– - Какое свойство? -- благодушно спросил Богун.

– - Сволочность. Как дети малые! -- она в совершенстве владела женской логикой. -- Приходится заступать на дежурство и нянчиться с ними.

– - Зачем -- нянчиться? Мы народ взрослый, умелый. Будет у нас людно, шумно. Запаздывают они, правда. Приличный человек не может не опаздывать… -- подойдя вплотную, он обхватил руками ее лицо. Запрокинул, поцеловал.

– - Помада! -- вскрикнула она, освобождаясь. -- Ну, наконец-то… Я думала, ты не рад!

Вскоре было здесь людно, шумно и славно.

Анна вызвалась помочь с посудой. Они остались вдвоем. Тихо сновали над мойкой бабочки. Обе стрелки на часах смотрели в зенит. Звезды плыли мимо облаков, как ночные кораблики в темном океане. Под окном на три голоса старательно исполняли похабную песню. Он попытался было открутить голову припрятанной бутылке, но Энн остановила его. Сказала:

– - Мой почему-то не звонит. Загулял, закрутил, зашкалил!

– - Пьет? -- удивился Богун.

– - Не-а… Спит и во сне самоутверждается, -- загадочно ответила она. -- По вселенным своей души бродит.

– - С бабенкой скуластой?

– - Если бы! -- она прошлась по квартире, заглянула в спальню, отстегнула телефонную пряжку от линии. -- Нет, он на другом подвинут. Вокруг мужики как мужики. В дом несут, водку глотают, футбол-хоккей смотрят. А этот -- собственные сны в компьютер запихивает. Датчики, шлем, пси-интерфейс… Да кому они нужны, сны бредовые? Я, говорит, не бездельник, я хакер ментальных полей… Дурачок…

Богун насторожился.

– - Он что, воевал где-то?

– - Как бы не так! Умом он слаб… Да и не знаю я о нем ничего. В то, что не бездельник, верю: на хлеб нам хватает; а еще -- звонки постоянные, отлучки, тайные встречи, -- может, деловой он? Боевик наркомафии… -- она рассмеялась. -- Чушь, чушь и чушь! Он такой правильный, огромный, с виду -- сильный и надежный, но -- блаженный… не знаю, чем он там занимается в свободное от сна время, только иногда боюсь за него. Не дел его боюсь, -- спохватилась Анна, -- он ничего такого просто не способен учинить; только все эти странности… ненормальность… ты имей в виду, я на одного тебя надеюсь, если вдруг что случится. Он не порченный, он под чьим-то влиянием, он жалкий и бессильный.

– - Ладно! Учту, -- хмуро пообещал Богун. -- Любишь ты его!

– - Я многих люблю, -- печально сказала Анна. -- Но живу я с ним. И если уйду от него, то не потому, что взяла вдруг и разлюбила. Я так не умею.

– - В наше время все жалкие, все под влиянием. И я не исключение! -- ревниво сообщил Богун. -- Со мной тоже бывает. Знаешь, как в фильме дурном: все вдруг меняется, другим становится, непривычным. Люди -- в масках, вещи -- как призраки, везде -- двойное дно.

Она подозрительно прищурилась.

– - Вот и мой о том же! Маски, корни в глубине, второе дно… личинки, бабочки…

– - Бабочки?

– - У нас по ночам все окна настежь. Вечером закрываю -- утром раскрыты. Он их расспрашивает, сердится, приказы им отдает. Я скоро сама рехнусь.

– - Постой-постой… -- Богун по-прежнему плохо соображал и никак не мог уяснить, о чем ему говорят. -- Как так -- приказы? Он ими командует, что ли?

– - Ну да! В воображении своем. Он не псих, -- повторила она, -- он этим балуется только в шлеме. Вдохновение посреди сеанса озаряет -- и все, и не подходи. Он и мне предлагал. Поначалу скрывал, прятал, и шлем, и зеркало прятал, а теперь предлагает. Но теперь уже я не хочу. Опротивело. Как так можно: сны от яви не отличать?

– - Назови мне его имя, настоящее имя. Я по картотеке проверю. Если он уже под колпаком, попытаюсь что-нибудь выяснить о нем.

– - А ты не знаешь? Настоящих имен у него много. У вас его, наверное, Руниным зовут. А меня зовут Энн… -- она хихикнула. -- Чем имя короче, тем ты известнее!

– - Анна или Энн -- разница всего в одной букве.

– - Я не Анна, я Татианна! -- гордо заявила женщина. -- Имя старинное, земное. Роман в стихах… к черту! -- оборвала она себя. -- Пусть в одиночестве сны свои смотрит. Живем только раз!

