— Как хорошо, что мы пришли сюда! — радовались дети. — Еще немножко, и было бы поздно! — И сердца их наполнялись гордостью оттого, что они занимаются таким важным делом.

Пока дети трудились на вершине горы, их отцы и матери сидели дома, но одна мысль не давала им покоя: как-то там их чада справляются с работой?! Ну не смешно ли, что этакие малыши взялись сажать лес! Все же любопытно было бы взглянуть, как у них идут дела? И тут родители, не вытерпев, сами отправились на пустошь. На тропе, ведущей к летнему пастбищу, они встретили соседей.

— Вы на старое пожарище?

— Да, мы туда.

— Вы — в горы, поглядеть на детей?

— В горы. Надо бы узнать, как там у них идут дела?

— Да ничего, кроме баловства, из этого не выйдет!

— Куда им! Ну сколько деревьев могут посадить эдакие крохи?

— Мы захватили с собой кофейник, пусть хлебнут горяченького. Ведь целый день едят всухомятку.

И вот отцы и матери уже наверху, на горе. Сначала им бросилось в глаза только то, как преобразились эти серые скалы оттого, что повсюду на их склонах рассыпались пестро одетые, розовощекие дети. А присмотревшись, родители удивились, как деловито они работают: одни сажали маленькие сосенки, другие проводили борозды и бросали в них семена, третьи выдергивали вереск, чтобы он не заглушал малюсенькие саженцы. Да, дети взялись за работу всерьез и так старались, что даже головы поднять им было некогда.

Отцы молча постояли минутку-другую, а потом сами, словно забавы ради, стали выдергивать вереск. Дети, уже овладевшие этой наукой, превратились в наставников и стали показывать отцам, а потом и матерям, как ловчей справляться с кустиками вереска.

Вот так и получилось, что взрослые, которые пришли только взглянуть на детей, принялись за работу. Тут дело пошло еще веселее, чем раньше. А спустя некоторое время подоспели и новые помощники.

Теперь потребовалось куда больше мотыг и лопат. Нескольких длинноногих мальчиков отрядили вниз, в селение. Когда они пробегали мимо домов, те, кто не пошли в горы, спрашивали:

— Что случилось? Неужто беда какая?

— Да нет же! Просто все поднялись наверх, на старое пожарище, сажают там лес!

— Ну, коли все там, не станем же мы дома сидеть!

И эти люди тоже пришли на обгоревшую гору. Сперва они молча смотрели, как работают другие, а потом и сами брались за мотыги. Хорошо засевать свое поле весной, мечтая о будущем урожае, но сажать деревья еще более заманчиво!

Этот лесной посев принесет не слабые колосья, а великаны деревья с высокими стволами и могучими ветвями. Лесная страда даст урожай не на одну только зиму, а на долгие, долгие годы вперед. Здесь снова будут летать насекомые, петь дрозды, токовать глухари — словом, на пустынных вершинах снова пробудится жизнь. Да и, кроме того, посадить лес — все равно что воздвигнуть себе памятник перед лицом грядущих поколений. Ведь можно было оставить им в наследство голые угрюмые вершины. Они же получат во владение гордые леса! И, поразмыслив об этом, потомки поймут, как добры и умны были их предки, и преисполнятся к ним уважением и благодарностью.

На другой день орел с мальчиком пролетели над провинцией Хельсингланд. Она лежала внизу, обновленная, одетая в свежий весенний наряд из молодой березовой листвы, молодой травки на лугах, молодых всходов на нивах, молодых зеленых шишек на еловых деревьях. Местность была высокая, гористая, но в самой середине ее протянулась просторная и светлая долина, а по обе стороны от нее разбегались другие долины — то узкие и короткие, то широкие и длинные. «Этот край, пожалуй, можно сравнить с листом дерева, — подумал мальчик, — потому что он такой же зеленый, как лист, а долины, разветвляясь и пересекаясь между собой, образуют сеть, подобно жилкам на листе». От самой большой долины сначала отделились две крупные боковые долины: одна — на востоке, другая — на западе. Затем подальше от нее стали ответвляться мелкие, а долина все тянулась и тянулась на север, где от нее снова отчленились два широких рукава. Не сама она значительно сузилась, хотя еще тянулась вперед, пока не исчезла в лесной глухомани.

