- Где это вас? - сочувственно спросил Виктор. - До ампутации дошло?..

- Да еще под Ельней, - вздохнув, ответил Семен. - Долго провалялся в окопе, истек кровью и рану загрязнил... Лечили, лечили - не помогло. Пришлось лишиться вот... Подчистую нестроевой теперь, а форму снимать не хочется: все не могу поверить, что уже совсем отвоевался.

- Меня возле Понырей в этот раз, - откровенностью на откровенность ответил Виктор. - В первый день их налета. Осколком снаряда... Тоже в плечо, но, конечно, легче, чем у вас: около месяца в бинтах походил, из строевых не выбыл.

Седлал Беляка Виктор сам, сержант только придерживал коня за ременные поводья хорошей сыромятной уздечки, которую вынес из кладовки. Конь в предчувствии скорого бега нервно перебирал стройными передними ногами, грыз удила. Семен успокаивал его, поглаживая рукой по шее, говорил самые ласковые слова, однако и сам заметно волновался: в таком состоянии конь порой не слушает и хозяина.

Вытянув руку, Виктор измерил длину стремян, взял у сержанта поводья, накинул их на челку коня и в тот же миг оказался в седле. Беляк сначала нагнул голову, затоптался на месте, потом свечкой встал на дыбы.

- Тихо ты! - крикнул на него Семен и выставил руку, чтобы схватить коня за удила. Но, увидев, что гость отпустил поводья и с ласковой улыбкой поглаживает Беляка по шее, успокоенно напомнил: - Рюкзак не забудьте!

Конь так стремительно взял с места, что в один миг оказался на дороге. Галоп его был ровный и уверенный, и, хотя дорога еще утопала в темноте, Беляк нигде не спотыкался и темпа не сбавлял. Виктор следил за его дыханием, чувствовал, что конь хорошо натренирован, при таком аллюре можно быстро добраться до места. Семен ничего не сказал насчет выносливости Беляка, может, не успел, но Виктор с первой минуты решил полностью довериться воле и желанию коня: хочет держать галоп - пусть держит; перейдет на бег - пускай бежит; пойдет спокойным ходом - пусть идет. Кавалерийский опыт подсказывал, что, к его счастью, конь попался такой, который хитрить под седлом не умеет: отдает все, что у него есть, без всякого принуждения.

"Сокол, настоящий Сокол!" - с восхищением думал Виктор.

Когда-то его эскадронный конь чувствовал малейшее желание, даже настроение хозяина. Бывало, придет Виктор в конюшню на рассвете, невыспавшийся, утомленный, возьмет в руки скребок, и Сокол нагибает голову, подставляет ему шею, чтоб легче было расчесать густую гриву. На учениях конь никогда не ждал понуканий седока, а слушал общую команду взводного и выполнял ее точно. Зато на преодолении разных полигонных преград, когда надо было скакать через преграды и барьеры, Сокол будто срастался со своим седоком, чувствовал и понимал каждое его движение.

Беляк тоже будто знал, что Виктору побыстрее надо попасть в Бобровку, и не снижал галопа, разве что пошел ровнее, без рывков. А поводья свободные, шенкеля расслабленные, - Виктор только облегчал галоп, привстав на стременах и пригибаясь чуть ли не до самой гривы. И конь ощущал это умелое содействие и, довольный седоком, возможно, в эти минуты вспоминал свою настоящую кавалерийскую службу. А что был Беляк в кавалерии, Виктор понял сразу. Видимо, не раз летал скакун в самые опасные атаки, сшибал своими подкованными копытами врага, выносил своего хозяина-командира из огня и полымя, своим телом заслоняя его от пуль и осколков...

А если б командир упал от вражьей пули, остановился бы Беляк или побежал дальше с пустым седлом?.. Заметил бы, если бы Виктор вдруг вылетел из седла? Остановил бы свой галоп, оглянулся бы на хозяина или, может, сразу повернул бы домой, прибавив ходу?

Виктор тут же отклонил мимолетное сомнение. Даже стыдно стало за такие мысли. Стыдно перед конем! Если бы Беляк догадался о таком недоверии, наверно, обиделся бы, опустил бы свои острые уши, которые держит торчком, вперед, будто режет ими встречные волны воздуха.

Нет, этот скакун не может изменить хозяину, бросить его в беде. Виктору все больше и больше кажется, что он встретился с Соколом - своим верным другом по кавалерийской службе.

