Через минуту в кухню вернулась Лена. Она действительно переоделась – теперь на ней было простенькое домашнее платье. Она шагнула к Саше и взяла его за руку.
– Пойдем, – тихо, почти шепотом сказала она.
Кровь ударила Саше в голову. Он шел за Леной, не чувствуя под собою ног. Она привела его в свою комнату и первое, что бросилось ему в глаза, был разложенный и застеленный диван.
– Вот… – прошептала Лена. – Я решила…
Вдруг голос ее дрогнул и оборвался. Она стояла перед ним ни жива ни мертва, низко опустив голову и не смея поднять на него глаза. Саша обнял ее за плечи и прижал к себе.
– Ленка… – дрожащим голосом пробормотал он. – Ты же будешь потом жалеть, Ленка…
– Нет, никогда! – она вскинула голову и сверкнула блестящими от проступивших слез глазами. – Никогда, потому что… Знаешь, Саш, два года – большой срок. Мы будем очень далеко друг от друга и… Нам останутся только письма и воспоминания. Только письма и воспоминания… – повторила она, горестно и как-то по-бабьи покачав головой. – Так вот, я хочу, чтоб этих воспоминаний и у тебя, и у меня осталось больше, понимаешь? Чтобы они крепче связывали нас. Чтобы нам легче было дождаться друг друга, вынести все, дотерпеть… Ну, скажи – ты понимаешь меня?
«Да, да, да…» – оглушительным набатом громыхало в висках у Саши.
– Да… – едва вымолвили его непослушные губы.
Лена выскользнула из его объятий и отступила на шаг – к дивану. Медленным, как будто ленивым движением она подняла руку и стащила с волос резинку, стягивающую их в хвостик. Густые волосы рассыпались по плечам и почти закрыли ее опущенное лицо. А руки поднялись к груди и принялись одну за другой расстегивать пуговицы платья.
Он видел, как трепетали ее кисти и, будто загипнотизированный, не мог оторвать глаз от ее тонких, мелко подрагивающих пальцев. И вся она, такая любимая и желанная, дрожала, замирая от робости и стыда. Он не видел этой дрожи, но чувствовал ее всем своим естеством – так, словно он по-прежнему держал ее в своих объятиях.
Последняя пуговица расстегнулась, полы платья разошлись, и Саша увидел между ними совершенно обнаженное тело девушки. Вид этой полоски неприкрытой плоти вывел его из прострации, он будто разом очнулся, его окатило нестерпимым жаром желания, и Саша решительно шагнул вперед – навстречу новым, неизведанным наслаждениям…
XX
Странное это было торжество – проводы в армию. У мамы и Лены глаза были на мокром месте, Катя тоже едва сдерживалась. Невеселы были и пришедшие Космос с Филом. На общем довольно-таки мрачном фоне выделялись лишь Пчела, все еще переживавший бурную радость по поводу своего так кстати обнаруженного плоскостопия и, как ни странно, сам провожаемый – Белов.
Помогая матери накрыть стол, Саша находился в каком-то приподнятом возбуждении, шутил, постоянно пикировался с Пчелой, смеялся. Все собравшиеся поглядывали на него с недоумением, гадая о причинах этого не очень понятного веселья.
«Это он, чтоб мы не грустили…» – думала мама.
«Бодрится, форс держит…» – считала Катя.
«Поддал, наверное, уже…» – подозревал Космос.
Но истинной причиной такого его состояния была, конечно же, Лена и то, что произошло между ними накануне. После вчерашнего эта девушка для Саши была уже не просто любимой – она стала невероятно родной и близкой, почти как мама. Он то и дело украдкой поглядывал на Лену, тоже хлопотавшую у стола, – просто не мог удержаться – и едва ли не каждый раз у него возникала одна и та же мысль.
«Вернусь из армии – женюсь! А что? Такая классная девчонка! И красивая, и меня любит, и вообще… Нет, правда, чего мне еще надо? И думать нечего – женюсь! Главное – чтобы дождалась, чтобы все по-честному…»
Потом, наконец, уселись за стол. Настроение компании начало подниматься только после первых трех рюмок, зазвучали шутки, смех. Космос плеснул себе в фужер водки и вскочил со своего места.
– Граждане, дайте слово немому! – выпалил он. – Виновника, так сказать, торжества я знаю с первого класса, и никогда мы не разлучались с ним больше чем на пару месяцев. Теперь он уедет на целых два года, и это, товарищи, грустно… Но давайте не будем о грустном! – Космос сделал короткую паузу и пожевал губы. – А если без
смеха, то я хочу сказать вот что… У Пчелы нашли плоскостопие, меня отмазал папаша, у Фила служба так, понарошку… Наверное, и Саня мог попробовать отмазаться. Но он этого не сделал. Потому что он – мужик. И раз уж вышло так, что за всех за нас отдуваться будет Саня, то… Короче, он нам как брат и… Служи, короче, Саня, спокойно и ни о чем не думай – и тете Тане поможем, и за Ленкой присмотрим, а к твоему дембелю подыщем тебе тепленькое местечко, чтоб не мыкался! За тебя, брат!
– За тебя, брат! – встал Пчела.
– За тебя, брат! – присоединился к ним и Фил.
– Спасибо, братья! – Саша тоже поднялся, бокалы встретились над серединой стола и со звоном столкнулись.
Через пару часов веселье захватило всех. Катя с Филом уже пели «На границе тучи ходят хмуро…», Космос с Пчелой изображали пантомиму «Пограничник Белов со своей собакой в дозоре», а Саша хохотал над всем этим как сумасшедший.
Потом в четырех стенах стало тесно, да к тому же и выпивка подошла к концу. Космос предложил прогуляться, и эта идея была одобрена почти единогласно. Татьяна Николаевна, понятно, возражала, но все, что ей удалось – это оставить дома захмелевшую Катю, которая тоже порывалась пойти с молодежью.
Они высыпали во двор и направились к своей беседке. Пчела сразу взял быка за рога:
– Братья, гоните бабульки – я за бухалом сгоняю!
С легкой руки Космоса они весь вечер называли друг друга братьями, и, похоже, им это ужасно нравилось.
– Держи, брат…
– На вот еще…
Набрав целую пригоршню мятых рублей, трешек и пятерок, Пчела убежал. Вернулся он быстро, и не один. Узнав об отвальной Белова, за ним увязались знакомые пацаны – Батон, Рыжий, Сява и другие дворовые приятели.
И снова звякали стаканы, лился рекой портвейн, не умолкал хохот, бренчала чья-то гитара и гремела нещадно перевираемая на все лады многострадальная «Не плачь, девчонка»…
Саша «поплыл». Он сидел, обняв одной рукой Лену, а другой – Космоса, пил стакан за стаканом и тупо горланил песни вместе со всеми. Лена время от времени пыталась его урезонить:
– Саш, не пей, ну, хватит уже… Саш, ну, я прошу тебя – не надо…
– Да все нормально, Лен! – таращил на нее уже мутные, покрасневшие глаза Белов и снова тянулся за стаканом.
Стало темнеть, и кто-то предложил прогуляться на смотровую. Компания поднялась и, продолжая горланить, двинулась на Ленинские горы. По дороге взяли еще выпивки, и когда добрались до места, все были уже, что называется, узюзюканы в дым. Там, на смотровой, Белов вдруг обнаружил, что с ними нет Лены.
– Где Ленка? – принялся орать он. – Братья, где моя Ленка?
Никто не мог ответить ему ничего вразумительного. Космос облапил его и захрипел прямо в ухо:
– Да на кой она тебе сдалась, брат? Что мы тебе – телку не найдем?
– Ты что, блин, охренел? – едва стоящий на ногах Саша отпихнул друга и, грозно набычившись, повторил: – Где Ленка, Косматый?
– А я откуда знаю? Я что – пасти ее нанимался? – вспылил тот.
– Здра-а-асьте! – криво ухмыльнулся Белов, двинувшись на него. – А кто обещал за ней… ик! присматривать, а-а-а?
Космос озадаченно взглянул на Сашу, потом, покачиваясь, опустил голову, пожевал губами… Вдруг он расплылся в хмельной плутоватой улыбке и, помахивая пальцем перед Сашиным носом, протянул:
– Э-э-э, не лепи мне горбатого, брат! Я тебе что обещал? Я тебе обещал за ней присматривать, когда ты служить будешь! А пока ты тут – сам за ней и следи!
Саша, беспомощно хлопая глазами, оглядел друзей и что было мочи, с надрывом, со слезой в голосе, проревел в небеса:
– Ле-е-енка-а-а!
К нему тут же сунулся Пчела со стаканом:
– Брось, Санек! На-ка вот лучше…