Удар!

Резкий, свистящий выдох, больше похожий на удушье, чем на обычный выдох, соскальзывает с моих сухих потрескавшихся губ, когда моя спина выгибается дугой от силы удара. Удар кнута приносит с собой взрыв боли, но именно из-за четырёх маленьких крючков на концах каждой кожаной нити, боль превращается в агонию. Крючки цепляются за раны, которые уже успели образоваться, разрывая кожу на спине и открывая голую плоть. Когда их тянут назад, унося с собой кусочки порванной кожи и крови, я падаю вперёд. Я вытягиваю перед собой руки, чтобы предотвратить встречу головы с бетонным полом. Пот укрывает моё тело, и солёные капельки медленно просачивается в порезы . Это больно как чертов ад.

— Посмотри на своего брата, Ной. Посмотри на то, что ты с ним сделал, — голос нашего мучителя насмехается над моим братом. Я ненавижу этот голос, но больше всего я ненавижу человека, которому он принадлежит. — Всё о чём я попросил, так это прикоснуться к нему. Но ты не сделал это как надо, — короткий, лишённый чувства юмора смешок. — Вы делали очень много плохих и очень грязных вещей друг с другом.

— Пот-потому что… ты… больной ублюдок…

Я должен был предвидеть, что на меня обрушится ещё один удар, припечатав моё тело к земле.

— Каждый раз, когда ты говоришь мне «нет», этот глупый маленький щенок будет получать. Тебе же известно это, Ной.

— Не… не слушай… не слушай, Ной… он не сможет сделать со мной…

Мне больно говорить. Больно дышать. Больно, блядь, моргать. То, что я хочу больше всего на свете — это мою маму. Она заставляет боль уйти. Я бы свернулся на её коленях. Она бы гладила меня по волосам, напевая песенку. Я бы слушал её песенку, спокойно умирая на её коленях. Это единственная вещь, о которой я когда-либо молю Бога. Не уверен, что он вообще слышит это. Но я всегда этого желаю. Умереть у неё на руках. Уйти подальше от этого ада и демона, который создал его.

Но этого так и не произойдёт. Мама лежит в психиатрической больнице из-за попытки самоубийства. Никто не услышит мои молитвы, потому что Бога не существует. Никто не спасёт меня и Ноя. Вот почему я не могу сдаться. Он не получит никого кроме меня. Я не могу оставить его одного в этом. И я думаю… Я думаю, что отец хочет сломать его. Вот почему я всегда стараюсь обратить внимание отца на себя. Я могу с этим справиться. Когда он выбивает дерьмо из меня, он не трогает Ноя.

Череда тяжёлых приближающихся шагов предупреждает о его приближении ещё до того, как он сжимает прядь моих волос в кулак и дёргает меня так, что я болтаюсь в воздухе, а мои пальцы едва касаются пола.

— Я собираюсь убедиться в том, что целый океанский лайнер войдёт в твою порочную маленькую задницу, щенок, после того, как я закончу с тобой

Меня трясёт. Я ощущаю боль каждой клеточкой своего тела, но гнев даёт мне что-то, на чём можно сосредоточиться. Это кромешная тьма прямо в сердце. Один глаз опух и закрыт, а другой едва открыт, чтобы что-либо разглядеть, но я поднимаю взгляд и решительно смотрю в мёртвые глаза самого Сатаны, издеваясь.

— Мне только двенадцать, а мой член больше чем у тебя, ублюдок, — выплевываю я с кровью, которая украшает весь мой рот.

Он отбрасывает меня в сторону, и моё тело падает на пол с тошнотворным стуком подобно аромалампе. Он делает один, два, три гигантских шага в мою сторону, а затем наваливаться на меня со всей силой и мощью в двести с лишним фунтов, укрощая ребёнка.

— НЕТ! Папа. Нет! Я сделаю это! Пожалуйста! Пожалуйста, позволь мне сделать это!

Я не слышу мольбы Ноя, потому как моя истерзанная плоть полностью под весом отца. Я не слышу своего близнеца, который умоляет и плачет ещё сильнее, потому что мои крики слишком громкие.

— АЙЙЙЙЙЙ!

Крик возвращает меня к реальности, когда кусочки тёмного прошлого рассеиваются. Это маленькая девочка борется и кричит, когда член-под-простыней затаскивает её в комнату и захлопывает дверь.