– - Как знать, вопрос не из простых, -- пробормотал Богун. Она взглянула с насмешкой:

– - Это все, что ты хочешь мне сказать?..

Он проснулся в самый глухой час. Занемела рука; женщина спала беспокойно, пытаясь разговаривать во сне; он осторожно высвободил руку, помассировал локоть. Безжизненная тишина висела за окнами. Он сразу почувствовал: произошло что-то из ряда вон… Очередной конец света. Вторжение подземного воинства. Может быть, теперь всем заправляют бабочки. Может быть, тротуары поросли Корнями… Он подошел к окну. Окно казалось ввинченным в ночную темноту. Стекла отсутствовали: прямоугольник на стене был затушеван плотным непроницаемым мраком. Богун кинулся к двери -- дверь не поддавалась. В этот миг он потерял самоконтроль.

Вновь и вновь пытался он наскоком отворить проклятую дверь. Обессилел, опомнился, увидел, -- интересно, как можно видеть в кромешной тьме, окутавшей спальню? -- что Анна, не обращая внимания на его старания, ищет что-то, отчаянно необходимое ей именно сейчас, в последний час бытия; ее тело светилось даже в темноте, как звезда или солнце: неяркое, потускневшее от времени и невзгод близкое солнышко.

– - Анна, ты что?

– - Где моя сумка?

– - Анна, ты сумку возле телефона оставила, -- мягко напомнил он. -- Успокойся. Надо подумать, как отсюда выбраться.

– - Так думай же! -- вскричала женщина. -- Моя косметичка в сумке!

Богун растерялся -- и захохотал. Отсутствие косметички напугало женщину сильнее, чем заколоченная дверь, твердая мерцающая мгла на месте окна, остановившиеся часы и отсутствие отражений в зеркалах.

Она угомонилась только после твердого мужского обещания при первой возможности выбраться наружу и прихватить ее сумку и чего-нибудь вкусненького -- а там пусть все катится в преисподнюю.

– - Утро вечера мудренее, -- сказал Богун, -- давай до утра поспим, вдруг вещий сон приснится.

Она встрепенулась и принялась выпытывать, что он, Богун, сумел запомнить из своего таинственного вояжа в Глухомань. Якобы имел он там контакт с неким вещим предметом или духом -- и скрывает даже от нее. Скрытный, противный, развратный тип.

– - Неправда! -- обиделся он. -- Я прямодушный, целомудренный, обаятельный! Я образец открытости, я эльф нежнейший…

Они не в шутку вцепились друг в дружку и начали борьбу; неизвестно, кто кого одолел.

Потом -- меряя шагами мрак и видя во мраке, как ровно дышит Анна и как трудно, наощупь, увязая в толще стен, продвигается спасательная миссия -- он долго пытался угадать знак, нащупать отмычку, найти потаенное; он ощущал немое внимание знака, обращенное на него; он чувствовал близость ответа; так слепец чувствует лунный луч, коснувшийся глаз. Тесно и тускло в комнате. Стены, занавес, остановившееся время. Безмолвие, духота, темный блеск слепых зеркал. Безмятежный сон Анны как сад за глухой оградой.

Жрица храма сновидений, -- размышлял Богун, разглядывая спящую и пытаясь отогнать отчаяние, -- редких качеств лапушка! Воздерживается от деяний, почти не напоминает о себе и совершенно не заботится о дне завтрашнем… ей достаточно сегодняшней любви… достойна леса и дворцов… а кто она? -- вопрос, настораживающий и необъяснимый, заставил его всмотреться в спокойное лицо женщины. -- Кто она на самом деле? -- он приблизился к мертвому зеркалу. -- Кто мы такие? Люди? Кто это -- люди?..

Зеркало ждало ответа. Зазеркалье пустовало, томилось и, словно заброшенный дом, требовало шагов, дыхания, слов, глаз. Не слишком понимая, что и зачем делает, начал он протискиваться в манящий лабиринт. А там, в настороженной тишине, уже дрожали, раскрываясь навстречу, хищные чуткие лепестки; цветок подхватил добычу; миг -- и Богун, собранный, ко всему готовый, стоит перед дверью. Перед простой дощатой дверью, из-под которой выходят на площадку мокрые следы -- и обрываются, словно кто-то, подпрыгнув, замахав крыльями, уверенно отправился в полет, вынуждая преследователей кричать и тянуться за ним, напрасно рваться в закрытую высь.