Holly Averin

То, что я услышала в тот вечер, повергло меня в настоящий шок. Рассказанная ею исто­рия ломала всю мою жизнь. Я слушала её и не верила, что всё это про­исходит со мной. Как же мне теперь жить дальше, как всё это совместить с той моей жизнью, которую я прожила до этого дня? ‒ с тревогой думала я. ‒ Её рассказ был как взрыв бомбы, потрясший меня до глубины души.

‒ Я подданная Соединённых Штатов Америки, Хали Эверин, а в России живу только последние семь лет. У нас с тобой, милая моя, судьбы очень схожи, – начала она свой рассказ, а я, поудобнее устроившись на кро­вати, подложила повыше под голову подушку и погрузилась в полусо­знательное состояние, переживая все сложные и трагиче­ские перипетии её жизни.

Внимательно посмотрев на меня, Галя продолжила:

‒ Окончив в Сан-Франциско школу, я поступила в Стэн­фордский университет в Калифорнии, недалеко от города Пало-Альто. Училась я на факультете бизнеса, на этом настояла моя ба­бушка, хотя мне была ближе юриспруденция. Так, занима­ясь в уни­верситете, я по­сещала и лекции по юриспруденции. В итоге я защи­тилась и получила два диплома об окончании факультета бизнеса и юриспруденции. У нас были прекрасные преподаватели, ты, может быть, даже знаешь не­которых из них, они до­вольно известные личности, ну, например, Кондолиза Райс ‒ про­ректор университета ‒ она читала у нас полито­логию.

Ещё в университете меня заметил один молодой человек, на то время уже преуспе­ваю­щий бизнесмен, Дэниел, и у нас с ним завязался ро­ман. Как и ты, первый свой сексуальный опыт я приобрела, когда мне было уже под двадцать. В Америке тогда было не модно лишаться невинности в раннем возрасте, но дело не в моде. Я влюбилась в него по уши, до беспамятства и он, зная об этом, чтобы не мешать мне учиться, огра­ничивал наши встречи. Этому способствовало и то, что жил он и ра­ботал в другом городе ‒ в Окленде ‒ от Стэн­форда не­сколько часов езды на машине. После окончания университета мы поженились и наш медовый месяц про­вели на Молокаи, очень красивом острове на Га­вайях.

Э комо маи о Гавайи! – задумчиво произнесла Галина, погрузившись в воспоминания.

Райские места, чистый воздух и морская вода сделали наш ме­до­вый месяц незабываемым и очень плодотворным. В США я вернулась уже беременной. Жили мы тогда в западной части Манхэттена, на 40-й улице, неда­леко от публичной библио­теки. Мне большие города не нравятся, но Дэниел получил повышение и его перевели в Нью-Йорк ‒ сама я туда нико­гда в жизни не согласилась бы переехать.

Когда у нас родилась дочь, мы назвали её… ‒ она внимательно посмотрела на меня и, поло­жив руку мне на колено, нежно произнесла: – Лида!

От услышанного у меня открылся рот.

– А почему Лида?

‒ Это было время, когда ваш Горба­чёв начал в СССР перестройку и в Америке всё русское было очень модно. Учитывая то, что я тоже имею русские корни, мы с мужем решили назвать её Лидой. Имя мы выбрали по русскому православному календарю – она родилась 5 апреля и мы по традиции назвали её именем того святого, праздник в честь которого, приходился на день рождения нашего ребёнка.

Галина долго молчала, поглаживая мою коленку, от­стра­нённо глядя куда-то в угол комнаты.

– С Дэниелом мы прожили тринадцать лет счастливой жизни, строили планы на будущее, но всё рухнуло в один момент! Представляешь? В один грёбаный момент! – зарыдав, упала она мне на грудь. – В один грёбаный мо­мент!

Я прижала её к своей груди, как когда-то прижимала меня к себе моя бабушка Тая. Она плакала, а я гладила её волосы и не могла сказать ни слова ‒ никакие слова утешения мне в голову не приходили – я понимала, что ей нужно было дать выплакаться.

Немного придя в себя, Галина продолжила:

‒ Дочь моя была красавицей, хоть ещё и худенькой и не сло­жив­шейся девочкой, но её красоту можно было легко представить себе в де­вят­надцать-двадцать лет. Вы очень с ней похожи!

Галя опять расплака­лась. Я не вы­держала и мы обе разревелись, крепко обнимая друг дружку.

