Мы с Ривером пошли в город. По пути, как раз когда мы дошли до туннеля, я остановилась и посмотрела на него.

— Вчера у Люка был ночной кошмар.

Ривер засмеялся. Закинул голову назад и засмеялся!

— И как, ему понравилось?

— Он чуть не подавился лунным светом от руки десятилетней мёртвой девочки. Так что нет, не особо, — я начала чувствовать напряжение в лице, словно кто-то ущипнул меня за него. Так бывало, когда я злилась — обжигающей, пламенной, адской яростью, — и пыталась это скрыть.

Ривер всё равно заметил. Он обхватил меня руками и притянул к себе.

— Прости меня, — сказал он и посмотрел так, словно говорил всерьёз, насколько ему можно было доверять. То есть, вообще никак. — Я не смог удержаться, особенно после случая со спиритической доской. Ситуация словно была создана для меня. Кроме того, меня бесит, как он с тобой иногда обращается. Было приятно немного поиздеваться и над ним.

Я подняла взгляд на Ривера. Его кожа светилась в утреннем солнце и пахла свежестью и солью, как море. Его волосы ещё не высохли после душа и казались почти чёрными. Внезапно моя злость… испарилась.

— Поэтому ты это сделал? Чтобы наказать его? А как насчёт Саншайн? Зачем ты так с ней поступил?

— Она тоже плохо с тобой обращается.

— Ривер, ты её даже не знал, когда использовал на ней сияние в туннеле.

— Это правда, — он снова рассмеялся. — Послушай, Ви, дело в том, что я страдаю от прискорбной необходимости в справедливости. Да, мне нравится ощущать сияние. Да, мне трудно себя остановить. Но я также не могу просто стоять и смотреть, как люди плохо относятся к тем, кто этого не заслуживает. Это мощная сила. Возможно, даже более мощная, чем сияние. — Он замолчал на секунду, и блеск вернулся в его глаза. — Но я также любитель попроказничать. Так что, если выбирать между двумя вариантами…

На моём лице была написана ненависть, но Ривер делал вид, что не замечал.

— Поэтому ты осиял Джека и ту девочку Изобель? Потому что любишь проказничать?

Парень перестал улыбаться.

— Этим… я не горжусь. Честно слово. Всё зашло слишком далеко. Я это понимаю.

Я ни на секунду не поверила, что он сожалел о содеяном. Но мне этого хотелось.

— Просто не делай так больше. Ни с кем. Я серьёзно, Ривер.

Он кивнул.

— Я и не планировал.

Мы зашли в магазин и купили бананы и свежие булочки с шоколадом на завтрак. Женщина за прилавком улыбнулась, когда Ривер платил за еду. Милая улыбка. Искренняя. Ривер улыбнулся в ответ. И я вспомнила о том, что сказал Люк на чердаке. Что никто в городе с нами не общается. Впервые за всё время я задумалась, не сами ли мы в этом виноваты.

Может, мы действительно снобы? Мы жили в большом доме, и наши предки были великими людьми, но деньги закончились, а Ситизен едва не разваливался. Тем не менее, мы продолжали держаться особняком. У родителей были друзья, которые иногда наведывались в Эхо, но они никогда не дружили с людьми из собственного города. Папа однажды сказал, что единственное, что ему наскучило, это скучные люди, а в Эхо живут только такие. Вспоминая эти моменты, я гадала, не было ли ему просто стыдно, что мы не можем заплатить по счетам за отопление.

Я глубоко вдохнула и улыбнулась женщине. Она тоже улыбнулась. Это было приятно.

Ривер показал мне, где живёт Джек. Дом находился на тупиковой улице рядом с большой кирпичной коробкой ненависти, в народе величаемой школой. Меня аж передёрнуло, когда мы проходили мимо. Мне хотелось обучаться на дому, как папа, но мы не могли себе этого позволить.

Я не знала, хватит ли мне сил вернуться в школу осенью, если родители не приедут. Люк увлекался спортивными играми и общался со спортсменами — по крайней мере, во время учебного года. У меня же была только Саншайн, а Саншайн… это Саншайн.

Наверное, мне стоило бы вступить в какой-нибудь кружок, например… театральный. И в клуб пчеловодов. Может, не нужно было проводить всё свободное время с книгами? Или следовать за девяностолетней бабулей, которая любила поговорить о Дьяволе?

Я внезапно почувствовала себя старой. Очень старой. Как Фредди. Я прижала ладони к лицу, но мои щёки всё ещё были гладкими, мягкими, юными.

