— А завтра вы придете?

На этот раз спросила она. Впрочем, он сам хотел задать этот вопрос, но она опередила его.

На следующий день, поднявшись на холм, Марк увидел, что девушки нет. Сначала разочарование ошеломило его, но потом он подумал, что она запаздывает и покажется с минуты на минуту. Он сел на гранитную скамью и стал ждать. Но она не показывалась. Шли минуты… часы. Из леса выползли тени и начали взбираться вверх по склону. Стало прохладно. Наконец он сдался и, расстроенный, направился к дому.

Не пришла она и на другой день. И на следующий тоже. Он не мог ни есть, ни спать. Рыбная ловля надоела. Не читалось. И все это время Марк ненавидел себя — ненавидел за то, что ведет себя, как томящийся от любви подросток, за то, что ничем не отличается от любого другого дурака, которому уже за сорок, а он все пленяется хорошенькой мордашкой и парой стройных ножек. Еще совсем недавно он бы даже не посмотрел на другую женщину, а тут недели не прошло, как он не только загляделся — влюбился.

На четвертый день Марк уже не надеялся увидеть Джулию… и вдруг весь встрепенулся: девушка стояла на холме. На этот раз она была в черном платье. Он должен был догадаться о причине ее отсутствия; но он ни о чем не догадывался… пока не подошел к девушке и не увидел слезы у нее на глазах, не разглядел, как предательски дрожат губы.

— Джулия, что случилось?

Она прильнула к нему, прижалась лицом к пиджаку, плечи ее вздрагивали.

— Папа умер, — прошептала она, и что-то подсказало ему, что это ее первые слезы, что на похоронах она не плакала и разрыдалась лишь сейчас.

Марк нежно обнял девушку. Он никогда не целовал ее, да и сейчас только провел губами по лбу, коснулся волос…

— Я понимаю вас, Джулия, — сказал он. — Я знаю, как вы его любили.

— Он с самого начала знал, что умирает, — сказала она. — Знал, наверное, с того времени, как проводил в лаборатории опыты со стронцием-90. Но он никому не говорил об этом… даже мне не сказал… Я не хочу жить. Без него мне не для чего жить… не для чего, не для чего, не для чего!

Он крепко обнял ее.

— Вы еще найдете что-нибудь, Джулия. Кого-нибудь. Вы еще молоды. Вы совсем ребенок.

Голова ее резко откинулась, она взглянула на него мгновенно высохшими глазами.

— Я не ребенок! Не смейте называть меня ребенком!

От удивления он разжал руки и отступил назад. Прежде он никогда не видел ее такой рассерженной.

— Я не хотел… — начал он.

Но гнев ее прошел так же быстро, как и возник.

— Я знаю, что вы не хотели меня обидеть, мистер Рандольф. Но я не ребенок, честное слово, не ребенок. Обещайте мне, что никогда не будете называть меня ребенком.

— Хорошо, — сказал он. — Обещаю.

— Теперь мне пора, — сказала она. — У меня тысяча дел.

— А завтра… завтра вы придете?

Она долго смотрела на него. Голубые глаза ее блестели от слез.

— Машины времени изнашиваются, — сказала она. — Нужно заменить некоторые детали, а я не знаю, как это делается. Наша… теперь уже моя… годится только на одну поездку, да и то…

— Но вы попытаетесь?

Она кивнула.

— Да, попытаюсь. И я еще хочу сказать, мистер Рандольф…

— Что, Джулия?

— Если я не смогу появиться здесь еще раз, знайте… что… я люблю вас.

Быстро сбежав вниз по склону, она исчезла в кленовой роще. Когда он раскуривал трубку, руки его дрожали, а спичка обожгла пальцы. Он не помнил, как дошел до дому, как приготовил ужин и лег спать, но все это он делал, потому что проснулся он наутро в своей комнате, а в кухне на сушилке стояла грязная посуда.

Он вымыл посуду, сварил кофе. Все утро он ловил с мостков рыбу, заставляя себя не думать ни о чем. Смотреть в лицо действительности он будет потом. А сейчас ему было достаточно знать, что она любит его, что через несколько коротких часов он снова увидит ее. Из деревушки на холм даже испорченная машина времени доставит ее без особого труда.

Он пришел пораньше, сел на гранитную скамью и ждал, когда она выйдет из леса и начнет подниматься по склону холма. Он слышал, как колотится сердце, и видел, что руки дрожат.

