втором этаже, и один совместный люкс.

Они все время сдавали в аренду апартаменты на уровне сада, и насколько я могла помнить их снимала женщина по имени миссис Мэйхью с тремя кошками. Пока она жила, кошки все время жили с ней, пока какая-нибудь не умирала, но однажды один котенок дезертировал, хотя миссис Мейхью утверждала, что его забрали, и я была склонна ей поверить, поскольку она относилась к своим кошкам лучше, чем большинство людей относится к своим детям. Она была настолько старой, так долго жила на свете, я даже не могла вспомнить с каких пор. Она была очень молчаливой соседкой. Никакой громкой музыки, ни шумных вечеринок, никаких друзей, нескончаемым потоком. И лучше всего ей удавалось общаться с Джинджер, она восхищалась моим отцом, обожала Мередит и заботилась обо мне.

Пока я не уехала от родителей, я и Джинджер (я не вернулась домой после окончания университета Калгари, Джинджер к тому времени как раз закончила школу, мы все рассматривали это, как чудо), наверху было четыре спальни, но после моего отъезда, отец перестроил одну из спален в большую ванную комнату. И поскольку отец был моим отцом, а Мередит была Мередит, то ванная была классно отремонтирована, хорошо декорирована, в общем, была по-домашнему теплой и уютной.

Я вошла в гостиную, здесь как всегда горел огонь в камине и были зажжены свечи.

Но первое, что я заметила, уверенно шагнув в гостиную — папу, развлекающего Хока, стол, накрытый на четверых, я перевела взгляд влево к отцу, сидящем в кресле и Хоку на диване, спиной ко мне, с рукой, спокойной лежавшей на спинке дивана, он повернул голову и взглянул на меня через плечо.

Я бросила сумки и открыла рот, готовая заорать.

— Дорогая, — произнес папа, выпрямляясь в кресле с бутылкой пива в руке, — почему ты нам не сказала, что Хок придет к обеду?

— Не суетись и не беспокойся! — раздался позади голос Мередит, бросившейся в комнату с полотенцем для посуды. — На всех хватит. Он большой парень, но я приготовила достаточно. И Бакс подкинул мне идею прошлой ночью, я тогда уже решила приготовить лазанью.

Я вынуждена была отложить свою тираду, как только Мередит вошла в гостиную. Папа наклонился, чтобы поцеловать меня, а я машинально откинула голову назад. Потом развернулась к Мередит и поцеловала ее, она одной рукой обняла меня, она всегда так делала.

Я выпрямилась и повернулась к Хоку, который стоял у дивана, со скрещенными руками на груди, показывая всем своим видом «кто тут крутой!» и добро пожаловать домой.

Я опять открыла рот, чтобы заорать.

Но папа снова меня перебил, объявив:

— Я пойду сделаю на скорую руку Cosmo.

Я повернулась к отцу.

— Не стоит, пап, после ужина мне нужно будет работать.

Его брови взметнулись вверх.

— Но мы собрались на семейный ужин.

— Я знаю, — объявила я.

Выражение отца изменилось, я очень хорошо его знала, я могла бы даже с завязанными глазами рассказать все, что произойдет (если бы могла нарисовать скетч, то нарисовала бы).

Выражение стало — внимание лекция!

— Гвендолин, сколько раз я должен тебе повторять, чтобы ты не затягивала.

— Твой отец прав, дорогая, всякий раз, когда ты медлишь ты становишься подвержена стрессу и плохому настроению, — продолжила Мередит.

— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, — продолжил отец, словно Мередит ничего не говорила.

— В таком состоянии ты ешь, хотя и не следует и направляешься по магазинам, чтобы купить что-то, что совершенно не следует покупать и от этого становишься еще больше раздражительной, — продолжила Мередит, словно папа ничего не говорил.

— Только душевное спокойствие в состоянии дать тебе управление своим временем, в результате ты будешь без стресса, — продолжил папа.

— И тебе не придется брать на себя так много клиентов, чтобы погасить свой кредит по картам, — продолжила Мередит.

— Я всегда говорю, нужно учиться сосредотачиваться, — упорствовал папа.

— И я всегда говорю, аксессуары — это ключевой момент. Не нужно тратить попусту трудом заработанные деньги на потрясающую одежду в своем гардеробе, когда можно сделать совершенно новый наряд, просто используя шарф! — объявила Мередит. — Во-первых, шарф стоит гораздо меньше, чем десять маленьких черных платьев.

— У меня тринадцать маленьких черных платьев, — вставила я, потому что это был серьезный вопрос и его стоило прояснить.

— Вот видишь! — воскликнула Мередит.

И мне подумалось, как бы Хок отнесся ко мне тогда, когда тридцати трехлетняя женщина, следившая за собой более десяти лет учила меня, когда я была еще подростком, и сейчас прозвенел таймер на кухне.

— Хлеб готов! — воскликнула Мередит.

— Суп тоже, — с улыбкой добавил папа, посматривая на Хока. — Поблагодаришь меня позже, сынок, за радость, которую испытаешь.

— Все к столу, — призвала Мередит, поспешив на кухню.

— Мне нужно поговорить с Хоком, — объявила я.

— Позднее, дорогая, чесночный хлеб не будет ждать... или женщина, — папа улыбнулся и направился к столу.

Я повернула голову в сторону Хока, который направлялся ко мне. Поскольку меня лишили возможности накинуться на него с руганью, у нас осталась единственная возможность объясниться на языке жестов, или войти в транс и начать говорить на непонятном мне языке, или запеленговать свое сообщение в азбуке Морзе, надеясь, что хоть какое-то из них все же проникнет в его мачо анти-коммуникационную крепость, но я решила свое недовольство выразить свирепым взглядом.

Хок проигнорировал все мои попытки свирепости, и как всегда, когда он оказывался рядом, схватил меня за шею, притянув к себе, подталкивая к столу, наклонившись к моему уху прошептал:

— Видно, что у тебя стресс и плохое настроение.

Он улыбался, когда я повернула к нему голову.

— Ради любопытства, ты не знаешь сколько берут киллеры за контракт, и кстати, не мог бы порекомендовать одного?

Мы направлялись к столу, Хок остановился, я соответственно тоже, обхватил меня своими огромными руками и запрокинув голову, расхохотался.

Я наблюдала за ним, напрочь забыв про свою ярость.

Его смех был не громким, но он шел откуда-то из глубин, прямо из живота, такой звучный.

Все еще смеясь, он склонил голову и поцеловал меня. Без языка, но это был поцелуй, определенно поцелуй уверенный и не короткий, и это прямо перед моим отцом, стоящим у обеденного стола.