— Задачи спецназа укладываются в три слова: облет, налет, засада.
— Пожалуйста, подробнее.
— Во время облета облетали территорию, останавливали все, что движется, проверяли на наличие оружия. Налет производили на склады, кишлаки. Обычно налеты делали по наводке и исключительно в дневное время. Засада — дело другое. Обычно в ночь, ждали и потрошили караван. Тоже по наводке.
— Вы были ранены?
— Контужен в Герате.
Дух воин так себе. Драться в рукопашную не любил. Но однажды в Герате они нарвались конкретно. Тогда взвод Стаса в составе десантно-штурмовой группы сбросили прямиком на головы духов. «Вертушки» — вертолеты «Ми-8» выполнили зависание, они с них и посыпались. Но тут не повезло — сами угодили в засаду. Дух — он хоть и неумелый воин, но коварный и беспощадный. Стал изо всех углов лупить. Дружка Стаса закадычного Алешку Студенцова тогда убило, а самого Стаса контузило. Многих тогда положили.
— Зачем вам все это? Вы сейчас про Афган больше моего знаете.
— Во время службы бывали на Ниджрау?
— Приходилось, век бы его не видеть.
— Сможете показать на карте? — в этом месте впервые за все время в голосе Келлера проскользнул неподдельный интерес, хотя чувства «торгпред» скрывал профессионально.
— Смогу.
В этом месте Келлер его удивил. Он достал из кейса не электронный планшет и даже не ноутбук или там Ай-Пот, а бумажный(!), сложенный вчетверо вощеный лист. Карта.
Стас ткнул в один из перевалов на Гиндукуше к северу от Кабула.
— Точнее. Отметьте это место крестом.
Келлер протянул ручку. Вощеная бумага сопротивлялась нанесению каких-либо помет вообще. И было видно, что американец с трудом дожидается окончания процедуры. Едва Стас закончил, Келлер выхватил карту и впился в нее глазами.
— Окей. Отдельную камеру вы уже заработали.
Келлер вышел в коридор, на ходу доставая сотовый телефон. Торопился доложиться. Вместо него вошел конвойный.
Услышав сзади низкий противный клаксон, Шипилин поспешно свернул к обочине. Мимо пронесся RG-31. Сверху у пулемета торчала голова наводчика. Олег выждал положенную минуту и тронулся с места.
Выяснилась интересная деталь. Хоть дело Бушуева и забрал к себе следственный комитет миротворческих сил, следственные действия остались в компетенции Шипилина. Теперь он ехал проводить обыск на квартире обвиняемого.
Приехав, он сначала поднялся на место происшествия. На полу два меловых силуэта. Подтеки. Никто и не думал ничего убирать. ЖЭКи упразднены.
Он спустился, сорвал пломбу с опечатанной квартиры, открыл принесенным ключом, вошел. При соответствующем разрешении МС, он мог проводить обыск без понятых. Сейчас у него такое разрешение имелось. В обязанности ему вменялось найти все, что имело отношение к терроризму. Причем на взрывчатку и оружие квартира была уже проверена. Ему оставалось отыскать подрывную литературу.
Объектом исследований становился древний сервант, забитый книгами. Шипулин прошелся взглядом по корешкам. Сразу вычленил и достал Коран. За владением им полагался штраф, но как водится, многие стали его дома держать. Особенности менталитета. Если что-то запрещено, надо в пику это делать.
Остальная литература интереса следственных органов вызвать не могла. Старые книжки в потрепанных обложках.
Он вышел на кухню, и ему бросилась в глаза стопка листов, прикрывающая банку с питьевой водой, отпечатанных на принтере и скрепленных стиплером.
На титуле название «Плачущее ущелье. События года восемьсот девяносто девятого или Проклятие рода Халифа ибн Ходжамуллы».
Бумага захватанная, старая. Много раз ее Бушуев с банки снимал, когда воду в чайник наливал.
