Чем больше герцог размышлял, тем достойнее ему казалась эта идея. Он же не чудовище какое-нибудь, чтобы без зазрения совести отправить девушку назад во Францию, навстречу трудностям и неопределенности. Габриель не повинна ни в каких прегрешениях, и Кэм не из тех, кто перекладывает свои обязанности на чужие плечи, какими бы неприятными они ни были. Да, Габриель и не подумает поблагодарить его за старания. Впрочем, он не собирался посвящать девушку в свои планы. А к тому времени, когда Габриель разгадает его замысел, она, возможно, успеет примириться с судьбой.

Впервые после похищения Габриель Кэм почувствовал, что с его плеч свалился непосильный груз. Он все сделает правильно, обещал себе герцог: компенсирует девушке потерю родины, те страшные минуты, которые ей пришлось пережить, когда агенты Родьера охотились за Маскароном.

Мысли Кэма полетели вперед, туда, где он будет, наконец, свободен от ответственности за Габриель де Бриенн. Этот день наступит, когда она выйдет замуж за какого-нибудь титулованного джентльмена. Кэм сразу же вспомнил о Лэнсинге, но быстро отбросил его кандидатуру. Хотя Колбурн видел, что Габриель нравилась его другу, совесть не позволяла герцогу разрешить Саймону жениться на такой мегере. Кэм был уверен, что Габриель будет веревки вить из Лансинга. Мужчина, который станет супругом Габриель де Бриенн, должен обладать более решительным характером, чем бедный мягкосердечный Саймон. Этой девушке нужна твердая рука и воля, которая была бы сильнее ее собственной. Кэм осознал, что понятия не имеет, где найти такой идеал.

Как и следовало ожидать, следующим вечером, когда Чарльз Фокс встал, чтобы обратиться к зрителям, палата общин были забита до отказа. Хотя другие парламентарии тоже принимали участие в дебатах, все знали, что гвоздь программы – соперничество Питта и Фокса. На этот раз парламентские репортеры были на месте с карандашами наготове, когда Фокс произнес вступительные слова.

Кэм был уверен, что никогда еще не слышал речи лучше. Она была одновременно прозрачной и полной тонкостей, язвительной и ужасно остроумной, и главное, во всем превосходила речь предшественника. Там, где мистер Питт узко подошел к проблеме, Фокс ссылался на всеобщие принципы. Где Питт оправдывал безжалостную агрессию, Фокс призывал к неистощимым переговорам, но не исключал и возможности вооруженного конфликта в случае крайней необходимости.

Унижение, которое Кэм испытывал к оратору, росло с каждой минутой. Не отвращая сторонников и не вызывая у них подозрений, Фокс прокладывал новый курс вигов. «Блистательная, хотя и довольно беспринципная уловка для человека, изображавшего непоколебимую преданность проповедуемым возвышенным идеалам», – подумал Кэм, ехидно ухмыльнувшись в душе. Но Колбурна никогда нельзя было обвинить в недооценке способности мистера Фокса использовать любые средства для достижения собственных целей. В некотором отношении они не слишком отличались друг от друга.

Речь Фокса длилась три часа. Когда пришло время голосования, тори победили с большим отрывом. Но Фокса никто не счел проигравшим. В рядах обеих партий этого человека провозгласили гением. Некоторые говорили, что принципы, изложенные в его речи, навечно станут достоянием нации. Короче говоря, думал Кэм, хоть Фокс и проиграл голосование, в дебатах он превзошел Питта.

Герцог Дайсон одним из первых оказался у выхода из палаты общин, чтобы поздравить мистера Фокса с блестящим выступлением.

– О, не убегайте, Дайсон, – сказал Фокс, когда Кэм подвинулся, чтобы пропустить толпу доброжелателей, – Кое-кто очень хочет поговорить с вами о девушке, которую вы похитили из Франции. – Фокса тут же отвлекли поклонники. – Здесь мы не сможем поговорить, – сказал он. – Немного позже я буду у себя в апартаментах. Вы знаете, где меня найти. В ваших же интересах прийти туда, ваша светлость.

