Разобрались в итоге только к семи часам - и, поразмыслив, двинулись в бар все вместе, вчетвером.

Где-то около десяти часов, между пятым коктейлем и шестым танго с Кэндл, Морган почувствовал, что в груди что-то скребётся. Он зашарил по карманам и с удивлением выудил на свет божий часы, которые совершенно точно утром оставлял на столике у кровати. Внутри бронзового корпуса будто ворочался большой сердитый жук. Откинуть крышку Морган так и не решился. Вместо этого он заказал шестой коктейль и, не дожидаясь, пока его принесут, утащил Кэндл на площадку, подальше от неумело танцующих пар и поближе к тоскливым саксофонам.

Ему было хорошо.

На следующее утро Ривс на работу не вышел - выпивки и людей для него оказалось накануне слишком много. Кэндл с Оаклендом, зелёные от недосыпа и головной боли, шёпотом обсуждали несправедливость бренного мира. Морган, по возможности делая работу за всех, насвистывал себе под нос и мысленно благодарил Донну за её ужасающее, но такое действенное варево от похмелья. Посетителей, как это всегда происходит после больших наплывов, почти не было, солнце за окном светило восхитительно ярко… Но когда Морган поднял голову на очередное звяканье колокольчиков над дверью, он подумал, что, похоже, так и не протрезвел со вчерашнего дня.

На пороге стоял фонарщик. Тот самый, и не узнать его было невозможно, хоть ростом он теперь стал ростом с обыкновенного верзилу-баскетболиста. То же нелюдимое лицо, желтоватые глаза, слегка вьющиеся волосы, смоляно-чёрные и блестящие - точь-в-точь как мех на воротнике длинного, в пол, пальто. Только фонаря недоставало.

Увидев Моргана за стойкой, фонарщик кивнул ему, как старому знакомому, и скользящим шагом прошёл к окошку.

- Добрый день, - дежурно улыбнулся Морган. Кэндл всё также ипохондрически выговаривала что-то Оакленду на ухо; с её точки зрения, разумеется, не происходило ничего странного. - Чем могу помочь?

- И тебе привет, чадо, - широко ухмыльнулся Фонарщик. - А я по делу. Точнее, с советом.

- Буду рад выслушать.

В голове у Моргана зазвенело.

Фонарщик тяжело облокотился на стойку и щёлкнул ногтем по стеклу; оно мигнуло и растворилось в воздухе.

- Ты, это, перестал бы уже нос от приглашения воротить. Часовщик сердится, - доверительно прошептал он. В чёрных зрачках поочерёдно вспыхивали огни - малиновый, золотой, зелёный, синий, снова малиновый… Ритм завораживал и вызывал слабую дурноту. - А его лучше не сердить. Он ведь возьмёт и придёт, так-то, малец.

- Не представляю, о чём вы говорите, - ответил Морган спокойно, а в памяти всплыл странный стук в окно в десять вечера два дня назад и шорох в часах - вчера.

- Знаешь, - хмыкнул фонарщик. - Ступай сегодня в “Шасс-Маре”, часам к десяти. И не бойся, дурного ничего не случится. Так, кой-кто на тебя одним глазком посмотрит. До полуночи домой вернёшься.

Морган невольно улыбнулся.

- Как Золушка?

- Да навроде, только заместо феи я буду, - хохотнул фонарщик. - Приходи, Морган Майер.

- Я не знаю, где этот ваш “Шасс-Маре”, - откликнулся он, В голове вертелась одна и та же фраза: “Часовщик сердится”. От одной мысли о том, что Уилки может разгневаться, колени отчего-то становились как желе…

…а в голову бил дурной азарт.

- А тебя проводят, - подмигнул фонарщик. - Ну, бывай, чадо.

Он плавно отклонился и отшагнул. Морган понял вдруг, что ему ужасно много надо у него спросить - о том отрывке из мемуаров О’Коннора, о безликом в сквере, о городе, которого нет на картах - точнее, нет на новых картах… Он подался за великаном, чтобы окликнуть, вернуть, продолжить разговор - и смачно треснулся лбом о стекло над стойкой. Почти как тот чернявый мальчишка накануне, разве что кровь сейчас не пошла.

Когда спустя пару секунд Морган немного пришёл в себя, то фонарщика, разумеется, и след простыл. Зато Кэндл изволила отвлечься от жалоб Оакленду и уставиться тем самым тревожно-материнским взглядом, который не сулил ничего хорошего.