‒ В тот грёбаный день Лиде исполнилось двенадцать и мы ре­шили отметить её день рождения в Нью-Джерси, посетив аквапарк «Six Flags» ‒ это пару часов езды от Нью-Йорка. Лида сидела на переднем сидении и вме­сте с Дэниелом громко напевали, звучавшую из автомо­бильного радио, песенку Джерри Ли Льюиса «Great balls of fire», а я сидела на заднем ‒ меня берегли, я тогда уже была бере­менна во вто­рой раз. Мы ожидали мальчика.

Всё что я вспомнила, когда пришла в сознание в больнице – это ужасный, резкий звук клаксона, мчавшегося нам на встречу грузового автомобиля. И всё! Самое худшее, что могло случиться – случилось, но ещё хуже было то, что я осталась жива, а они по­гибли! Погибли оба! В один момент! В один грёбаный момент! Мне даже не дали попро­щаться с ними! Они сказали, что там нечего видеть, их куски, остатки их тел, просто собрали и сложили в цинковые ящики. Но почему всё так? Ведь на мне не было, практиче­ски, ни одной ца­рапины, а их всех в один миг не стало?

Ребёнка я тоже потеряла и осталась, практически, ни с чем. Из ненавистного мне Нью-Йорка я уехала сразу же после похорон и вернулась в Сан-Франциско. Работу пришлось оста­вить. На тот момент я работала в главном офисе крупной компании, занима­ющейся добычей и транспортировкой энергоно­сителей ‒ нефти, газа и некоторых видов ядерного топлива, на должности руководителя отдела, работающего со странами во­сточной Европы. Почему восточной Европы? По­тому что я отлично владею русским языком. Но об этом немного позже.

Незадолго до этого случая, проект, над которым я работала уже не­сколько лет, утвердили и в скором времени меня ожидало повы­ше­ние. Так сложилось, что мой муж тоже занимался восточ­ным направлением, хотя и работал в совершенно иной области. Он был чле­ном правления одной из крупнейших как в США, так  и во всём мире, телекоммуникационной компании и владел солидным пакетом акций, а я помо­гала ему во всём, что касалось России и была его постоянным и бес­платным кон­сультантом.

Домой я вернулась не одна, с собой я привезла горе, ставшее общим для всей нашей семьи. Тяжелее всех трагедию воспринял мой дедушка ‒ вскоре после моего возвращения он умер от сердечного приступа. Невзирая на преклонный возраст, он был ещё крепким дедулей, но потеря долгожданного наследника убила его, ведь в нашей семье рождались одни де­вочки, бабье царство – бабушка, мама, я, Лида… а деду нужен был мужчина!

Мой дед был русским, причём русским до глубины души! Всю свою жизнь он занимался изучением истории славянских цивилизаций, имел много научных трудов по этой теме. Он и мне привил лю­бовь ко всему русскому. Человеческая цивилизация пошла от ру­сов, ‒ все­гда говорил он, ‒ от славянских народов, которые воз­никли на терри­тории древней­шего континента Гиперборее! Это самая большая и славная нация на нашей планете! Славянская кровь течёт в жилах всех народов земли, независимо от цвета их кожи! Славянские де­вушки самые красивые в мире, за ними на край света едут и немцы, и итальянцы, и даже американцы ‒ все хотят русских красавиц взять себе в жёны. А русские парни? А-а? Их ни­кто, никогда не побеждал ни в одном бою, ни в какой войне. Римским императорам, грекам и Алексан­дру Македонскому, героическим тро­янцам, всегда было за честь иметь русов в составе своих войск или в числе своих со­юзников. Все вели­чайшие учёные ‒ выходцы из Рос­сии, даже наш Сикорский ‒ и тот русский!

Дед мог рассказывать о России часами напролёт. Русский и по нацио­нальности, и по происхождению он был безумно влюблён в Россию. В конце второй мировой войны его раненого, без сознания, подо­брали американцы и доставили в американский госпиталь. Лечился он очень долго, а когда его выписали, понял, что обратно в Союз ему дорога за­крыта. Всё, что его там ожидало – это концлагеря, в лучшем случае, или рас­стрел, в худшем. До войны мой дед был пода­ющим надежды молодым учё­ным, работал в одном из закрытых институтов Харькова, занимался молодой в то время наукой по изучению нейтронов и ис­пользованию радиоизотопов. По существу он был одним из перво­проходцев по созданию ядерного оружия, но всю свою жизнь по­святил борьбе за ис­пользование этого открытия в мирных целях. В самом начале войны он запи­сался добровольцем на фронт и его, в суматохе тех дней, не прове­рив, что на него распро­страняется бронь, направили на курсы и, при­своив звание лейте­нанта, отправили на фронт.