Сказать, что Кэм был удивлен, значило ничего не сказать. Он был изумлен до такой степени, что на мгновение потерял дар речи, хотя и прекрасно знал, как объяснить невольное присутствие Габриель в Данрадене, если подобные объяснения потребуются. На этот случай у Колбурна уже готова была история. Но слова Фокса прозвучали настолько неожиданно, что Кэм на мгновение растерялся. Когда герцог пришел в себя, мистер Фокс уже отвернулся.

Подобное приглашение глупо отвергать, решил Кэм. Необходимо было узнать, насколько Фокс осведомлен о Габриель. Колбурн не допускал мысли, что Фокс знает все. Иначе, Кэм не сомневался, лидер вигов уже воспользовался бы этой возможностью не только погубить его, но и дискредитировать всех тори. Однако кое-что Фоксу было известно. И источник этих сведений Кэм надеялся обнаружить.

Когда герцог Дайсон прибыл в апартаменты Фокса на Кларджес-стрит, его провели в маленький вестибюль. До слуха доносились звуки, явно свидетельствовавшие о праздновании победы. Через несколько минут дверь отворилась и вошел мистер Фокс. Он отступил в сторону, чтобы пропустить еще одного тучного джентльмена. Это был Георг, принц Уэльский.

– Ваше королевское высочество, – произнес Кэм, вставая.

– Дайсон, – любезно кивнул принц.

Наследник престола сел и вяло подал остальным джентльменам знак последовать его примеру. Присутствующие обменялись парой любезностей, но принц не мог чувствовать себя уютно в обществе подобных Дайсону, и это проявлялось в беспокойных жестах наследника престола и его бегающем взгляде.

«Герцог Дайсон мне вовсе не друг», – думал принц. Именно по этой причине Георг согласился поддержать замыслы Чарльза Фокса. Дайсон был тори, и его следовало рассматривать как одно целое с мистером Питтом и его назойливыми соратниками. Георг, принц Уэльский, не забыл, что именно тори годами отказывались голосовать за увеличение фондов на содержание королевской семьи, не давая возможности принцу вести образ жизни, приличествующий его положению. Они не могли понять, зачем он потратил столько денег на свою резиденцию, Карлтон-Хаус, архитектурную гордость нации. Они называли его расточительным. «Лишенные воображения невежды с вечно кислыми лицами, – думал принц, – только и помышляющие о том, как бы заставить кого-то работать. Они не имени ни малейшего представления о том, как предаваться минутам, делающим жизнь в высшей степени полной смысли и удовлетворения».

Принц также не мог простить мистеру Питту, что тот не давал ему регентства, в то время как его величество, Георг Третий, стал практически недееспособным из-за приступов безумия. Но однажды настанет час расплаты. И тогда Питта с его последователями выгонят со всех постов, а к власти принц допустит тех, кто доказал свое дружеское к нему отношение. Георг сразу подумал о Чарльзе Фоксе и Ричарде Шеридане.

«Улыбка, озаряющая по-детски пухлое лицо принца, не далека от злорадной», – думал Кэм, терпеливо ожидая начала игры в кошки-мышки. Мнение Колбурна о принце можно было выразить в двух словах – «никчемный бездельник». Однако его королевское высочество легко шел на поводу, и за ремешок его дергал Чарльз Фокс. Хотя поза Кэма была расслабленной до вялости, герцог был как обычно насторожен.

Первый ход сделал мистер Фокс.

– До меня дошли престранные слухи, Дайсон, – сказал Фокс, нарушив молчание.

– Именно такое предположение я сделал, исходя из слов, сказанных вами в коридоре палаты общин, – ответил Кэм, предусмотрительно перехватывая инициативу из рук Фокса. – Судя по вашим словам, речь идет о моей подопечной.

– Вашей… подопечной? – вежливо повторил принц.

– Да, моей подопечной, Габриель де Валькур, – сказал Кэм и тут же начал излагать заготовленную историю. – Габриель де Валькур, – начал Колбурн, – была единственной из родни его мачехи, кто выжил. Будучи во Франции, он, к своему горю, узнал, что остальные представители рода Валькур погибли во время революции. Девушку вырастили в жуткой нищете чужие люди. Ее положение вызвало в нем сочувствие. При других обстоятельствах юристы оформили бы должным образом переход бедняжки под его опекунство. Однако в ситуации, когда в любой момент могли начаться военные действия, он поступил единственно возможным образом: он похитил девушку и увез на своей яхте в Корнуолл.