Я долго смотрю на яркие кружки электрических станций. Они хорошо видимы с высоты нашего командного пункта. Вот она, энергетическая мощь страны, думаю я. Вот оно, управляемое человеком море энергии, миллионы киловатт которого могут быть простым нажатием кнопки отсюда, с командного поста, направлены по высоковольтным линиям передан почти в любой пункт страны!

Энергия, передаваемая на тысячи километров высоковольтными линиями, энергия, разливаемая без проводов над дорогами в виде высокочастотных электромагнитных полей, энергия, конденсируемая в аккумуляторах, — вся она стала верным другом советского человека.

Задумавшись, я не заметил, когда Нина Алексеевна выключила экран стереоскопического телепередатчика. Посветлел радужный купол у нас над головой. Сказочная картина растаяла…

День уже близился к концу. Заметно вечерело. Стены зала светились ровным, теплым светом, исходившим, казалось, из их толщи. Заполняя все помещение, свет этот золотистыми отблесками ложился на пульт управления, на схемы и энергетическую карту страны.

Мы поднялись.

У пульта управления ЕВС осталась сидеть девушка в голубовато-сером комбинезоне.

Перед ее глазами жила своей напряженной электрической жизнью огромная энергетическая сеть страны. Работали автоматические заводы, шли электропоезда, действовали химические комбинаты. В поля Украины, Приуралья и Сибири выезжали на ночную пахоту электротракторы. Электрические насосы перекачивали воду для орошения степей. Загорались вечерние огни городов и колхозных сел. И люди, управлявшие машинами, теплом и светом, вряд ли задумывались о том, откуда шла к ним энергия: от волжских ли гигантов, с тепловых станций Воркуты, ветряков Новороссийска, с гидростанций Енисея или далеких атомных электростанций… Людям это было совсем не важно. Общему делу, которое они выполняли, служила энергия, связанная в единую сеть, — энергия коммунистического общества.

Первое, что бросилось мне в глаза при взгляде на металлургический гигант, — это отсутствие доменных печей. Огромных огнедышащих кубков домен, в которых из землистой руды рождается металл, не было. Не было и привычных глазу воздухонагревателей — высоченных резервуаров для подогрева воздуха, обычно необходимых при выплавке металла.

Под нами на несколько километров простирались огромные светлые корпуса, сливаясь в сплошную вытянутую линию. К этому солнечному зданию сквозь зеленое окружение садов тянулись стальные магистрали железнодорожных путей, гладкие автодороги. Правильные квадраты лесозащитных насаждений чередовались с золотыми клиньями заводской территории полей.

По голубой ленте канала, пересеченного ажурными мостами, скользили суда и самоходные баржи.

Несколько дальше в синеватой дымке летнего воздуха виднелись жилые дома, спортивные площадки и опять густые зеленые сады.

Все это я видел с птичьего полета, когда инженер Прокофьев задержал свой маленький вертолет над заводской территорией.

Машина повисла над стеклянной крышей завода, словно опираясь о голубую толщу прозрачного воздуха своими легкими винтами. Сделанный из органического стекла, прозрачный купол защищал нас от ветра.

Крохотные воздушно-реактивные двигатели, расположенные на слегка утолщенных концах винта, вращали его, как воздушную карусель, почти не мешая своим шипящим свистом нашему разговору.

— Вот и паше хозяйство! — весело сказал Прокофьев, не выпуская из рук руля и повернув ко мне свое широкое лица.

Жесткие, поседевшие на висках волосы и неглубокий шрам, пересекавший подбородок — далекий отпечаток фронтовых лет, — делали слегка суровым добродушное лицо Прокофьева.

— Здесь мы варим сталь. Весь путь — от руды до проката — так сказать, у вас перед глазами. И все делается за один прием, без остановки! Вон там, с правой стороны корпуса, поступает железная руда — запасы ее хранятся в бетонных бункерах. А продукцию нашу — стальной прокат — грузят на платформы с левого края, этак километров за пять отсюда. Все чудо получения стали совершается под одной стеклянной крышей — той, что распростерлась сейчас под нами. Если вы рассмотрели все это, я пойду на снижение.

Я хотел было задать несколько вопросов инженеру, однако не успел. Прокофьев легким движением рычага изменил угол наклона лопастей воздушной машины, и вертолет стремительно пошел на посадку. Мелькнула запрокинутая стеклянная крыша, неестественно наклонившаяся лента канала, зеленые крены ставших уже близкими деревьев и, наконец, ровный квадрат посадочной площадки.

Через несколько минут мы сидели в уютной комнате отдыха дежурных инженеров завода. В зале было светло и прохладно. Несколько картин, вставленных в массивные рамы, украшали стены помещения. На круглом столе лежали свежие газеты и журналы. Затемненный экран телевизора безмолвствовал.

— Ну, теперь я выслушаю ваши вопросы. Ведь без них порядочному журналисту и часу не прожить, — обратился ко мне с улыбкой Прокофьев, отчего его скуластое лицо опять приняло добродушное выражение.

— Я знаю, что вы получаете сталь по новому методу, без доменных печей. Расскажите подробнее, как это делается, прежде чем мы спустимся в цехи.

— Да мы вообще не получаем чугуна, и к этому мы пришли не сразу, — обстоятельно начал рассказывать Прокофьев. — Надеюсь, вы помните, как получали когда-то сталь? В доменную печь загружали железную руду, кокс, полученный из каменного угля, и флюсы — разного рода добавки, необходимые для процесса восстановления железа из руды. Мощные струи нагретого воздуха, поступая из воздухонагревателей в печь, сжигали кокс. Раскаленные газы, богатые окисью углерода, и углерод кокса отнимали кислород у руды, превращая ее в чугун — железо со значительным содержанием углерода. Периодически из домны выпускали чугун и шлак — расплавленную массу, образующуюся при доменном процессе. Чугун направляли в разливочную машину, после чего он застывал в виде продолговатых слитков — чушек. Сталь варили из чугуна и железного лома в специальных мартеновских печах. При этом процессе у чугуна отнимали избыточный углерод, превращая его в сталь. Расплавленную сталь разливали в формы. Наконец застывшие стальные болванки вновь нагревали и прокатывали на специальных прокатных станах в стальные заготовки — листы, балки, угольники, плиты и т. п. Как видите, весь этот процесс требует большого напряжения. Он представляется нам сейчас длительным и дорогостоящим делом… Сегодня мы работаем по иному методу, и я с удовольствием познакомлю вас с ним. Вначале я хочу сказать еще несколько слов о промежуточном процессе. Только давайте раньше позавтракаем. У меня после воздушного путешествия аппетит всегда дает себя знать.

Прокофьев поднялся с кресла и подошел к стеклянному буфету с холодным и горячим отделениями. На легком, прозрачном подносе появился заранее приготовленный завтрак. Продолжая беседовать, мы сели за стеклянный сервированный стол.

— Первое, что мы сделали для улучшения старого металлургического процесса, — продолжал рассказывать Прокофьев, — это широко применили кислородное дутье. Вместо обычной подачи в домну подогретого воздуха мы стали нагнетать в нее воздух, обогащенный добавкой кислорода. Успех получился разительный. Температура в домне поднялась с двух до трех тысяч градусов. В результате домна стала давать намного больше металла, а оборудование ее чрезвычайно упростилось. От громоздких воздухонагревателей отказались совсем.