Даже с закрытой в спальню дверью можно услышать приглушённое: «Я хочу к папочке! «Я хочу к папочке!» — снова хнычет она. Этот высокий, сильный визг сливается с криками её отца. Смотря в сторону, я вижу, как Дро поднимает лом и бьёт База по правому колену. Он повторяет это снова и снова, словно вбивает гвоздь в дерево. Всё, что слышно, это крики. Так много чёртовых криков. «Папа! Папочка!»

— Заткнись или я проломлю твоему папочке голову! — терпеть не могу детей.

Молчание. Чёртово золото.

Подходя к Дро, я быстро понимаю, что его методы не действуют. Эти чёртовы вопли рано или поздно заставят кого-нибудь позвонить в полицию. И мне не хочется ошиваться поблизости, если они прибудут раньше.

Извлекая СИГ (прим.: пистолет) из задней части своих джинсов, я сокращаю расстояние между нами и наставляю пистолет на побитое лицо База.

— Где, блядь, долг?

Остаточное дерьмо после моего последнего воспоминания чертовки злит меня. Я не могу видеть ясно. Всё, чего я хочу, так это превратить кого-то в кровавое месиво. Прижимаю пистолет к виску База. Я готов выстрелить.

— Говори или я спущу курок.

Серьёзный, как чертова раковая опухоль, я снимаю предохранитель, и прижимаю палец к спусковому крючку. К дулу прикреплён глушитель. Никто ничего не услышит.

— Я… чёрт… ладно, чувак, хорошо. Там… там четыре штуки в задней части морозильной камеры, внутри вафельной коробки.

— И мой товар?

Глядя на его хныканье и покрасневшее лицо, мне хочется нажать на спусковой крючок. Я хочу, чтобы он сказал, что ничего не осталось. Хочу, чтобы Дро дал мне сигнал. Нажать на курок. Пристрелить его. У меня чешутся руки. Я смотрю на Дро, но он сосредоточенно смотрит на База.

— Чёрт, Дро… блядь, мужик… Мне так чертовски жаль, мужик. Я…У меня кое-что осталось. Я должен был опробовать это… мой малыш, Феликс, он попросил, чтобы попробовать новую продукцию.

Процедив сквозь зубы, Дро спрашивает:

— Где мой товар?

— Ванная… в туалете. Я оставил его там… Я сложил всё в латексную перчатку, как ты и показывал мне, Дро. Оно внутри… внутри бачка.

Когда Дро кивает головой в сторону ванной, указывая мне, что я должен пойти и проверить, мне хочется сказать ему, чтобы он сам валил за своим дерьмом. Прямо сейчас я не хочу быть чёртовым мальчишкой на побегушках. Но я не говорю такое дерьмо в основном потому, что у меня есть достаточно уважения к нему, чтобы держать свой рот на замке, когда ситуация требует этого. Не буду лгать, чтобы убрать пистолет мне требуется минута или две, и только после этого я медленно отхожу от База. Опустив СИГ, я иду в ванную. Сняв крышку с бачка, ставлю её на раковину и возвращаюсь, чтобы заглянуть внутрь. В холодной воде покачивается плотно набитая бледно-жёлтая латексная перчатка. Как бы сильно мне не хотелось пристрелить База, без какой либо причины, кроме выбешивания меня из себя, я должен преподать идиоту урок на знания, как хранить СКАЙ. Я выхожу из ванной с мокрой перчаткой в руке и, перехватив мой бросок, Дро ловит перчатку, прежде чем она падает на пол. Затем я иду на кухню, где обнаруживаю белый холодильник Whirlpool, занимающий немного место. Держа в одной руке свой пистолет, второй я открываю морозильную камеру. Здесь ничего нет, кроме замороженного мяса с истёкшим сроком годности. Я продолжаю смотреть дальше. Коробка из-под вафель находится позади пустой формочки для льда. Две скатанные пачки наличных попадают в мои руки, когда я переворачиваю коробку. Просто чтобы проверить, я заглядываю внутрь, думая, что, возможно, две оставшиеся закрученные пачки застряли внутри картонной коробки.

Ничего.

Отложив коробку, я начинаю рыться в морозилке, выкидывая испорченное замороженное мясо, которое с грохотом падает на пол. Снимая резинки, я быстро пересчитываю каждую пачку, пока возвращаюсь в гостиную.