Ривер покосился на меня, и я опустила руки. Мы пришли к дому Джека.

Он был маленьким, с отслаивающейся краской и грустной аурой, как забытая игрушка, оставленная под дождём. Мы подошли к двери и постучали. Я приготовилась улыбаться, так как ожидала увидеть серьёзное лицо Джека за дверью.

Вместо него нам открыл мужчина. Он был высоким и тощим, с седыми волосами и тёмными кругами под глазами, как у истощённых вокзальных бродяг в 30-х годах. Но его утончённые, правильные черты лица имели приятную, городскую грацию, которую было не скрыть даже за синяками и выступающими костями. Когда-то давно он был очень красивым. На нём были грязная жёлтая рубашка и коричневые шерстяные штаны. Помятый жакет от костюма валялся комком в коридоре.

Это был Даниэль Лип — тот пьяница, который любит рассказывать на каждом углу всё, что он думает о моей семье, мужчина, испортивший нам вид в первый день с Ривером, когда мы пили кофе. И меня внезапно осенило. Я поняла, почему Джек одинок. Почему он такой тихий.

Даниэль Лип стоял со стаканом янтарной жидкости, обхватывая его длинными пальцами. Полагаю, он пил бурбон. В его второй руке была зажата иголка с длинной чёрной нитью. У него были большие глаза, как у Джека, вот только у мальчика они выглядели пронзительно, меланхолично, а у него — потеряно.

— Джек дома? — спросил Ривер. Его выражение лица отражало моё. Удивлённое. Недоумённое. Обеспокоенное.

— Чего вам от него надо? — голос у мужчины был хриплый и тихий, но с нотками вызова. Не успел Ривер ответить, как в дверном проёме появился сам мальчик.

— Привет, Ривер. Привет, Вайолет. Знакомьтесь, это мой папа.

Даниэль переводил взгляд с сына на нас. Затем наклонился вбок и отпихнул Джека. Легонько, но не ласково.

— Помолчи, Джек.

Последовала длинная пауза. Даниэль сделал глоток из своего бокала, а мы наблюдали за ним, не произнося ни слова.

— Так что вам нужно от моего сына? — спросил он и улыбнулся. — Хотите выкупить его? Вы, богатенькие, любите так делать, не так ли? — его взгляд остановился на мне. — Да, я знаю, кто ты, Вайолет Уайт. Моя семья жила в Эхо столько же, сколько и твоя. Только мы не живём в особняке у моря. Нет, мои предки жили и умирали в трущобах, — он рассмеялся, тихо и хрипло. — Только посмотри на себя! Приходишь в мою дыру, пытаешься купить моего сына. Хочешь арендовать его в качестве товарища по играм, как в книге Чарльза Диккенса? Да, я читал её. Я умею читать.

Он сделал щедрый глоток виски и осмотрел меня с головы до ног, с башмаков до бровей, пока я не начала переминаться с ноги на ногу. Это что, шутка какая-то?

— Нет, я не хочу покупать вашего сына. Мы просто хотим…

Я посмотрела на Джека. Он цинично ухмылялся — я такого не ожидала. Мальчик привык к тому, что его папа выставляет себя дураком. Я перевела взгляд на Даниэля Липа. Интересно, он хоть знает, насколько умный его сын? Знает, что он его не боится?

Даниэль начал возиться с иголкой. Он пытался пришить пуговицу обратно к рубашке, при этом не снимая её и держа во второй руке стакан. К тому же, обе его руки тряслись.

— Я всё утро пытаюсь её пришить.

Казалось, он уже забыл про Диккенса и арендованных товарищей.

— Можно подержать ваш напиток? — вежливо поинтересовался Ривер.

Мужчина пожал плечами и отдал стакан. Ривер наклонил его и сделал щедрый глоток. Мои брови поднялись до чёлки. Зачем Риверу дешёвый бурбон мистера Липа? Он ведь не пьёт.

Даниэль, освободив правую руку, воткнул иглу в среднюю пуговицу жёлтой рубашки. Я дёрнулась, испугавшись, что он уколет себя. Джек смотрел на это с секунду, затем забрал нить из рук отца, повёл его к стулу у двери и осторожно усадил.

Мы с Ривером молча наблюдали за этим. Когда Джек закончил, он обернулся и многозначительно посмотрел на Ривера. Тот вылил виски и оставил стакан на земле.