Работник ушел, и когда Элизабет исчезла в доме, Элси перелезла через изгородь. Ее племянница стояла у самых дверей кухни, держа мертвого кролика за заднюю ногу. Другая задняя нога была оторвана собаками. При виде женщины из Новой Англии, смотревшей на нее, как ей казалось, суровым, неодобрительным взглядом, Элизабет смутилась и быстро вошла в дом. Она бросила кролика на стол в гостиной и затем выбежала из комнаты. Кровь зверька стекала на изящные цветы белой скатерти, связанной матерью Элси.

Воскресный обед, на котором за столом собрались все оставшиеся в живых Линдеры, протекал в тяжелом, гнетущем молчании. Когда он был окончен, Том с женой вымыли посуду и вышли посидеть со стариками на крыльцо. Вскоре оба они заснули. Элси вернулась на ступеньку у бокового фасада, но когда ее стало одолевать желание снова отправиться в маисовые поля, встала и вошла в дом.

Тридцатипятилетняя женщина бесшумно бродила по большому дому, как испуганный ребенок. Мертвый кролик, лежавший на столе в гостиной, остыл и окоченел. Его кровь засохла на белой скатерти. Элен поднялась по лестнице, но в свою комнату не вошла. Ею овладела жажда приключений. Во втором этаже было много комнат, и в некоторых из них окна остались незастекленными. Они были заколочены досками, и в щели между ними проникали узкие полоски света.

Элси на цыпочках поднялась по лестничному маршу, миновала комнату, служившую ей спальней, и, открывая одну за другой двери, прошлась по остальным комнатам. На полу толстым слоем лежала пыль. В тишине было слышно, как храпел брат, спавший в кресле на крыльце. Где-то, казалось очень далеко, раздавались пронзительные крики детей. Крики становились глуше. Они теперь напоминали крики неродившихся малюток, взывавших к ней накануне ночью.

В мозгу Элси возникла напряженная, молчаливая фигура матери, сидевшей на крыльце около сына в ожидании, когда угасающий день сменится ночью. Какой-то комок подступил к горлу Элси. Она чего-то хотела, но сама не знала чего. Ее настроение вызывало в ней самой страх. В задней части дома одна из досок, закрывавших незастекленное окно, была сломана, и какая-то птица, залетев внутрь, оказалась пленницей.

Присутствие женщины напугало птицу. Она беспорядочно кружила по комнате. Взмахи ее крыльев поднимали пыль, танцевавшую в воздухе. Элси стояла неподвижно, также испуганная, но не присутствием птицы, а присутствием жизни. Подобно птице, она была пленницей. Эта мысль захватила Элси. Она хотела выйти на волю, туда, где ее племянница Элизабет и молодой пахарь гуляли среди маиса, но была, как птица в этой комнате, пленницей. Элси беспокойно переходила с места на место. Птица летала взад и вперед по комнате, затем села на подоконник около того места, где была оторвана доска. Элси пристально смотрела в испуганные глаза птицы, которая, в свою очередь, смотрела ей в глаза. И вдруг птица улетела, выпорхнув в окно, и тогда Элси повернулась, сбежала, взволнованная, по лестнице и выскочила во двор. Она перелезла через проволочную изгородь и, сутулясь, побежала по одному из туннелей.

Одержимая лишь одним желанием, Элси бежала в простор маисовых полей. Она хотела покончить со своей прежней жизнью и узнать какую-то новую, более сладостную, прятавшуюся от нее, как ей казалось, где-то в полях. Пробежав большое расстояние, она очутилась у проволочной изгороди и с трудом перебралась через нее. Волосы Элси распустились и рассыпались по плечам. Ее щеки покрылись румянцем, и сейчас она напоминала молодую девушку. Перелезая через изгородь, она сильно порвала спереди платье. На мгновение ее маленькие груди обнажились, но она сейчас же схватилась рукой за края прорехи, судорожно придерживая их. Вдали она слышала голоса мальчиков и лай собак. Уже несколько дней собиралась гроза, и теперь черные тучи стали заволакивать небо. Элси бежала в волнении все дальше, останавливаясь, чтобы прислушаться, а затем снова пускаясь бежать. Сухие листья задевали ее плечи, и тонкие струйки желтой пыльцы падали с маисовых метелок ей на волосы. Непрерывный хруст сопровождал каждый ее шаг. Пыльца образовала золотой венец вокруг ее головы. В небе раздавался глухой рокот, напоминавший рычание огромных псов.

