Глава 2

Чарльз умер от детского паралича. Еще два мальчика в школе заразились, но выздоровели.

Для Анджелы Франклин, не отличавшейся крепким здоровьем, это был сокрушительный удар. Чарльз, обожаемый, любимый, ее красивый, веселый, жизнерадостный мальчик.

Она лежала в полутемной спальне, смотрела в потолок и не могла плакать. Муж, Лаура, прислуга – все ходили на цыпочках. Наконец врач посоветовал Артуру увезти ее за границу.

– Полностью смените обстановку и атмосферу. Ее надо расшевелить. Поезжайте туда, где хороший воздух. Горный воздух. В Швейцарию, например.

Франклины уехали, а Лаура осталась с няней, днем приходила гувернантка мисс Уикс, приветливая, но неинтересная особа.

Отсутствие родителей было Лауре приятно. Можно было считать себя хозяйкой дома! Каждое утро она «заглядывала к кухарке» и заказывала еду на день. Толстая добродушная кухарка миссис Брайтон усмиряла прыть Лауры, и каждый раз меню оказывалось таким, как считала нужным кухарка, но Лаурино чувство собственной значимости не подрывалось. Она тем меньше скучала без родителей, что в уме фантазировала, каким будет их возвращение.

То, что Чарльз умер, – это ужасно. Понятно, что они больше всех любили Чарльза, это было справедливо, нечего и говорить, но теперь – теперь в королевство Чарльза вступает она. Теперь Лаура – их единственный ребенок, на нее они возлагают все надежды, к ней обращена вся их привязанность. Она уже представляла себе сцену их возвращения: мама раскрывает объятия…

«Лаура, моя дорогая. Ты все, что у меня есть в этом мире!»

Трогательные, чувствительные сцены, совсем не в духе Артура и Анджелы Франклин. Но в спектаклях Лауры они были щедрыми и сердечными, и мало-помалу она так во все это уверовала, будто оно уже свершилось.

Идя по аллее к деревне, она репетировала предстоящие разговоры: поднимала брови, качала головой, бормотала под нос слова и фразы.

Она была так поглощена праздником откровения чувств, что не заметила мистера Болдока, который шел ей навстречу, толкая перед собой садовую корзину на колесиках, в которой он возил покупки.

– Привет, юная Лаура.

Лаура, грубо прерванная в середине сцены, где мать возвращается слепая, и она, Лаура, отказывается выйти замуж за виконта («Я никогда не выйду замуж. Моя мать значит все для меня»), запнулась и покраснела.

– Отца и матери все еще нет, а?

– Да, их не будет еще дней десять.

– Понял. Хочешь, приходи завтра ко мне на чай?

– Ода.

Лаура была в восторге. Мистер Болдок преподавал в Университете в четырнадцати милях отсюда, имел в деревне домик, куда приезжал на каникулы и иногда по выходным. Он уклонялся от светской жизни и оскорбил весь Белбери, постоянно и весьма грубо отклоняя любые приглашения. Единственным его другом был Артур, эта дружба выдержала многолетнее испытание. Джон Болдок не был приветливым человеком. Со своими учениками он обращался так язвительно и безжалостно, что лучшие из них стремились превзойти себя, а остальные прозябали на обочине. Он написал несколько толстых неудобоваримых книг о смутных периодах истории, и лишь очень немногие смогли понять, к чему он клонит. Издатели взывали к нему, убеждая сделать книги более удобочитаемыми, но он с суровым видом отвергал их доводы, указывая, что те, кто понимает, и есть единственные достойные его читатели! Особенно груб он бывал с женщинами, и это им так нравилось, что они приходили еще и еще. При всей своей предвзятости и высокомерии он имел неожиданно доброе сердце, которое зачастую, входило в противоречие с его же принципами.

Лаура понимала, что быть приглашенной на чай к мистеру Болдоку большая честь, и соответственно подготовилась. Она явилась умытая, причесанная, аккуратно одетая, но все же настороженная, потому что Болдок был опасным человеком.

Домохозяйка провела ее в библиотеку, где Болдок оторвался от книги и воззрился на нее.

– Привет. Ты что здесь делаешь?

– Вы пригласили меня на чай, – ответила Лаура.

Болдок глядел на нее в раздумье. Лаура ответила твердым вежливым взглядом, успешно преодолев внутреннюю неуверенность.