Посреди большой долины текла многоводная река, расширявшаяся во многих местах в озера. К реке прилегали луга с разбросанными на них маленькими серыми сарайчиками. Выше, над лугами, начинались поля, а на границе долины, у опушки леса, в один почти непрерывный ряд выстроились большие я красивые усадьбы. То там, то тут на берегу реки поднимались церкви, и тогда усадьбы собирались вокруг них в крупные селения. Дома теснились и вокруг железнодорожных станций и лесопильных заводов, разбросанных близ озер и рек. Лесопильни легко угадывались но нагроможденным вокруг них штабелям досок.

В боковых долинах тоже были озера, поля, селения и усадьбы. Эти ответвления большой долины, светлые и улыбчивые, уютно прятались меж темных гор, пока те мало-помалу не начинали их теснить. Тогда долины становились все уже и уже и под конец не могли вместить ничего, кроме маленького ручейка.

На горах, обступивших долины, рос густой хвойный лес — чем выше, тем гуще. Раз здесь широких просторов не было, ему приходилось взбираться на громоздившиеся вокруг хребты. И лес покрывал их, словно мохнатая звериная шкура какое-то костлявое туловище.

Провинция Хельсингланд сверху казалась очень нарядной. Мальчику удалось увидеть немалую ее часть. Ведь орел в поисках старого музыканта Клемента Ларссона летал, высматривая его, от одной долины к другой.

Когда рассвело, жизнь в усадьбах забила ключом. Первым делом распахнулись настежь двери скотных дворов и коров стали выгонять на волю. В здешних местах скотные дворы строили большими и высокими, с дымовыми трубами, с высокими и широкими окнами; и коровы тут были красивые, светлой шерсти, низкорослые, но проворные, с твердой поступью. Бодрые и веселые, они резво шли в стадо. Вышли со скотного двора и телята с овцами, тоже, как видно, в самом лучшем расположении духа.

С каждой минутой во дворах крестьянских усадеб становилось все оживленнее. Молодые девушки с котомками за спиной расхаживали возле скотины. Мальчик с длинным прутом в руках сгонял в стадо овец. Маленькая собачонка носилась среди коров и облаивала самых бодливых. Хозяин одной из усадеб запряг лошадь и загружал телегу кадками для масла, формами для сыра и разными съестными припасами. Люди смеялись, пели песни, они, как и животные, веселились, словно зная, что их ожидает светлый праздничный день.

Спустя час все направились в лес, покрывавший склоны гор. Одна из девушек шла впереди, приманивая скотину звонкими криками; стадо длинной вереницей тянулось за ней. Пастушонок и овчарка бегали взад-вперед, приглядывая за коровами и овцами, чтобы ни одна не свернула с дороги. Шествие замыкали крестьянин-хозяин и его работник. Они шли с обеих сторон телеги и следили, чтобы она не опрокинулась на узкой, каменистой лесной тропинке.

То ли у крестьян в Хельсингланде был обычай выгонять скот на лесные пастбища в один и тот же день, то ли так случайно получилось, во всяком случае, мальчик увидел, как вереницы людей и животных выходили из каждой долины, из каждой усадьбы и скрывались в пустынном глухом лесу, который тотчас оживал. В темной лесной чаще целый день раздавались крики девушек-коровниц, перезвон и стук коровьих колокольчиков да ботал. Многим приходилось идти длинными, трудными дорогами, и мальчик видел, с каким величайшим трудом преодолевали люди топкие болота, какие большие крюки делали в сторону, обходя буреломы. Не раз случалось, что телеги натыкались на камни и опрокидывались со всей кладью. Но люди встречали все трудности звонким смехом и веселыми шутками.

После полудня путники добрались до летних пастбищ в лесу, где было построено несколько небольших домиков и низенький скотный двор. Когда коровы очутились во дворе между домами, они радостно замычали, словно признали знакомые места, и тотчас принялись щипать сочную зеленую траву. Люди, шутя и весело болтая, натаскали воды и дров, а потом уже внесли в самый вместительный из домов кладь, что привезли с собой на телеге. Вскоре из трубы повалил дым, а вслед за тем девушки-коровницы, пастушонок и хозяин с работником, усевшись вокруг плоского камня, стали обедать.