С Акико мне случалось оставаться наедине гораздо реже, чем с Ёсиэ, да к тому же не было теперь прежней атмосферы в наших отношениях, поэтому иногда специально при детях она говорила: «Ты, папочка, как-нибудь не умри раньше меня. Мне такое не перенести».

Случай с платком не давал возможности в полной мере судить о переживаниях Акико, однако интуитивное чувство совершенной мною тогда оплошности не обмануло. Несколько дней спустя я зашел домой, но жена хлопнула дверью, не став разговаривать. Теперь она прекратила носить мне смены белья. Видимо, Акико проведала что-то о моих отношениях с Ёсиэ. Однако насколько хорошо она об этом информирована, я не знал. Она стала смотреть на меня как на какого-то грязного типа. Подавая еду, со стуком ставила тарелки и затем уходила в свою комнату. Так как я часто был вынужден питаться вне дома, мне очень не хватало домашней, особенно овощной, пищи. Прежде Акико проявляла особую заботу о моем меню, теперь же перестала это делать. «Домой можешь и вовсе не приходить. Лишь бы деньги аккуратно давал», – говорила она в присутствии Хадзимэ. Я только горько усмехался, делая сыну глазами знаки: мол, естественно, мать всегда чем-нибудь недовольна. За столом Хадзимэ обычно молчал, но, как только моя пиала пустела, он сразу же вставал (даже когда рядом сидела Акико) и наполнял ее новой порцией.

Наступило 30 декабря, а я все еще никак не мог развязаться со своими делами. Нужно было побеспокоиться о праздновании Нового года, предупредить Акико, что деньги на ведение хозяйства я смогу привезти ей не раньше 31 декабря. Позвонил Акико.

– Завтра приду домой и принесу деньги. Ты купила осьминога? Нет еще? Это даже лучше. Я сам принесу.

– А меня завтра не будет, – раздался голос жены. Мне вдруг показалось, что протянувшаяся из темноты рука сдавила мое горло. Я на мгновение лишился дара речи. Звонил я из пригорода, где находился банк, ведущий мои дела. Автомат время от времени гудел, требуя очередную монетку. Новый гудок привел меня в чувство.

– Что значит «не будет»? Ты хочешь сказать, что в Новый год тебя не будет дома? Ведь завтра Новый год! Что случилось? Куда ты собралась?

– Не все ли равно, куда я пойду, – ответила Акико, и по ее тону я понял, что она не шутит.

От волнения у меня подкосились ноги. В поисках опоры я прислонился к стенке телефонной кабины.

– Решила поехать в Хаконэ, к соседям на дачу.

– Вместе с Хадзимэ?

– Нет, он отказался ехать.

Слова вновь застряли у меня в горле. Не потому, что я не находил что сказать. Просто голова сделалась совершенно пустой. Пустота образовывалась каждый раз, когда автомат проглатывал монеты. Это очень раздражало меня.

– Ну ладно, пока. – Акико повесила трубку.

Большинство фирм еще несколько дней назад завершили ела нынешнего года, даже ссудные кассы, предоставляющие кредит под чрезмерно высокие проценты. Наступил канун Нового года, а мне еще требовалось подвести счета, раздобыть деньги на вексель, который необходимо было оплатить четвертого января. Куда бы я ни обращался с просьбой о кредите, везде получал отказ. Из-за этого, да еще из-за потрясения, вызванного разговором с Акико, я всю ночь не сомкнул глаз и к Ёсиэ смог попасть только около трех часов дня.

Я принес Ёсиэ с трудом выкроенные деньги на житье, но У меня еще оставалось одно дело – звонок от клиента, который обещал дать взаймы денег, – заставившее опять возвратиться в редакцию. Как правило, первые три дня нового года я проводил в семье, поэтому по мере приближения праздника настроение Ёсиэ начинало падать. Хорошо понижая ее состояние, я пытался найти время, чтобы хоть конец года провести с Ёсиэ не торопясь. Но вот даже этого не получилось.

Взглянув на меня, спешившего с Миэко в универмаг, чтобы купить ей игрушку, ёсиэ с мрачным выражением лица начала запихивать мою одежду в бумажный пакет. Сразу после универмага я намеревался отправиться домой. Хотя я заранее предупредил Есиэ, что Новый год, как обычно, проведу в семье, настроение у нее было подавленное.

Я вышел в коридор. Из полураскрытого окна виднелся соседский сад. Ожидая, когда выйдет Есиэ, я любовался рано зацветшей сливой, усыпанной белыми цветами. Миэко потянула меня за рукав.

– Папа, покатай меня на плечах! Но Есиэ накинулась на нее:

– Перестань, Миэ! Папа устал.

В глазах дочери, смотревшей снизу вверх, еще некоторое время теплилась надежда – вдруг папа все-таки покатает? Но больше просить Миэко не решилась. Ее обращенное ко мне лицо светилось искренней любовью. «Совсем как взрослая», – подумал я, глядя на ее улыбающуюся мордашку. В последнее время у нас повелось, что Миэко, когда я собирался уходить, подбегала проститься со словами: «Папа, купи мне куклу Рика-тян». Дочь вовсе не клянчила, так как была уверена, что просьба ничуть для меня не обременительна и легко выполнима. А я из-за нехватки времени все никак не мог сделать эту покупку. Постепенно в голосе дочери, регулярно напоминавшей о кукле, исчезли просительные нотки. Разговор о кукле превратился в своеобразное приветствие. Миэко к месту и не к месту произносила свое: «Папа, купи на этот раз Рика-тян», и, хотя она понимала комичность ситуации, ей было приятно видеть эффект, производимый этой фразой. Ведь я, услышав эти слова, сникал, и все чувства, овладевавшие мной, – страдание, отчаяние, мольба, раскаяние – разом проступали на моем лице. Дочка радовалась магической силе своих слов, для меня же слово «Рика-тян» стало ассоциироваться с чем-то мучительным.

И вот наконец сегодня я смогу выполнить свои обещания. Мне захотелось посадить Миэко на плечо. Поставив в сторонке портфель, я начал медленно ее поднимать. Однако поднять пятилетнего ребенка у меня не хватило сил. Не чувствуя уверенности в своих ужасно ослабевших руках, на вторую попытку я уже не отважился, а посадил дочь к себе на плечо, присев на корточки. Попытался встать, но ноги не слушались меня; а когда я хотя и с трудом, но все же начал подниматься, Миэко в этот самый момент навалилась тельцем мне на голову, центр тяжести сразу же переместился вперед, и я не смог сохранить равновесие. Падая вперед, я старался как можно более плавно опуститься на колени. Мне потребовалось собрать все силы, чтобы не ушибить ребенка. Отлетевшая в коридор Миэко, к счастью, не пострадала. Она испуганно обернулась ко мне, _Но даже не заплакала, а только сказала:

– Извини, папа. Я хотела покататься у тебя на плече, но ты, папа, устал. Извини.

– Вот именно! – накинулась на нее Ёсиэ. – Все в порядке? – Она протянула мне руку. – Папа совсем не спал, и напрасно ты к нему пристаешь.

– Совершенно выдохся, – сказал я, чтобы посмотреть, как на это прореагирует Ёсиэ. – Да к тому же и питаюсь как придется.

– Но в Новый год ты ведь сможешь отдохнуть как следует, не так ли? – проговорила Ёсиэ и нахмурилась. Каждый раз с приближением Нового года ею овладевало грустное настроение, но сейчас в тоне ее голоса сквозила ирония.

– Мит-тян, а не купить ли нам вон те апартаменты? – Я показал на не особенно дорогой, но казавшийся роскошным игрушечный гарнитур, состоящий из кухни, стиральной машины, кровати с комплектом белья и одежды. Я догадался, что Миэко хочется именно его: она не сводила с него глаз.

– Это? – Миэко удивленно повернулась ко мне. Затем, опустив глаза и ответив тихо и нерешительно «да», она бросила беспокойный и вопрошающий взгляд на мать. Подошла Ёсиэ.

– Отец, можно ведь и не покупать такой дорогой подарок! Вона! Целых три тысячи восемьсот иен стоит! Мит-тян, выбери что-нибудь подешевле, – начала она увещевать Миэко.

– Ну перестань, Ёсиэ. Возьмем это.

Я поставил портфель на пол у прилавка, взял громоздкую коробку и, лавируя в людском потоке, стал пробираться к кассе, оглядываясь и проверяя, стоит ли на месте портфель.

Я проводил их до конечной станции государственной железной дороги. Ёсиэ все время выглядела задумчивой. Когд^а я взял ее за руку, оказалось, что в ладони у нее были зажаты монеты на билет.