«Позавчера я увидела кролика, вчера — оленя, а сегодня — вас».

Он ждал, ждал, но она не пришла. Не пришла она и на следующий день. Когда тени начали удлиняться и стало прохладно, он спустился с холма и вошел в кленовую рощу. Отыскав тропу, углубился в лес и вышел к деревушке. Марк вошел в маленькое здание почты и спросил, нет ли для него писем. И когда сморщенный почтмейстер ответил, что писем нет, он некоторое время не решался задать другой вопрос.

— Ска… скажите, живет здесь где-нибудь поблизости семья по фамилии Данверс? — выпалил он.

Почтмейстер покачал головой.

— Никогда не слыхал о таких.

— А похороны недавно в деревне были?

— Целый год не было.

Марк приходил на холм каждый день, пока не кончился его отпуск, но в глубине души он знал, что девушка не вернется, что он потерял ее насовсем, будто она и в самом деле не существовала. Вечерами он бродил по деревне в надежде, что почтмейстер ошибся, но Джулии не встретил, и прохожие, которым он описывал внешность девушки, тоже ничего не знали о ней.

В начале октября он вернулся в город. Дома он старался вести себя так, будто в их отношениях с Анной ничего не изменилось, но стоило ей увидеть его, как она, видимо, о чем-то догадалась. И хотя Анна ни о чем не спрашивала, с каждой неделей она становилась все молчаливее и задумчивей, все реже ей удавалось прятать глаза и скрывать страх, который ставил его в тупик и прежде.

По воскресеньям он уезжал за город и навещал холм. Листва теперь пожелтела, а небо было даже голубее, чем месяц назад. Часами он сидел на гранитной скамье, глядя на то место, где видел девушку в последний раз.

«Позавчера я увидела кролика, вчера — оленя, а сегодня — вас».

Как-то в середине ноября Анна уехала в город играть в бинго, и он остался в доме один. Просидев без дела два часа, Марк вспомнил о составных картинках-загадках, которые собирал прошлой зимой.

Стараясь придумать себе какое-нибудь занятие — любое, лишь бы отвлечься от мыслей о Джулии, он полез за картинками на чердак. Роясь в коробках, Марк нечаянно столкнул с полки чемодан. Тот упал и, стукнувшись об пол, раскрылся. Марк наклонился, чтобы поднять его и поставить на место. С этим самым чемоданом Анна пришла в небольшую квартирку, которую они сняли после женитьбы, и он вспомнил, что она всегда запирала его и, смеясь, говорила Марку, что кое-что женщина должна держать в секрете даже от мужа. Замок заржавел и от удара открылся.

Марк было защелкнул замок, как вдруг заметил торчащий из-под крышки край белого платья. В ткани было что-то знакомое. Марк видел точно такой же материал совсем недавно — он вызывал воспоминание о морской пене и снеге.

Марк поднял крышку и дрожащими руками достал платье. Да, оно было похоже на падающий снег. Потом, осторожно свернув, он положил его в чемодан и закрыл крышку, а сам чемодан поставил обратно на полку.

«Позавчера я увидела кролика, вчера — оленя, а сегодня — вас».

По крыше барабанил дождь. Горло так сдавило, что на мгновение Марку показалось — вот-вот он разрыдается. Медленно спустился он по лестнице с чердака, а затем по витой лестнице со второго этажа в гостиную. Часы на камине показывали четырнадцать минут одиннадцатого. Через несколько минут она выйдет на углу из автобуса и пойдет по улице к дому. Пойдет Анна… Джулия. А может быть, Джулианна?

Наверно, так ее и зовут. Люди неизменно сохраняют хотя бы часть прежнего имени, когда меняют фамилии. Скрываясь от полиции времени, она, наверно, не только переменила фамилию, но и приняла еще кое-какие меры. Не удивительно, что она никогда не хотела фотографироваться! А сколько страху она, должно быть, натерпелась в тот далекий день, когда вошла в его контору и робко спросила, нет ли места! Совсем одна в чужом мире, не зная, верна ли отцовская концепция времени, не зная, будет ли человек, полюбивший ее в сорок лет, испытывать к ней те же чувства, когда ему будет только двадцать. Она все-таки вернулась, вернулась, как и обещала.