Когда мне было четырнадцать, я пережила напряжённую фазу Агаты Кристи.

Люк сердито посмотрел на меня.

— Ты меня уже бесишь. Хватит быть эксцентричной, Ви. Это не выглядело милым в детстве, а сейчас так вообще вызывает беспокойство. Вот почему у тебя нет друзей.

— Кстати говоря, ты не мог бы расчистить чердак от множеств и множеств твоих друзей, Люк? А то тут становится душно.

Ривер отклонился на спинку дивана и убрал руки за голову. Он ухмылялся. Моя ссора с Люком развлекала его, наверное, хотя мне и было немного стыдно за себя. Не то чтобы это меня останавливало.

— Разве Роберт Джонсон не тот певец, который принёс свою гитару в полночь на перекрёсток и продал душу Дьяволу, чтобы научиться петь блюз? — спросил Ривер мгновением позже.

— Да, он самый, — ответила я. — Мужчина заключает сделку с Дьяволом. Это фаустовский миф — классика. Видимо, Джонсон подтвердил его. Моя догадка: Дьявол решил пораньше забрать своё и утащил певца в ад даже до того, как ему исполнилось тридцать.

— Фауст. Все мы знаем, что ты самодовольный книжный червь, сестрёнка. Хватит гонять понты.

— Хватит ссориться! — нахмурилась Саншайн. — Вы оба! Это мешает моему флирту.

— Хотела бы я, чтобы люди пустили фаустовский слух обо мне, — я наклонилась и убрала руку Саншайн из волос Люка. — Фаустовский миф, — повторила я, — это гораздо интереснее, чем просто быть современной бедной блондинкой, которая живёт в большом доме с одним лишь придурком-братцем, у которого кубики больше мозга. Саншайн, если я когда-нибудь исчезну, прошу, скажи людям, что я отправилась за Дьяволом, в надежде вернуть свою душу.

Подруга часто заморгала своими сонными глазами.

— Как скажешь, Ви.

Ривер снял берет с Джека и взъерошил ему волосы. Мальчик медленно открыл свои голубые глаза.

— Так… разве тебе не надо куда-то спешить? — спросил его парень. — Последние два дня ты бегал по кладбищу. Разве о тебе никто не волнуется?

Джек потёр глаз, не глядя на Ривера.

— Мама ушла, когда я был маленьким. А папа… работает. Всем плевать, где я, — затем он взглянул на него, его веснушчатое лицо было серьёзнее обычного. — Ты собираешься показать мне, как колдовать?

Ривер встал.

— Время отвести его домой.

Я кивнула. Парень наклонился, коснулся пальцами моей шеи и притянул моё ухо к своим губам.

— Я приготовлю тебе ужин, когда вернусь, а после отвечу на все вопросы, — прошептал он.

Ривер поцеловал моё ухо. И всё моё тело закололо от чего-то экзотического, незнакомого и горько-сладкого, будто от землетрясения. Я потеряла дар речи, как он, наверное, и надеялся.

Глава ¹³

Ривер и Джек ушли, а Саншайн последовала за Люком в его спальню. Я вышла наружу, поглядеть на ночное небо и дождаться возвращения Ривера.

Я прислушивалась к шуму морского прибоя, к шороху сосновых иголок на деревьях, и пыталась игнорировать мурашки, зарождающиеся у меня внутри. Подозрительные, спровоцированные враньём Ривера и Дьяволом.

А затем тихую ночь пронзил чей-то крик.

Похоже на голос Сайншайн. И исходил он из окна спальни Люка. Я подумывала пойти к ним и прекратить этот визг, но у меня не было сил ругаться с братом.

Шли минуты. Мурашек от Ривера становилось всё больше. Как и криков. Я встала и пошла на звук смеха подруги на третий этаж.

Открыла дверь, не постучав. Мне было плевать, какую картину я обнаружу за ней, и это многое говорило о моём настроении.

— Что здесь происходит? — рявкнула я, как глупый персонаж какой-то глупой пьесы.

Тишина. Люк и Саншайн сидели на полу его спальни, полностью одетые.

— Мы нашли старую спиритическую доску на чердаке, — сказала она. Затем смахнула волосы на свои круглые плечи. — Твой брат пытается убедить меня, что в Ситизене есть привидения.

Люк сложил руки на груди и окинул меня злобным взглядом.

— Стучать не учили, лицемерка? — но он не был по-настоящему зол. Я видела смешинку в его зелёно-карих глазах.

Мой гнев испарился.

Комната Люка походила на картину Эдварда Хоппера. Когда-то это был кабинет нашего дедушки. В Ситизене полно свободных спален (семь или восемь — никак не могу запомнить), но брат предпочёл именно кабинет. Наверное, из-за своей урождённой мужественности, которая идеально подходила под деревянные панели, книжные полки, чёрный кожаный диван в стиле арт-деко и аромат дыма сигары, который никак не выветривался. Посему, когда Люку стукнуло тринадцать, папа заменил дедушкин стол кроватью.

Я устроилась между ребятами на зелёном турецком ковре, прямо под рядом романов Диккенса в кожаных переплётах (уверена, Люк ни разу их не открывал) и перед парочкой пустых холстов различных размеров.

Посмотрела на спиритическую доску.

— И где именно вы её нашли?

— На дне одного из шкафов, — Саншайн преувеличено вздрогнула. — Мы связались с духом. Девочки. Она упала в море и утонула, когда ей было десять, и теперь парит вокруг Ситизена и наблюдает за нами. — Её сонные глаза округлились. — Страшно, не правда ли?

— С каких пор ты веришь в привидений? — спросила я с нотками презрения в голосе, хотя стоило бы их скрыть. Подруга считала, что мальчикам нравились те девочки, которых было легко напугать. Чёрт, возможно, она права. Если парень добьётся её визга, то позже она может полезть в его объятия за утешением. А стоит ей оказаться в его руках, то можно и незаметно полапать девушку.

— Ви, разве в зале не висит портрет одной из наших умерших родственниц, какой-то светловолосой девушки?

Я поймала его взгляд.

— Да. Её звали Тру. Дочка Фредди… папина младшая сестра. Фредди никогда о ней не говорила, но папа рассказал мне, что она утонула, когда была ещё маленькой. — Пауза. — Тебе он тоже об этом говорил. Судя по всему.

Люк поднял руки в воздух.

— Я никогда не слышал о ней раньше! Клянусь! Она общалась с нами через спиритическую доску, — он пнул её коленом, и указатель зловеще сместился.

Я пристально посмотрела на брата, но он сумел сохранить невинное выражение лица.

— Ладно. Пошли в зал.

Ныне тот превратился в семейную картинную галерею. Уже многие годы никто не танцевал на этом прекрасном деревянном паркете, не считая того случая, когда родители ночью принесли с чердака проигрыватель и решили научить нас с Люком медленным танцам. Сама мама научилась им, когда была причёсанной, румяной, прекрасной южной красавицей, а не длинноволосой художницей, которая вообще не пользовалась косметикой, но всегда ходила с краской под ногтями и Эдгаром Дега на уме.

Начали они с основных шагов, а закончили танцем вдвоём, пока мы с Люком сидели на полу и смотрели, как они парят по залу до самого рассвета. Это одно из лучших моих воспоминаний.

— Он там, — сказала я, указывая на портрет в дальнем углу. Стены были завешаны картинами. Многие из них нарисованы родителями или их друзьями, а остальные висели здесь с самого начала.

Фредди, будучи богатой, умной и очаровательной, сама грешила тем, что гуляла с художниками. В доме было около десятка её портретов, нарисованных разными мужчинами и женщинами. На большинстве она была молодой, её ярко-голубые глаза сверкали безрассудством. Казалось, они никогда не угаснут.

Естественно, это было невозможно.

Папа повесил бабушкины портреты слишком высоко, их едва можно было разглядеть. Наверное, это потому, что почти на всех она была голой, а ему не очень хотелось день изо дня смотреть на свою нагую маму.

Саншайн, Люк и я взглянули на портрет Тру. Я не включала свет в зале, поскольку наши три люстры не работали уже годами, но в окна светила луна, а у Люка в кармане нашёлся маленький фонарик, который он обнаружил на чердаке. Картина оказалась небольшой, всего 15 см в длину и ширину. Она висела между произведением в стиле раннего Шагала, нарисованным мамой, и стоическим портретом дедушки Лукаса Уайта вместе с сигарой и цветочным лацканом. Тру была очень юной. Обычной девочкой с жёлтыми-прежёлтыми волосами, как у меня, бледной кожей, розовыми щёчками и далёким, мечтательным взглядом. Нарисовано пастелью в импрессионистском стиле. На ней был голубой сарафан, идеально подходящий под цвет глаз и резко контрастирующий с двумя красными маками в её руках.