Действительно, по идущей вверх улочке с узкими, вымощенными каменной плиткой тротуарами – такими чистыми, что можно было бы по ним ходить босиком, – двигались, по всей вероятности, местные жители, солидно одетые, целыми семьями. Мэрия помещалась в настоящем дворце – единственном в островной столице, окруженном пальмами и подстриженными лужайками, где стоят мраморные бюсты местных знаменитостей разных времен (между прочим, пройдя на лодьях от Стамбула до Генуи, я нигде не заметил, чтобы в угоду политической моде крушили старые памятники а на их месте возводили новые: и в Афинах, и в Риме прошлое прекрасно уживается с настоящим). На площади перед дворцом играли дети, а их довольные родители сидели за ресторанными столиками под полосатыми тентами, поглощая напитки и мороженое.

– Этот праздник жизни будет продолжаться до самого утра. Поверь, я уже тут который месяц… – сказал мне на прощанье мой спутник, – пойду-ка я спать в свою каюту на судно.

А я гулял до рассвета по набережной, где всю ночь звучала музыка, сидели за столиками парочки, бродили любопытные и влюбленные мимо открытых лавочек. Пьяных не было видно, никто не орал, не дрался, я даже видел ночью и детей, и девушек, которые спокойно одни шли домой.

Утром взревели моторы могучих мотоциклов: парни повезли подруг по горным дорогам встречать восход. Я заметил, как с нашей яхты отправился куда-то Андрей Данилов, прихватив с собой пластиковую бутыль с водой.

Вернулся он только под вечер, весь обгоревший, запыленный, жадно набросился на оставшуюся с обеда гречневую кашу, а потом с удовольствием поведал о своих приключениях.

– Помните, на подходе к Сиросу мы заметили церквушку в горах? Я пошел взглянуть на нее вблизи, долго тащился по вырубленной в скале дороге – она петляла между уступами, то опускаясь, то поднимаясь, наконец, привела меня в храм. Передо мной – на утесе, словно вставленная в оправу синего неба, высилась желтокаменная православная церковь со сводчатыми высокими окнами. Сквозь ажурную решетку, украшенную российским гербом – двуглавым орлом с короной, сверкала синь Эгейского моря. В углу чисто выметенного двора покоилась скромная плита – могила монахини-праведницы, а ниже, под парапетом смотровой площадки, находился внутренний дворик – на скале, обрывающейся прямо в море. Оно плескалось о рифы метрах в двухстах ниже площадки…

– Но, гляньте, что стало с моими штанами, – и Андрей продемонстрировал разодранные джинсы, – это когда я карабкался на холм за церковью, чтобы посмотреть на остров сверху.

Холмы там выжженные, бурые, сплошь покрытые сухими колючками. Ни травинки, ни цветочка, вообще ничего живого.

Правда, встречался козий помет, а сами козы мелькнули лишь однажды, причем так высоко, что даже непонятно было, как они туда забрались. А в отвесной скале, по которой они прыгали, я заметил круглый вход в пещеру, похоже когда-то обитаемую – оттуда торчали куски травяной подстилки. Кто мог там скрываться – непонятно, тем более, что добраться к ней сейчас можно было только по веревочной лестнице.

Так что остров Сирос полон загадок…

Тут Андрей лукаво улыбнулся и добавил:

– Но если быть честным, то я, конечно, хотел перебраться через холмы на другую сторону острова, да силенок не хватило и времени тоже. Зачем? Так ведь там находится известный поселок Галиполис, куда специально приезжают из Германии и Швеции молодые нудисты. Там же рядом – уютная бухточка, где они купаются в костюме Адама и Евы.

– Голышом! – восторженно рявкнули моряки, предвкушая потрясающее зрелище.

– Естественно, – с видом первооткрывателя произнес Андрей.

– Боцман! Завтра побудка в пять утра – идем в Галиполис, – приказал кэп, уловив настроение команды.

Лишь только розовоперстая Эос коснулась морской сини, как яхта, подняв якорь и развернув паруса, уже мчалась к заветной бухте. Отвесный скалистый берег нависал над морем, принимая сокрушающие удары волн и нехотя, с гулом роняя в воду большие камни. Мы все лежали на палубе, нежась в лучах утреннего солнца, предвкушая необычную встречу. И вот за поворотом открылась круглая бухточка, защищенная со всех сторон скалами. Яхта бросила якорь, почти перегородив горловину бухты.