- Поскользнулся, что ли? - пробасил Оакленд, недоумённо поправляя очки.

- Да, - кивнул Морган. Оправдание попалось удачное, грех не воспользоваться. - Пойду приложу лёд.

- Ага, а то завтра будешь щеголять синяком во весь лоб, - хихикнула Кэндл и решительно поднялась: - Я с тобой. Свисни тогда, если кто придёт, - обернулась она к Оакленду. Тот махнул рукой и придвинул к себе лоток с неразобранной почтой.

Льда в морозилке оказалось четыре упаковки. Кэндл вытащила две - одну вручила Моргану, а другую плюхнула себе на голову и завалилась в кресло, утопая в мягких подушках. Узкая юбка задралась до середины бедра.

- М-м… Интересный был последний посетитель, да? - осторожно спросил Морган, стараясь не слишком пялиться на кислотно-зелёный верх чулок. С одной стороны кружево немного завернулось, и руки так и чесались его поправить.

- Издеваешься? Та пожилая леди с постной физиономией? - кисло переспросила Кэндл. - Или у неё один глаз стеклянный, а заявление написано на патуа?

- Кажется, я представляю, как ты будешь развлекаться на пенсии, - фыркнул Морган и едва успел уклониться от тяжёлой упаковки со льдом - даже с похмелья бросок у Кэндл был меткий.

“Пожилая леди, надо же”.

Определённо, фонарщик любил и умел пошутить.

Работы до самого конца дня так и не прибавилось. Кэндл продремала после обеда с час и полностью пришла в норму. Оакленд скинул на неё часть своих дел и сбежал домой пораньше, к ненаглядной Мэгги. Морган, пользуясь тем, что никто на него не смотрит, развернул старый план города и попытался разыскать на нём злосчастное “Шасс-Маре” - безрезультатно, разумеется.

Когда он вышел из офиса, было уже темно - только небо тускло светилось последним эхом заката и горели фонари. Под стекло к старенькой “шерли” кто-то засунул рекламу пиццерии. Морган тщательно изучил её, но никаких тайных знаков не нашёл, скомкал и выбросил в урну.

В кармане глухо тренькнул телефон. Писал Джин Рассел:

“Поболтаем на днях? Нужно обсудить подарок Саманте на г.п.п.”

Что такое “г.п.п.”, Морган и понятия не имел, однако тут же набил ответ с согласием. Вряд ли Джин стал бы вытаскивать его только ради того, чтоб в сотый раз поболтать о вкусах жены, которые не менялись уже лет двадцать.

“Шерли” лениво тащилась сквозь город, от одного тёмного пятна до другого, с неохотой выползая под свет фонарей. Не то чтобы Морган сознательно тянул время или ждал обещанного провожатого… Просто домой ему возвращаться не хотелось. Отец уже больше недели не заговаривал ни о каких поручениях - то ли берёг после нападения, то ли не доверял. Разговоры за ужином совершенно не клеились, если бы не безупречная стряпня Донны и сюрпризы погоды, то приходилось бы чопорно молчать.

“Замкнутый круг”.

Моргану не нравилось выполнять полупросьбы-полуприказы отца, но без них становилось совсем тошно.

Он безупречно загнал машину под навес, замкнул сигнализацию над калиткой. И в холле, и в гостиной было пусто. Наверху дробно, нервно рассыпалась “Ода радости”; пахло дорогими сигарами, которые отец доставал только к приходу гостей. Морган заглянул на кухню, стащил у Донны кусок мясного рулета и, жуя на ходу, пошёл переодеваться. Долго медитировал над выдвинутым ящиком, но в итоге достал не домашний костюм, а джинсы, майку с черепами - подарок Кэндл - и мышасто-серую флисовку с капюшоном.

Карман почти сразу потяжелел.

Без особенного удивления Морган сунул руку и обнаружил там часы Уилки. Картинка под крышкой осталась прежней, а вот время сдвинулось почти на час, к четверти десятого.

- Шасс-Маре, - пробормотал он. - Шасс-Маре…

Слово плавилось на языке морской ледышкой.

Ужин прошёл тихо - отец уехал играть в преферанс с кем-то из коллег. Этель, пользуясь моментом, пригласила Донну за стол и завела с ней долгий разговор о комнатных цветах. Где-то между монстерами и диффенбахиями Морган покончил с со стейком, благоразумно прикрыл недоеденную зелёную фасоль бумажной салфеткой и отправился на кухню за минералкой.