И медведь, наклонившись к самому уху мальчика, прошептал ему заветное словечко. Но тут ему показалось, что собаки и охотник приближаются, и он поспешил дальше. Нильс же остался в лесу, все еще не веря, что он цел и невредим.

Дикие гуси весь вечер летали взад-вперед, высматривая и окликая Малыша-Коротыша, но так и не смогли его найти. Давно зашло солнце, а они все еще продолжали поиски; когда же совсем стемнело и пора было устраиваться на ночлег, гусей охватило глубокое отчаяние. Не приходилось сомневаться, что мальчик, падая, разбился насмерть и лежит теперь мертвый в дремучей лесной чаще.

Но на другое утро, когда солнце, взойдя над горами, разбудило диких гусей, они, к неописуемой своей радости, увидели, что мальчик, как всегда, спит среди них. От радостных криков и гогота птиц Нильс проснулся и, видя их удивление, не смог удержаться от смеха.

Гусям так не терпелось узнать, что с ним такое случилось, что они даже не пожелали лететь на пастбище, пока он не поведает им о своих приключениях. Мальчик быстро и весело рассказал им всю историю с медвежьим семейством.

— Ну, а как я вернулся назад, вы уже, наверно, знаете, — сказал он.

— Нет, мы ничего не знаем. Мы думали, ты разбился насмерть.

— Вот те раз! — удивился мальчик. — Так вот, когда медведь ушел, я взобрался на елку и заснул. А на рассвете проснулся оттого, что надо мной с шумом опустился орел и схватил меня когтями. Ну, думаю, — конец. Но он ничего худого мне не сделал, а наоборот, прилетел сюда и опустил меня среди вас.

— А он не сказал, как его зовут? — спросил Мортен-гусак.

— Он улетел, прежде чем я успел сказать «спасибо». Я думал, матушка Акка послала его за мной.

— И впрямь чудно! — загоготал большой белый гусак. — Ты уверен, что это был орел?

— Я, правда, никогда прежде орла не видел, — ответил мальчик — Но такую большую и сильную птицу иначе как орлом не назовешь.

Мортен-гусак повернулся к диким гусям, желая узнать, что они думают об этом. Но гуси смотрели в небо и делали вид, будто это их совсем не касается.

— Однако не след нам забывать нынче о завтраке, — молвила Акка и расправила крылья, готовясь к полету.

В этот день Нильсу Хольгерссону удалось увидеть южную Далекарлию. Дикие гуси летели над огромными рудниками поселка Гренгесберг, над большими заводами у городка Лудвика, над железоделательным заводом Ульвсхюттан, над старой заброшенной фабрикой в поселке Гренгсхаммар к равнинам возле селения Стура Туна и к реке Дальэльвен. В начале пути, когда мальчик видел множество фабричных и заводских труб, поднимающихся над горными кряжами, ему казалось, что он снова летит над Вестманландом. Но он увидел и кое-что новое. Это была большая река, первая настоящая река, встретившаяся на пути Нильса! И он только диву давался, глядя, как катится широкий и могучий поток, пересекая всю Далекарлию. Когда дикие гуси добрались до плавучего моста у селения Турсонг, они повернули и полетели на северо-запад вдоль реки. Мальчик сидел, глядя вниз, на почти сплошь застроенные берега. У рабочих поселков Думнарвет и Кварнсведен он увидел большие водопады, которые давали жизнь бумажной фабрике и большим заводам. Он смотрел на реку и видел мирно покоившиеся там плавучие мосты из бревенчатых плотов, паромы, ходившие от одного берега реки к другому, множество бревен, которые неслись по реке, железные дороги, которые тянулись по ее берегам или пересекали ее. И тут только мальчик начал понимать, какая это полноводная и удивительная река.

Дальэльвен делала крутой поворот на север. В излучине ее было пустынно и безлюдно. Дикие гуси опустились на землю — пощипать травку на лугу. Мальчик тотчас сбежал вниз по высокому берегу — поглядеть на реку, которая текла внизу. Рядом с рекой проходила проселочная дорога, и путники переправлялись тут на пароме. Для мальчика это было в диковинку, ему очень хотелось посмотреть, как люди переезжают на другой берег, но, почувствовав внезапно страшную усталость, он решил немного поспать. «Ведь нынче ночью я почти не сомкнул глаз», — подумал он, заползая на густо заросший бугорок; укрывшись поплотнее травой и соломинками, он заснул.