Все замерли, пристально вглядываясь в берег. Там на узкой полоске гальки лежало десятка два человек, подставляя солнцу бронзовые от загара тела без всяких там белых пятен. Некоторые повернули головы, разглядывая яхту, кое-кто даже поплыл к нам. Ободренная команда, издав пиратский клич, попрыгала в воду. Я задержался на борту и видел, как загорающие, вероятно, несколько смущаясь вновь прибывших, стали отодвигаться от кромки воды, уползать за камни.

Человек пять голых волейболистов, стоявших по колено в воде, зашли поглубже, хотя девушкам не удалось совсем скрыть свои симпатичные фигурки. Пожилая парочка с белоснежной кожей и впечатляющими формами у дамы (вероятно, немцы), миловавшаяся у берега, отодвинулась в сторонку…

Но по-прежнему как ни в чем не бывало плавали на зеленых и желтых резиновых плотиках загорелые, как шоколадки, наяды. Да, все подставляли обнаженные тела солнцу и теплой соленой волне и не видели в этом ничего греховного.

От бухты веяло умиротворенностью, чем-то библейским или античным. Так и осталась в моей памяти эта картинка: в рамке серых скал бирюзовая вода, и скользит по волнам смуглая наяда с распущенными волосами, посматривая лукаво на растерявшихся моряков.

Посматривая на симпатичные пейзажики средиземноморских островов, которые мелькают сейчас перед моими глазами на экране телевизора, куда зазывают доморощенные турфирмы по всем телеканалам, я с удовольствием осматриваю свое хозяйство со своей верандочки в подмосковном домике, где пишу эти строчки. Все у меня здесь под рукой: с утра нарублю сухих сучьев и натоплю печку, попью чайку с домашним вареньем, а если не поленюсь набрать грибков да нарыть картошки в огороде, то и жареха к обеду поспеет. И самое приятное для меня после итальянского плавания – все удобства бесплатно: и дрова, и вода, и самодельный душ, сделанный из бочки и шланга, и, пардон, имеется интимная будочка за кустами смородины.

Любуюсь я со своей верандочки на райские острова, и снова перед глазами всплывают бесконечные швартовки в уютных гаванях, возникающих оазисами на пути измотанных штормами пилигримов, томимых жаждой и голодом. Ты думаешь, дорогой читатель, что, приближаясь к Итаке или Поросу, мы прежде всего говорили о достопримечательностях этих островов? Конечно, вспоминали и это, но главное, что вертелось в голове, – это вопросы низменного быта: где набрать горючки, воды и. самое главное, как бы, всеми правдами и неправдами, пополнить запас провианта.

Перед швартовкой не каждый счастливец успевал дождаться своей очереди в гальюн (они закрывались на большие амбарные замки, иначе портовые власти могли наложить штраф) или повисеть за яхтенной кормой на лесенке, подставляя спину соленой волне, чтобы помыться, побриться и т.д. И вот на глазах пораженных аборигенов, встречающих экзотические лодьи, наша разношерстная команда прежде всего бросалась на штурм разного рода общественных мест.

Успех приносил только благоприобретенный опыт. Ушлый пилигрим, перебравшись по сходням на причал, должен был моментально сориентироваться в ситуации. Его наметанный глаз не могла обмануть никакая реклама с обещаниями сервиса и всяческих удобств при осмотре достопримечательностей: уж если нет паромной пристани на острове, значит, нет и общественного туалета, и умывальника с горячей водой, а иногда и жидким мылом, где под краном можно исхитриться и помыть голову, зудевшую от грязни морской соли. Оставались, конечно, еще кафе, банки, музеи, но там нашего брата не ахти как привечали. Наивный соотечественник может вспомнить о душевых на пляжах, но это только на милой родине в прежние времена не стоило ни копейки. На Сиросе с меня за дерзкую попытку проникнуть в такую душевую чуть не содрали несколько сотен драхм, а на итальянских пляжах не успевал я отвернуть кран у душа, как гостеприимная сеньора норовила за его пользование всунуть билет за 5 000 лир.