– Да. – Болдок потер нос. – Хм… да, пригласил. Не знаю зачем. Ну садись.

– Куда?

Вопрос был в высшей степени уместный. Библиотека была заставлена стеллажами до потолка, полки забиты книгами, а те, которые не поместились, валялись кучами на полу, на столах и стульях.

Болдок с досадой огляделся.

– Придется что-то предпринять, – недовольно сказал он.

Выбрав кресло, загруженное меньше других, он, сопя и пыхтя, сгрузил на пол две охапки пыльных книг.

– Вот. – Он отряхнул руки и чихнул.

– Разве здесь никто не вытирает пыль? – спросила Лаура, степенно усаживаясь в кресло.

– Пусть только попробуют! – сказал Болдок. – Заметь, за это приходится бороться. Женщине ничего другого не надо, дай только попрыгать с огромным желтым пылесосом да натащить кучу банок с липкой дрянью, воняющей скипидаром или еще чем похуже. Схватит книги и сложит стопками по размеру, не считаясь с тематикой. Потом включит свою вредоносную машину, пожужжит, попыхтит и наконец уходит, страшно довольная собой, а ты после этого месяц не можешь найти нужную книгу. Женщины! О чем только Господь Бог думал, создавая их! Наверно, ему показалось, что Адам слишком зазнался; как же, венец творения, давал имена животным и все такое. Бог решил, что пора дать ему пинка. Не смею сказать, что он был не прав. Но создавать женщину – это уж слишком. Посмотри, во что бедняга вляпался! Прямиком в первородный грех![1]

– Мне очень жаль, – сказала Лаура.

– Чего тебе жаль?

– Что вы так обижены на женщин, потому что я, по-моему, тоже женщина.

– Пока еще нет, слава Богу, – сказал Болдок. – Правда, это ненадолго. Это неизбежно, но не будем о грустном. Кстати, я вовсе не забывал, что ты придешь на чай.

Ни на минуту. Я притворялся с определенной целью.

– С какой?

– Ну… – Болдок опять потер нос. – Во-первых, я хотел посмотреть, что ты на это скажешь. – Он кивнул. – Ты прошла тест отлично. Просто очень хорошо.

Лаура уставилась на него в полном недоумении.

– Была и другая причина. Если мы с тобой собираемся дружить, а похоже, к этому идет, то ты должна принимать меня таким, каков я есть – грубый, неласковый скряга. Понятно? Никаких сладких речей. «Дорогое дитя, как я рад тебя видеть, я так тебя ждал».

Болдок повторил последнюю фразу тонким фальцетом, с неприкрытым презрением. Вся серьезность мигом слетела с лица Лауры, она засмеялась.

– Было бы очень смешно, – сказала она.

– Еще бы.

К Лауре вернулась солидность. Она задумчиво глядела на него.

– Вы думаете, мы будем дружить?

– Дело взаимного согласия. Тебе нравится эта идея?

Лаура подумала.

– Это немного странно, – с сомнением сказала она. – Дружат обычно дети, они вместе играют.

– Не рассчитывай, что я буду играть с тобой «Каравай-каравай, кого хочешь выбирай»!

– Это для маленьких, – с упреком сказала Лаура.

– Наша дружба будет протекать, безусловно, в интеллектуальном плане.

Лаура была довольна.

– Я не совсем понимаю, что это значит, но мне нравится.

– А значит это, что мы будем встречаться и обсуждать темы, представляющие взаимный интерес.

– Какие темы?

– Ну… например, еда. Я обожаю поесть. Думаю, ты тоже. Но мне шестьдесят лет, а тебе – сколько? Десять?

Вне всякого сомнения, наши мысли на этот счет будут различными. Интересно. Будут и другие темы: краски, цветы, звери, история Англии.

– Вроде жен Генриха Восьмого?

– Именно. Произнеси имя Генрих, и девять человек из десяти вспомнят жен. Какое оскорбление для человека, прозванного Справедливейшим Принцем Христианского Мира и первостатейного государственного деятеля, – а его вспоминают только за попытки получить законного наследника мужеского пола! Его мерзкие жены не имеют никакого значения для истории.

вернуться

1

Первородный грех – грехопадение Адама и Евы – вкусивших, несмотря на запрет Бога, яблоко с древа добра и зла – ставшее, согласно христианскому вероучению врожденным свойством человеческой сущности.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: