– Ты всегда говорил мне, что очень смел и силен, – сказала она со смехом Гадару, закрывая перед ним дверь в свою спальню, и решительно выталкивая из нее мужа-любовника, – ты всегда говорил мне о своей смелости, вот и докажи теперь на деле, причем не на супружеском ложе, а в темном лесу, так это, или не так. Возьми вот эту корзинку, и наполни ее доверху маленькими светлячками, которых всегда много ночью в лесу, и которых собрать тебе не составит никакого труда. А если не сделаешь этого, и не наберешь мне лесных светлячков, то можешь навсегда забыть и о моей спальне, и о моей постели, а заодно уж и о моих жарких объятиях!

– Но как же я сделаю это?! – взмолился из-за двери огорченный и озадаченный Годар, хорошо понимающий, как опасно ночью в лесу собирать в корзинку ползающих в траве светлячков. – Как же я сделаю это, милая Ануй, ведь ночью в алуштинском лесу можно наткнуться и на хищного вепря, и на волка, и на медведя, и даже на льва-людоеда, которые, говорят, еще живут в пещерах на склонах Чатыр-Дага, хоть их почти всех при свете солнца и извели бесстрашные охотники за львиными шкурами? Как же я выполню твою прихоть, милая Ануй, если в темноте маленьких светлячков нельзя отличить от блеска глаз хищной рыси, которая тоже водится в здешних непроходимых местах? Ты обрекаешь меня на верную гибель, милая Ануй, видно, я тебе уже надоел, и ты только ищешь повод, чтобы избавиться от меня, и найти себе нового мужа!

– Никакого повода я не ищу, – сказала из-за двери, сдерживая смех, его легкомысленная жена, – тем более повода избавиться от тебя. Месяц супружеской жизни – это еще не тот срок, после которого муж становится настолько постылым, что жена готова на все, лишь бы уйти от него. Нет, милый Годар, я по-прежнему люблю тебя, но не впущу к себе в спальню, сколько бы ты меня не просил, пока не выполнишь мою просьбу!

Ничего не оставалось огорченному Годару, как взять в чулане вместительную корзинку, и отправиться ночью в темный и страшный алуштинский лес на поиски маленьких светлячков. Страшно было ему собирать этих светящихся насекомых, похожих не то на жуков, не то на ночных божьих коровок, мурашки ползли у него по спине, холодный пот заливал глаза, руки и ноги дрожали от страха, но он упорно продолжал свою работу, потому что еще сильнее хотел оказаться в спальне безумно любимой им Ануй! Ах, безумие любви, безумие любви, какие порой странные формы ты принимаешь! Ах, легкомыслие алуштинских красавиц, обрекающее иногда их любимых на верную гибель, неужто ты не сменишься мудростью взрослых, умудренных опытом женщин!? Ах, участь несчастных влюбленных, летящих, как беззаботные мотыльки, навстречу своей гибели, и сгорающих в пламени весело горящей свечи! Именно таким беззаботным мотыльком и был юноша-Годар, собирающий в темном алуштинском лесу маленьких светлячков, выполняя безумную прихоть своей юной жены Ануй! Мотыльком, который должен неминуемо погибнуть, ибо вернуться назад из темного ночного алуштинского леса в те времена не удавалось еще никому!

Когда корзина Годара была уже полна до краев, и можно было наконец-то возвращаться домой, он неожиданно увидел в зарослях терновника (он определил на ощупь, что это терновник) двух необыкновенно красивых светлячков, настойчиво посылающих ему свои зеленые искорки-лучи. Протянул Годар руку в сторону зеленых светлячков, уже было дотронулся пальцами до них, но вдруг услышал в ответ яростное шипение, и только в последний момент сообразил, что зеленые светлячки были на самом деле глазами хищной и беспощадной рыси, от которой в ночном лесу спастись невозможно. Был Годар отважен и смел, и при свете ясного дня вполне возможно он бы и справился с этим ночным хищником, тем более, что на поясе у него всегда висел острый кинжал, доставшийся ему в наследство от предков. Но сейчас все было по-другому, и несчастный Годар, выпустив из рук корзину, полную светлячков, только и успел прошептать: «Ануй, не забывай меня никогда!» В то же мгновение он был растерзан взбешенной рысью, которую потревожили во время ночной охоты, да еще и пытались пальцами коснуться ее зеленых кошачьих глаз.