Разбудили Нильса человеческие голоса. Он открыл глаза и увидел двух путников. Они сидели на бугорке в ожидании парома, который задерживали большие льдины, и говорили о том, как трудно им сладить с этой рекой.

— Неужто нынче будет такое же наводнение, как в прошлом году? — спросил один крестьянин. — Тогда река поднялась вровень с телефонными столбами и унесла с собой наш плавучий мост из плотов.

— Ну, в прошлом-то году вода не причинила большого вреда округе, — сказал второй, — а вот в позапрошлом снесла у меня сарай, битком набитый сеном.

— Никогда не забуду ночь, когда вода пошла на приступ большого моста у Думнарвета, — вставил железнодорожный рабочий. — Никто тогда на заводе глаз не сомкнул.

— Да, в самом деле, река все разрушает на своем пути, — сказал высокий статный малый, — однако когда я слышу, как вы ее поносите, мне вспоминается наш приходский пастор. Были как-то у него в усадьбе гости. Сидели они и жаловались на реку, точь-в-точь как вы. А пастор вдруг взволновался и стал рассказывать одну историю. Когда же он кончил, не нашлось никого, кто сказал бы хоть одно дурное слово про реку Дальэльвен. Будь вы там, и с вами случилось бы то же самое.

Когда путники, ожидавшие парома, услыхали эти слова, им тоже захотелось узнать, что рассказал о реке пастор. И тогда крестьянин поведал им историю реки так, как она ему запомнилась.

У самой норвежской границы, среди скал, приютилось горное озерцо. Из него вытекала речка, бурливая и непокорная. Хоть была она невелика, прозвали ту речку Стурон, что значит — Большая Река. И в самом деле, похоже было, что предстоит ей большое плавание.

Вот вышла речка из озерца и стала оглядываться: куда бы направить свой бег? Но зрелище, которое ей представилось, было не из веселых. Справа, слева да и прямо перед ней — ничего, кроме поросших лесом горных кряжей и нагромождений горных скал с высокими горными вершинами.

Кинула Стурон взгляд на запад. Там высилась гора Лонгфьеллет с вершинами Юпгравстётен, Барфрёхогна и Стурветтесхогна. Посмотрела речка на север. Там поднимались горы Несфьелль, на востоке вздымалась вершина Нипфьеллет, а на юге — Стедьян. Стала тут речка раздумывать: не повернуть ли ей лучше назад, к озерцу? Но все-таки решила попытаться пробиться к морю. И вот двинулась она в путь.

Каждому понятно, как трудно было речке прокладывать русло. То лес вставал перед ней, то горы, то разные другие преграды. Чтобы продвигаться вперед, ей приходилось с корнем вырывать одну сосну за другой. Весной, лишь только наступало половодье, речка становилась могущественной и сильной, она наполнялась талым снегом из еловых лесов. Горные же потоки приносили ей воду с гор. А речка только этого и ждала. Со страшной силой бежала она вперед, увлекая за собой камни, землю и прорывая себе путь среди песчаных холмов. По осени речка, разбухшая от осенних дождей, трудилась с такой же силой.

В один прекрасный день, когда Стурон, по обыкновению, прокладывала себе путь вперед, услыхала она справа, в дремучей лесной чаще, шум и журчанье воды. Прислушалась речка повнимательней и даже чуть приостановила свой бег.

— Кто бы это мог быть? — спросила она.

Лес, стеной стоявший вокруг, не мог не посмеяться над ней:

— Ты, наверно, думаешь, что ты одна на свете! А вот и нет! Шум, который ты слышишь, это шум речки Грёвельон, вытекающей из озера Грёвельшён. Она только-только проложила себе путь через красивую долину и прибежит к морю, наверно, вместе с тобой.

Но Стурон была река норовистая, спесивая и на слова леса даже и внимания не обратила.