Неожиданно тренькнул звонок. Шипилин достал пистолет и пошел открывать. Из протокола первичного допроса он знал, что к подследственному никто никогда не приходил.
— Кто там? — спросил он, остановившись сбоку от двери и не спеша заглянуть в глазок.
— Милиция!
Узнав голос, он спрятал оружие и уже без опаски распахнул дверь. Светлана Вернигор, следователь из соседнего отдела, улыбнулась.
— Вот так встреча. А ты что тут делаешь?
— Задание на обыск от миротворцев.
— Опа, и у меня то же самое задание.
— Что ж так бывает.
Это действительно бывало. Канцелярия МС работала не лучшим образом. На это все жаловались.
— Может, пустишь в квартиру?
— Конечно, заходи.
Он посторонился. Они знали друг друга, здоровались, но не более того. Светлана Вернигор была славной девушкой. Светловолосая, светлокожая, ясноглазая. Она улыбалась при встречах, старалась завести разговор, отчего Олег всегда чувствовал неловкость и терялся. У него была напряженка в общении с девушками, что вызвало бы массу насмешек при любом другом, но Шипилин, молчаливый как индеец-гурон и крепкий как гранитная скала, мало располагал к насмешкам.
Был лишь единственный случай с одним оперативником из соседнего отдела, тогда все кончилось сломанным носом, и этого строгого парня навсегда оставили в покое даже самые завзятые шутники.
Светлана прошлась по комнате.
— Нашел что-нибудь?
— Коран и еще вот это, — он протянул ей принтированную стопку.
— «Плачущее ущелье»?
Она села на тахту и стала читать. Лицо ее приобрело озабоченное выражение, но даже оно девушке шло. Или освещение удачно попало?
— Это же интересно! На, читай! — она сунула ему первый прочитанный ею лист.
Так как мебели в комнате больше не имелось, Шипилин опустился на ту же тахту, но в некотором удалении от девушки, и сделал вид, что читает. На некоторое время в комнате был слышно только шуршание бумажных листов.
Все текущие дела отошли куда-то на задний план. Форменная юбка обтянула девичьи бедра, вид был потрясающий, так что он залюбовался.
Из материалов уголовного дела
(в дальнейшем передано в дипмиссию миротворческих сил).
Том 1.
«Плачущее ущелье.
События года восемьсот девяносто девятого
или Проклятие рода Халифа ибн Ходжамуллы.
Во имя Аллаха милостивого, милосердного!
В месяце рамазане года восемьсот девяносто девятого я стал государем Кабульского удела на шестнадцатом году жизни.
Область Кабула относится к четвертому климату, она находится посредине обитаемой земли. На восток от нее лежат Ламганат, Пуршавар, Хаштнагар и некоторые области Хиндустана. К западу находится горная страна, в которую входит Карнуд и Гур — теперь в этих горах обитают и ютятся племена Хазаре и Никудери.
К северу от Кабула лежат области Кундуза и Андар-Аба, отделенные от него горами Хиндукуша, к югу — Фармул, Нага и Банну.
Кабульская область лежит посредине между Хиндустаном и Хорасаном — это очень хороший торговый рынок. Каждый год в Кабул пригоняют до десяти тысяч коней. Из нижнего Хиндустана приводят караваны до двадцати тысяч купцов.
Из Хиндустана доставляют рабов, белые ткани, сахар, сахарный песок и лекарственные зелья. В Кабуле можно найти товары из Хорасана, Ирака, Рума и Чина.
В Кабульской области четырнадцать туманов. В Самарканде, Бухаре и в нашем краю маленькие области, подчиненные столице какой-нибудь большой области, называются туман.
Проклятием нашего рода является туман Ниджрау. Он находится в горах северо-восточнее Кабула. Горы позади Ниджрау сплошь населены кафирами. Это глухая, уединенная местность, пользуящаяся дурной славой. Жители Ниджрау — винопийцы, безмолитвенники, не знают страха перед грехом и подобны язычникам.
Благоверному мусульманину туда дороги нет, ибо там ему не прожить и дня. Убив благоверного, язычники употребляют тело его в пищу. Это страшные люди, вернее будет сказано, звери в обличье людском.
В этих краях водится птица луче, эту птицу называют еще „букаламун“. От головы до хвоста она пяти-шести разных цветов и переливается, как шея у голубя, а величиной она будет с горную куропатку. По-видимому, это хиндустанская куропатка.
Жители этой страны из уст в уста передают зловещий рассказ о том, что всякий раз появление букаламуна указывает на скорую смерть первому ее увидевшему.
В горах Ниджрау находится долина Хаваа. В нее можно попасть только через Черное ущелье. Это странное место, хотя Хаваа, где во множестве растет виноград, гранаты, урюк, айва, персики, миндаль, орехи, где под развесистыми чинарами протекает чистый ручей Ак-су, и кажется настоящим раем.
Здесь нет рыбы и фазанов, и вообще, нет никакой живности, и даже кафиры остерегаются показываться здесь, ибо место это считается проклятым, и проклятию этому нет числа веков и, может быть, даже тысяч лет.
Мой отец Халиф ибн Ходжамулла, презрев предупреждения своего мурида, как-то остановился в этих местах на ночь. С ним была сотня нукеров во главе с беком Раннахаром, и это он опрометчиво посчитал надежной защитой от древнего проклятия.
С Халифом путешествовал его родной брат султан Нугзар мирза из Герата и жена султана красавица Гульбадан-беким. Султан тоже отговаривал Халифа от опасной затеи, но отец его не послушал.
Слуги разбили пестрые шатры и развели костры, на которых жарили принесенных с собою перепелов. Странная тишина установилась вокруг, не было слышно ни пения птиц, ни даже ветра.
— Смотрите, что за дивная птица! — воскликнул султан, указывая на внезапно появившегося букаламуна.
Чело Халифа поразило раздумье, и чтобы заглушить черные мысли, он велел подать золотистое вино араташи, привезенное из Дара-и-Нура.
Гулянье затянулось до поздней ночи, и чем больше было выпито вина, тем жарче поглядывал Халиф на красавицу беким. Нугзар заметил страстные взгляды, и крепкое вино ударило ему в голову.
Он схватился за кинжал, но подоспевшие нукеры повалили султана наземь. Расвирепевший Халиф велел немедля казнить Нугзара. Царский палач по имени Аликпер уготовил султану страшную участь: обладая недюжинной силой, он поднял несчастного и ударом о колено с хрустом сломал ему спину, точно вязанку хвороста, после чего бросил умирать свою жертву долгой мучительной смертью.
Но гнев Халифа на этом не успокоился, и он отдал не пожелавшую покориться Беким Раннахару. Бек надругался над Гульбадан и словно кость изголодавшимся псам, бросил женщину своим нукерам.
Ночь огласилась страшным криком. То несчастная женщина, вырвавшись из лап своих мучителей, кинулась в бурные воды Ак-су, которые понесли ее прямиком в Черное ущелье.
— Пусть дьявол возьмет ваши черные души! — таковы были последние слова Беким перед тем, как она скрылась навеки.
Вослед ей бросились нукеры, но вдруг ночь сделалась непроглядной, как если бы все ослепли. Со стороны ущелья внезапно донесся горький надрывный плач. Ночь наполнилась шорохом приближающейся смерти.
О последовавшем кровавом ужасе мурид пишет так: „Ручей приобрел цвет смолы, а Черное ущелье стало таковым навеки, ибо нукеры, пытавшиеся запалить факелы и осветить неведомых врагов, были сразу жестоко ими растерзаны: у них вырвали глаза, а самих выпотрошили наподобие кроличьих тушек. Чудом выжившие лишились разума, а маска невыносимого ужаса навсегда застыла на их лицах“.
Халиф окружил свой шатер тремя рядами вооруженных до зубов нукеров и стал ждать утра. Всю ночь смерть кругами ходила вокруг живого кольца. Рвущий душу плач доносился со всех сторон.
То тут, то там из рядов вырывался живой человек, чтобы спустя секунду быть брошенным обратно — с оторванными конечностями, почти разорванным пополам.
Никому ни разу не довелось увидеть безжалостное отродье, убивающее в темноте и наполняющее ночь тоскливым хватающим за душу плачем.
Когда забрезжило утро, в живых оставалось не более десятка людей. Не более десятка из более чем сотни нукеров и стольких же слуг.
Другой бы после такой адовой ночи думать забыл бы о Плачущем ущелье, но Халиф оказался упрям.
Мало того, вскоре он вернулся в Хаваа, приведя с собою несколько сотен строителей из кочевых узбеков, и повелел возвести на месте трагедии гигантский минарет.
Кочевники мерли как мухи от голода и непосильного труда, от которого их не освобождали ни днем, ни ночью. Иногда на строителей нападал беспощадный мор, уносивший всех поголовно, но Халиф присылал все новых рабов, захватываемых в специально для этого предпринимаемых походах.
Дело спорилось. Я был еще слишком мал тогда, чтобы знать подробности, но люди шепотом рассказывали о неимоверной высоте минарета, а также и о нескольких гигантских каменных идолах, что тоже якобы возводил отец.
По идее мурида гиганты должны были защищать постройку от проклятия Беким и вызванного им к жизни дьявола.
Особый страх на меня, малыша, нагоняли рассказы о Плачущем ущелье. Со времен трагедии никому еще не удалось возжечь в нем факел, и все грузы перемещались в абсолютной темноте. Кочевники рассказывали, что в его непроницаемой темени таится много жутких загадок, и много безвинных рабов затерялось (или было украдено) в этом страшном ущелье.
Так или иначе, строительство было близко к завершению, когда новая напасть объявилась в Проклятой долине — туман. Побывавший в нем человек долго не жил. Однажды в него угодил Халиф, после чего в одночасье слег. Он мучился несколько недель, его рвало извивающимися живыми червями. Когда Халиф, наконец, умер, то весь иссох словно мумия.
Проклятие поразило и весь наш род. Мой старший брат сошел с ума, и я вынужден был пожизненно заточить его в темницу. Он утверждал, что получил письмо Гульбадан беким, написанное ею уже после собственной смерти.
В письме она якобы писала про неотвратимую кару, ибо Халиф пошел против Всеотца, решив попасть в райские кущи посредством своего чудовищного минарета, а не как обычные люди — путем молитв и праведной жизни.
Тем самым, он презрел основополагающий закон всей нашей жизни, отошел из-под святой сени Всеотца, и дьявол завладел его душой и телом.
Письмо послужило поводом для смуты, когда бек Раннахар во главе семи сотен нукеров захватил Герат. Я немедленно выступил из Кабула, но бек перехитрил меня. Когда я разбил его войско, он постыдно бежал и подло похитил мою сестру. Сладострастный распутник сделал ее своей наложницей и увез с собою в Хиндустан. Больше я не видел ее никогда.
Наконец, чтобы снять проклятие с нашего рода, я принял решение. По моему приказу тысячи нукеров разыскали оставшихся в живых строителей греховного минарета и ослепили их. Проводникам же, единственно знавших местоположение Плачущего ущелья, а также путь в самом ущелье, я велел отсечь головы.
Будучи же уверен, что после выполнения моего приказа теперь уже никто из моих современников не найдет проклятого места, я заклинаю всеми святыми потомков, которые будут жить даже спустя столетия после нас: что бы ни случилось, какую бы награду вам ни сулили, если вы не хотите потерять свою бессмертную душу, не ходите в долину Хаваа.
Во имя Аллаха всемилостивого, милосердного!
Года восемьсот девяносто девятого.