...Учения шли возле самой границы. Учения, приближенные к боевой обстановке. "Брали" опасные скрытые преграды. Сокол умело и легко прошел всю дистанцию, выскочил на простор и расслабился, а тут еще один заслон с высоким кустарником и канавой за ним. Ни Сокол, ни Виктор об этом не знали в бою же тоже не будешь знать, что и где придется преодолевать. Сокол не рассчитал движения, споткнулся за канавой и упал... Виктор не успел вынуть из стремени левую ногу...

Сокол вскочил, рванулся вперед и вдруг остановился, почувствовав, что седока на спине нет. Вернулся к Виктору и стоял над ним, опустив голову, пока не подоспела помощь.

...Трещину в голени Виктора лечили в медсанбате. Проведать больного приходили товарищи по эскадрону, рассказывали, что Сокол каждое утро ржет, когда бойцы приходят в конюшню проводить чистку и уборку, ждет Виктора. На первых порах никого не подпускал к стойлу, не давал себя чистить. На повторных учениях не пошел на тот барьер, где случилось несчастье с Виктором. Обогнул преграду, и новый кавалерист не смог заставить его вернуться на повторную попытку.

Когда был снят гипс с голени, Виктору дали месячный отпуск. Только приехал домой, как началась война. Используя отпускные документы, помог жене эвакуироваться вот в это место, куда теперь мчит его Беляк...

А что сталось с его Соколом? Может, он уцелел, хотя ходили слухи, что их кавалерийский полк был разбит в первых боях на румынской границе. Конь мог уцелеть, а потом в другой части и кличку ему могли дать другую. Бывают на свете чудеса. Может, это и есть тот самый Сокол, изнемогший в артиллерии и попавший теперь в руки колхозного бригадира Семена? И ожил, вернулись к нему былые сила и красота? И, может, даже узнал своего бывшего хозяина...

...Дорога пошла густым лесом и, казалось, сузилась окончательно. Беляк перешел уже на спорый бег, его быстрый топот отдавался в сосняке недалеким, но гулким эхом. Над дорогой блестела звезда, кажется, та самая, которую видел Виктор, как только вошел в лес. Но теперь она поднялась выше и светила ярче... Своим мерцанием она показывала, что светить ей недолго и до самого зенита она не дотянет. Застигнутая еще далекой, но мощной властью первого солнечного луча, звезда исчезнет, будто утонет в ярком свете. Тогда над узкой, как лесная стежка, дорогою поднимется последняя четверть луны, она довольно быстро выходит из-за леса и с минуты на минуту начнет светить на дорогу. Луна, которая всходит поздно, рассвета не боится: бывает, что солнце уже высоко поднимется, а маленький светлый серпик плывет себе по небу медленно, беззаботно и вовсе не спешит исчезнуть. Плавает, но не светит.

Стремительный беспрерывный бег Беляка вдруг стал как бы тяжелее. Спина его качалась плавней, это Виктор чувствовал, поднимаясь на стременах, скорость уменьшилась: копыта коня утопали в чем-то мягком и, наверно, вязком.

"Неужели впереди болото? - насторожился Виктор. - Не хватало еще застрять в трясине".

Но все приметы показали, что болота тут быть не должно: на обочинах рос высокий сосняк, кое-где белели березы с густыми темными кронами. Однако дорога заросла - трава была коню по колено.

Чтобы не попасть в какую-нибудь трясину, а тем более - не сбиться с дороги (может, где и был какой-то знак, да не заметил на галопе), Виктор легонько натянул поводья, и Беляк сразу замедлил бег, только недовольно фыркнул и зазвенел удилами. Виктор успокаивающе похлопал его ладонью по вспотевшей шее, и конь остановился совсем. Спрыгнув с седла, всадник почувствовал под ногами песок. От частых дождей да еще, видимо, оттого, что тут никто не ездил, песок порос спорышем.

Догадка о том, что где-то он, наверно, пропустил объезд или параллельную дорогу, что теперешняя стежка, судя по всему, - заброшенная насыпная гребля, все больше подтверждалась. Виктор пошел по гребле пешком, чтоб лучше удостовериться, что это за дорога и куда она ведет. Беляк послушно шагал рядом, ласково терся головой о Викторов локоть, однако пофыркивал недовольно и настороженно. Виктор еще ничего не видел впереди, а конь, очевидно, уже видел, а может, чувствовал, что на дороге появилась неожиданная преграда.