Но не знают случайные экскурсанты, спустившиеся в парижские катакомбы, не знают экскурсоводы, объясняющие им значение этого огромного склепа, в котором собрано больше мертвецов, чем живет сейчас людей в центральном парижском округе, не знают сами парижане, живущие наверху, что один раз в год, в день, который точно неизвестен, ибо он постоянно меняется, все миллионы костей и черепов, собранных под землей, внезапно оживают, обрастают плотью, наполняются кровью и жизнью, и миллионы погребенных, незримые и невидимые почти никому, выходят наружу, и смешиваются с беспечной и веселой парижской толпой. Воины и ремесленники, рыцари и ковали, поэты и священники, трубадуры и адвокаты, актеры, комедианты и лекари, бездомные нищие и зажиточные торговцы заполняют улицы Парижа, и бредут сквозь них в никуда, бредут в вечность, увлекая в этот свой бесплотный поток всех остальных. И тогда в городе происходят внезапные самоубийства и безумные прозрения, поэты пишут гениальные строчки, любовники кидаются в объятия друг к другу, боясь их разомкнуть, ибо чувствуют за пределами этих объятий дыхание смерти, а безумцы бросаются с Эйфелевой башни вниз, или прыгают в Сену с привыкших ко всему парижских мостов. А поток невидимых мертвецов продолжает заполнять улицы и переулки Парижа, и, не вмещаемый ими, вливается в туннели метро, проникает в квартиры горожан, кинотеатры, бордели и ночные клубы. И люди сходят с ума, не понимая, что же вокруг происходит, и только лишь самые чуткие, самые искренние и самые ранимые, а также дети, которых еще не испортили взрослые своим цинизмом и своей всепроникающей пошлостью, могут видеть призрачный ход миллионов бесплотных сомнамбул, смотрящих в никуда незрячими глазами, и натыкающихся, как в потемках, на углы домов, на деревья, трамваи, автобусы и прохожих. Сомнамбул, одетых в платья бесчисленных эпох, прошедших над Парижем за последние тысячи лет. И тогда дети, а также наиболее искренние и способные чувствовать присутствие вечности взрослые, на мгновение останавливаются, и с ужасом смотрят на этот бесплотный поток, в безумной и мгновенной вспышке прозрения понимая, что это они сами движутся через город в этом бесплотном потоке. А потом все стихает, все успокаивается, мертвецы постепенно возвращаются в свои катакомбы, и ложатся как можно ближе друг к другу, оборачиваясь бесконечными массивами черепов и костей, которые принадлежали людям, жившим когда-то наверху. Людям, которые любили, ненавидели и надеялись на лучшее не в меньшей мере, чем те, которые живут наверху сейчас.

"Крепости стареют и умирают так же, как люди, друзья мои. Налейте кружку пива старому защитнику крепости Алустон, и я расскажу вам историю, которую вы больше нигде не услышите! Что вы говорите, что? я, знаете-ли, глох слегка на правое ухо! Это результат тех боев на стенах поверженной крепости, когда она уже лежала в руинах, но не была прокопана до конца, на глубину 10 метров, до самой скалы, на которой ее когда-то построили. Что я делал на стенах разрушенной крепости? – я сражался на ней, защищая свою и чужую свободу, в том числе, дорогие мои, и вашу, потому что после падения Алустона вы так же несвободны, как и остальные жители этого города. Ваши карманы набиты деньгами, вы пьете пиво в кафе «Алустон», и даже не знаете, что это имя носила когда-то крепость, с которой поступили так же, как с Карфагеном. Вы не знаете, как обошлись с Карфагеном? не знаете? – его, дорогие мои, сравняли с землей, и место, на котором он когда-то стоял, засыпали солью, чтобы здесь больше никогда уже ничего не стояло. Чтобы проклясть его на века, на тысячелетия, навсегда. Точно так же поступили и с Алустоном, разве что солью его не засыпали. Кто так с ним поступил? – да вы же сами, молодые алуштинские повесы, ваши отцы и деды, ваши матери и учителя, сами жители Алушты, этой якобы жемчужины у моря, которые не захотели сохранить в центре города древнюю цитадель. Которая мешала им своим героическим прошлым, мешала предаваться ежедневному разврату, как делаете это вы, мешала быть лакеями у полчища ленивых и наглых приезжих, этих нуворишей, этих отдыхающих и туристов с набитыми, как и у вас, деньгами карманами, насилующих ваших сестер и потенциальных невест, плюющих с высокой горы и на историю этого города, и на его природу, и на его красоты. Впрочем, все ваши деньги, которые вы сейчас пропиваете – это деньги надменных приезжих, и вы, а также ваши родители – всего лишь лакеи, всего лишь дежурные при даче, на которой отдыхают приезжие гости. А ведь вы могли бы быть защитниками Алустона, как был им некогда я, могли иметь свою гордость, свое мужество и свою силу, даруемую вам гордой и древней крепостью. Могли бы, как героиня греческих мифов, прекрасная и гордая Ифигения, приносить в жертву этих плюющих на вас приезжих, этих насильников, обжор и пьяниц, которые валяются здесь на берегу, словно свиньи, и своим хрюканьем, вонью и непотребством приводят в ужас всех, кто еще не сошел с ума от этого непрерывного вселенского отдыха. Впрочем, вы, очевидно, и слыхом не слыхивали об Ифигении, куда уж вам, разнеженным и избалованным сыновьям отцов, предавших на уничтожение и забвение самое ценное, что существовало в этом городе – древнюю крепость Алустон, – куда уж вам быть защитником хоть кого-то?! Ну что же, за бокал вонючего пива и пару кусков такой же вонючей соленой рыбы я расскажу вам все, ничего не утаивая, от самых древнейших времен, и до нынешних дней. Я расскажу вам о зарождении, борьбе и падении прекрасной крепости, давшей когда-то название вашему родному городу.