В уме бегущей женщины все сильней укреплялась мысль, что, решившись, наконец, проникнуть в маисовые поля, она уже никогда не выберется отсюда. Острая боль пронизывала все ее тело. Вскоре она вынуждена была остановиться и сесть на землю. Она долго сидела с закрытыми глазами. Ее платье было испачкано. Крошечные насекомые, живущие в земле под маисом, вылезли из своих убежищ и стали ползать по ногам Элси.

Следуя какому-то неясному инстинкту, усталая женщина откинулась на спину и лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Ее страх прошел. В походившем на комнату туннеле было тепло и уютно. Боль в боку исчезла. Элси открыла глаза. Между широкими зелеными листьями маиса проглядывало темное грозовое небо. Она не хотела, чтобы ее что-либо тревожило, и поэтому снова закрыла глаза. Ее тонкая рука больше не зажимала прорехи в платье, и маленькие груди опять были обнажены. Они подымались и опускались судорожными толчками. Она закинула руки за голову и лежала неподвижно.

Элси казалось, что она уже много часов лежит так, спокойно и равнодушно, среди маиса. Где-то в глубине ее души таилось ощущение, словно вот-вот что-то произойдет и поднимет ее над самой собой, оторвет от ее прошлого и от прошлого ее родных. Мысли Элси не облекались в отчетливую форму. Она тихо лежала и ждала, как ждала днями и месяцами у камня в дальнем конце сада на вермонтской ферме, когда была девочкой. В небе над нею продолжалось глухое рокотанье, но и небо и все, что она когда-либо знала, представлялись ей очень далекими, не имеющими к ней никакого отношения.

После длительной тишины, когда Элси казалось, что она, как в сновидении, покинула свою телесную оболочку, она услышала мужской голос, кого-то звавший.

— Ау, ау, ау! — кричал голос; на время вновь наступила тишина, а затем послышались, ответные голоса, шорох маиса, раздвигаемого пробиравшимися сквозь него людьми, и возбужденная болтовня детей. Собака прибежала по междурядью, в котором лежала Элси, и остановилась подле нее. Холодный нос собаки коснулся ее лица, и она села. Собака убежала. Промчались сыновья Тома Линдера. Перед Элси в одном из туннелей мелькали их голые ноги. Ее брат испугался быстрого приближения грозы и хотел увезти семью в город. Его голос продолжал звать со стороны дома, и детские голоса отвечали ему с полей.

Элси сидела на земле, сжав руки. Ею овладело странное чувство разочарования. Она встала и медленно побрела в том же направления, куда бежали дети. Она подошла к изгороди и, перелезая через нее, разорвала платье еще в одном месте. Один чулок у нее спустился и лежал складками поверх башмака. Длинные острые листья сорных трав расцарапали ей ногу, которая вся была испещрена красными полосами. Но Элси не чувствовала боли.

Обезумевшая женщина шла следом за детьми, пока не оказалась в виду отцовского дома, затем остановилась и снова села на землю. Раздался еще один раскат грома, и голос Тома Линдера снова стал звать детей, на этот раз уже сердито. Властным тоном мужчины Том звал Элизабет, и его голос, подобно грому, перекатывался, будя эхо в проходах между маисом.

И вот показалась Элизабет в сопровождении молодого пахаря. Они остановились вблизи от Элси, и мужчина обнял девушку. Услышав их приближение, Элси бросилась ничком на землю и скорчилась так, что могла все видеть, оставаясь сама незамеченной. Когда их губы встретились, она судорожным движением вцепилась в маисовый стебель. Ее губы прижались к земле. Когда молодая пара двинулась дальше, Элси подняла голову. К ее губам пристала пыль.

Над полями снова надолго, как ей показалось, воцарилась тишина. Шепот неродившихся детей, созданных воображением Элси в шелестящих полях, превратился в могучий крик. Ветер все больше крепчал. Стебли маиса гнулись и клонились к земле. Элизабет задумчиво подошла к краю поля и, перебравшись через изгородь, встретилась лицом к лицу с отцом.