Когда на брачный пир, стыдливую, в уборе

Из камней радужных Гудруну привели,

Какой безумный день мы вместе провели...

Смеясь, твердила я: "О! с ним не страшно горе!"

Был долог дивный день, но вечер не погас

Вернулся бранный конь - измученный и в мыле,

Слоями кровь и грязь бока ему покрыли,

И слезы падали из помутневших глаз.

А я ему: "Скажи, зачем один из сечи

Ушел, без короля?" Но грузно он упал

И спутанным хвостом печально замахал,

И стон почудился тогда мне человечий.

Но Гаген подошел, с усмешкой говоря:

- "Царица, ворон твой, с орлом когда-то схожий,

Тебе прийти велел на горестное ложе,

Где волки лижут кровь убитого царя".

- "О будь же проклят ты! И, если уцелею,

Ты мне преступною заплатишь головой...

А вы, безумные, покиньте тяжкий вой,

Что значит ваша скорбь пред мукою моею?"

Но в гневе крикнула Брингильда: "Все молчать!

Чего вы хнычете, болтливые созданья?

Когда бы волю я дала теперь рыданью,

Как мыши за стеной, вы стали бы пищать...

Гудруна! К королю терзалась я любовью,

Но только ты ему казалась хороша,

И злобою с тех пор горит во мне душа,

И десять ран ее залить не могут кровью...

Убить разлучницу я не жалела - знай!

Но он бы плакать стал над мертвою подругой.

Так лучше: будь теперь покинутой супругой,

Терзайся, но живи, старей и проклинай!"

Тут из-под платья нож Брингильда вынимает,

Немых от ужаса расталкивает жен,

И десять раз клинок ей в горло погружен,

На франка падает она и - умирает.

x x x

Над синим мраком ночи длинной

Не властны горние огни,

Но белы скаты и долина.

- Не плачь, не плачь, моя Кристина,

Дитя мое, усни.

- Завален глыбой ледяною,

Во сне меня ласкает он.

Родная, сжалься надо мною.

Отраден лунною порою

Больному сердцу стон.

И мать легла - одна девица,

Очаг, дымя, давно погас.

Уж полночь бьет. Кристине мнится,

Что у порога гость стучится.

- Откуда в поздний час?

- О, отвори мне поскорее

И до зари побудь со мной.

Из-под креста и мавзолея

Несу к тебе, моя лилея,

Я саван ледяной.

Уста сливались, и лобзанья,

Как вечность, долгие, росли,

Рождая жаркие желанья.

Но близко время расставанья.

Петуший крик вдали.

ДОЧЬ ЭМИРА

Умолк в тумане золотистом

Кудрявый сад, и птичьим свистом

Он до зари не зазвучит;

Певуний утомили хоры,

И солнца луч, лаская взоры,

Струею тонкой им журчит.

Уж на лимонные леса

Теплом дохнули небеса.

Невнятный шепот пробегает

Меж белых роз, и на газон

Сквозная тень и мирный сон

С ветвей поникших упадает.

За кисеею сень чертога

Царевну охраняла строго,

Но от завистливых очей

Эмир таить не видел нужды

Те звезды ясные очей,

Которым слезы мира чужды.

Аишу-дочь эмир ласкал,

Но в сад душистый выпускал

Лишь в час, когда закат кровавый

Холмов вершины золотит,

А над Кордовой среброглавой

Уж тень вечерняя лежит.

И вот от мирты до жасмина

Однажды ходит дочь Эддина,

Она то розовую ножку

В густых запутает цветах,

То туфлю скинет на дорожку,

И смех сверкает на устах.

Но в чащу розовых кустов

Спустилась ночь... как шум листов,

Зовет Лишу голос нежный,

Дрожа, назад она глядит:

Пред ней, в одежде белоснежной

И бледный, юноша стоит.

Он статен был, как Гавриил,

Когда пророка возводил

К седьмому небу. Как сиянье,

Клубились светлые власы,

И чисто было обаянье

Его божественной красы.

В восторге дева замирает:

"О гость, чело твое играет,

И глаз лучиста глубина;

Скажи свои мне имена.

Халиф ли ты? И где царишь?

Иль в сонме ангелов паришь?"

И ей с улыбкой - гость высокий:

- "Я - царский сын, иду с востока,

Где на соломе свет узрел...

Но миром я теперь владею,

И, если хочешь быть моею,

Я царство дам тебе в удел".

- "О, быть с тобою - сон любимый,

Но как без крыльев улетим мы?

Отец сады свои хранит:

Он их стеной обгородил,

Железом стену усадил,

И стража верная не спит".

- "Дитя, любовь сильнее стали:

Куда орлы не возлетали,

Трудом любовь проложит след,

И для нее преграды нет.

Что не любовь - то суета,

То сном рожденная мечта".

И вот во мраке пропадают

Дворцы, и тени сада тают.

Вокруг поля. Они вдвоем.

Но долог путь, тяжел подъем...

И камни в кожу ей впились,

И кровью ноги облились.

- "О, видит Бог: тебя люблю я,

И боль, и жажду, все стерплю я...

Но далеко ль идти нам, милый?

Боюсь - меня покинут силы".

И вырос дом - черней земли,

Жених ей говорит: "Пришли.

Дитя, перед тобой ловец

Открытых истине сердец.

И ты - моя! Зачем тревога?

Смотри - для брачного чертога

Рубины крови я сберег

И слез алмазы для серег;

Твои глаза и сердце снова

Меня увидят, и всегда

Среди сиянья неземного

Мы будем вместе... Там..." - "О, да",

Ему сказала дочь эмира

И в келье умерла для мира.

x x x

Пускай избитый зверь, влачася на цепочке,

Покорно топчет ваш презренный макадам,

Сердечных ран своих на суд ваш не отдам,

Принарядивши их в рифмованные строчки.

Чтоб оживить на миг огонь заплывших глаз,

Чтоб смех ваш вымолить, добиться сожаленья,

Я ризы светлые стыда и вдохновенья

Пред вами раздирать не стану напоказ.

В цепях молчания, в заброшенной могиле

Мне легче будет стать забвенной горстью пыли",

Чем вдохновением и мукой торговать.

Мне даже дальний гул восторгов ваших жуток,

Ужель заставите меня вы танцевать

Средь размалеванных шутов и проституток?

ПОСЛЕДНЕЕ ВОСПОМИНАНИЕ

Глаза открыты и не видят... Я - мертвец...

Я жил... Теперь я только падаю... Паденье,

Как мука, медленно и тяжко, как свинец.

Воронка черная без жалоб, без боренья

Вбирает мертвого. Проходят дни... года,

И ночь, и только ночь, без звука, без движенья.

Я понимаю все... Но сердце? И сюда

Схожу ли стариком иль пору молодую

Покинул... и любви сияла мне звезда?..

Я - груз, и медленно сползаю в ночь немую;