Крепости, последним защитником которой я некогда бы. Итак, не пейте слишком много, и постарайтесь дослушать все до конца, ибо история эта поучительна и печальна, и имеет непосредственное отношение к Алуште. Или, если хотите, к пивнушке под названием "Алустон", в которой мы с вами сейчас находимся.

Я бы мог вам рассказать о начале времен, о греческих мифах, и об одном из них – мифе об Ифигении, греческой принцессе, дочери царя Агамемнона, волею судеб перенесенной в Тавриду, и ставшей жрицей в храме богине Девы (местное название Артемиды), который находился совсем недалеко отсюда, у подножия горы Кастель. Впрочем, таких храмов было несколько. Но что вам, местным неграмотным шалопаям, древняя история и древние мифы? – вы в них завязните, как завязает муха в блюдце со свежим медом; тем более, что я рассказывал вам о местной крепости Алустон. Пропустим поэтому почти полторы тысячи лет, и силою воображения, которого у вас, разумеется, нет, очутимся в 6-ом веке нашей эры, когда по приказу византийского императора Юстиниана Первого был построен замок Алустон и замок в округе Горзувитской. Впрочем, пусть горзувиты сами заботятся о себе. И не надо, прошу вас, скалить свои попорченные сигаретами и выпивкой зубы, ибо выражение "горзувиты" такое же благородное, как выражение "алустонцы". Впрочем, алустонцами вам уже не стать никогда, ибо Алустона больше не существует. Закажите, если не жалко, мне еще одну кружечку пива, и я продолжу свой пространный рассказ. Вы знаете, что такое грозная крепость, стоящая одиноко на высоком холме, и положившая начало целому городу? Ставшая его душой, его защитницей, его символом, без которого город не может существовать? Вот этим и был Алустон для его жителей: душой, символом, и мощной твердыней, который сразу же стал отражать набеги соседей, и покрыл себя в веках немеркнувшей славой! У крепости Алустон было три башни: круглая, квадратная и рогатая, вздымавшиеся на высоту 20 метров, а стены его, сложенные из прочного крымского камня, достигали десятиметровой отметки. Вторжение кочевников, старавшихся через перевал, который находился чуть выше крепости, добраться до богатых византийских городов, осада огарян – так называли византийцы русских, дохристианских язычников, походы новгородского князя Бравлина и киевского князя Владимира, – все это выдержал Алустон, который множество раз был разрушен, и множество раз восставал из пепла, словно легендарная птица Феникс. Впрочем, навряд ли вы слышали о птице Феникс, ваши птицы не летают так высоко. Запомните, мои дорогие: крепость жива до тех пор, пока живы люди, готовые ее защищать! И поэтому Алустон восстанавливался множество раз, несмотря на набеги половцев, а вслед за ними монголов, разрушавших алуштинскую твердыню буквально до основания.