Напрасно Ануй всю ночь не спала, ожидая своего мужа Годара, напрасно корила себя за легкомыслие, вспоминая ласки и слова Годара, приятней которых, кажется, не было ничего в мире. Наутро, еще до рассвета, когда Солнце еще не взошло из глубин моря, побежала она в сторону леса искать Годара, но молва о гибели юноши уже бежала ей навстречу, и эта молва была так же черна, как беспросветная алуштинская ночь! Совсем обезумела Ануй от горя, рвала на себе волосы, обзывала самыми последними словами, хотела даже утопиться в море, но все было напрасно: вернуть назад Годара она уже не могла! Тогда, похоронив мужа и справив по нему поминки, какие требовали местные обычаи, она пошла на берег моря, и упросила сильных белых чаек поднять ее и ту корзинку со светлячками, что собирал ночью Годар (светлячки эти по-прежнему находились в корзинке), – упросила она поднять ее вместе с корзинкой на самое небо. Белые чайки пожалели убитую горем Ануй, позволили одеть на них специальную упряжь, которую сшила молодая вдова, сделав из легких и длинных лент что-то вроде седла, в которое она и уселась, и подняли ее на самое небо. А уж там, на небе, разбросала Ануй в разные стороны маленьких светлячков, найденных несчастным Годаром, и они стали звездами, освещающими людям по ночам их путь, и позволяющими не путать глаза хищников с другими мирными огнями, которых на земле не так уж и мало. Разбросав по небу своих светлячков, Ануй поблагодарила белых чаек за их помощь, и бросилась вниз в море, упав на дно, и превратившись в красивую раковину-рапану, так как не хотела дальше жить одна без Годара. Так и сияют с тех пор по ночам на небе звезды. И люди, глядя на них, всегда с благодарностью вспоминают и Годара, и Ануй, гибелью своей осветивших беспросветное и черное ночное небо. Но хоть и стало по ночам светло в алуштинской долине, а в лес в эту пору все равно никто не ходит, справедливо опасаясь повторения несчастной участи юноши-Годара.

Когда Господь Бог создавал землю, Он для величия ее воздвиг в разных местах разнообразные горы, и населил их множеством волшебных существ, которые бы в будущем служили героями различных легенд и сказаний. И только лишь под конец своей поистине божественной работы обратил Господь свое внимание на маленький Крым, для гор которого совсем не осталось у Него волшебных героев. Остались в запасе лишь какие-то ядовитые существа, злобные, и враждебные всему живому. Змей Аждарх, ехидна Марена, дракон Ажи-Дахак, червяк Иллуян, пиявка Пипра, а также парочка злобных и отвратительных великанов Заххак и Джамшид, которых Всевышний сразу же заковал в волшебные цепи, и поместил их внутри самых глубоких пещер величественной крымской горы Чатыр-Даг. Там же, внутри Чатыр-Дага, поселил Он и всех уже упоминавшихся злобных существ, а также целую тьму разной нечистой и крайне зловредной мелочи, которая ненастными и ветреными осенними, а часто и зимними днями поднимается на поверхность, и стоит, как рыба в глубоком омуте, над вершиной огромной столовой горы. Вытягивает под напором злого северного ветра, дующего со стороны горы Демерджи, свое отвратительное красное тело червяк Иллуян, раскрывает огромную пасть дракон Ажи-Дахак, скалится ехидна Марена, качается между небом и землей пиявка Пипра, а в недрах Чатыр-Дага ревут и просятся на поверхность прикованные к стенам пещер великаны Заххак и Джамшид. Вокруг же болтается, словно разная морская мелочь на дне во время морского шторма, тьма разных злобных созданий, и протягивает руки в сторону ближайших крымских долин, заранее предвкушая, как она будет мучить живущих там крымских людей. И вся эта непотребная нечисть свалилась на голову крымских жителей лишь потому, что Господь вспомнил о нашем крохотном полуострове в самый последний момент, когда уже ничего изменить было нельзя! Ну да неисповедимы пути Господни, и не нам, простым и жалким смертным, судить о целесообразности Его многотрудных и важных дел! Мы должны лишь покорно принимать к сведению все, что Он совершил, и жить бок о бок с Химерами Чатыр-Дага, заранее опасаясь всего, что они способны здесь совершить. И это не пустые слова, ибо трудна и необычна жизнь в крымских прибрежных, да и не только прибрежных, долинах, над которыми господствует величественный Чатыр-Даг, резко отличается она от жизни в подобных долинах других созданных Всевышним мест. Много здесь и хорошего, и дурного, и подчас непонятно, чего из них больше, а чего меньше. Ну да во всем этом позволяют разобраться крымские легенды, которые собираются и записываются отнюдь не глупыми людьми, специально уполномоченными высшими силами для этой героической, посильной разве что титанам работе. Следите за легендами, други мои, да поглядывайте время от времени в сторону Чатыр-Дага, чтобы вылезшие из недр его Химеры не застали вас врасплох, и вконец не испортили вашу и без того непростую жизнь!