- Извините, - буркнула Анна Семеновна, пытаясь обогнуть застывшего арендатора.

- Это вы меня извините, - пробормотал он. Задумался, - а вы нашу уборщицу не видели? Что-то не приходит. Вон - бутылок сколько...

- Раю? - уточнила Анна. - Нет, не видела. Я вообще месяца два её не видела. У нас с ней расписание разное.

- М - да... Неужели мой партнер переманил? Вот дает... - он задумчиво потер живот и посторонился. - Извините.

- Да, - бросила Анна на ходу, понимая, что дежурная учебная часть уже греет руки над её приговором о злостных опозданиях на лекции. А что писать в объяснительной? Непонятно. Спасибо Мишину, разбудил-позвонил...

Подметное письмо! Неужели Андрюша добрался до святая святых нашего образования!?

- Извините, - Надежда Викторовна покорно опустила глаза и тихо спросила. - А можно мне сарафанчик поменьше? Или мы в нём что-то проносить будем.

- Мы вас проносить будем, если вы не уйметесь. Значит так: будем всё менять. Но костюмы примерить. А план менять, - Мишин прищурился, оторвался от потолка и вставил глаз в Надежду. - А вы случайно не брали протокольчик? Совершенно случайно? Для домашнего изучения. Лучше признаться сейчас...Пока не поздно...

В подтверждение начальственно угрозы грянул звонок, издаваемый в помещении вручную, по старинке - большим медным колоколом, который завалялся у декана-коммуниста со времён героического раскулачивания церквей. Получалось, что звонок в этом здании академии напоминал ещё и гром небесный, что было особенно важно ввиду возвращения общества к христианской традиции.

- Не брала, - новенькая гордо расправила плечи и царственно мотнула головой.

"Хороша, - подумал Виталий Николаевич, зря она так, конечно, с мужьями, но для роли держательницы малины очень подойдет".

- А где Анна Семеновна? - обиженно спросил Мишин. - Без неё ничего нельзя решить.

- Господи, какой бред, - шепнула Надя. - Какой бред.

Виталий Николаевич втянул носом воздух. Ему не пахло бредом. И почему бред? А например - не абсурд. И зачем так категорично. Нужно уметь извлекать выгоды - вот и все. Выводы, уроки и полезные знакомства. Если костюмированный бал в академии считать плодом больного воображения, то зачем тогда стремиться в Венецию в период

карнавала. Почему там можно разрисовывать себе лица, а здесь нет? Пусть начнется маленькая красивая традиция и как знать, может через годы их город станет центром нового увлекательного искусства. Ведь если разобраться, то по отношению к истории и Риму - Венеция просто большая тухлая дыра. Виталий Николаевич посмотрел на Мишина с обожанием. А на Надю - с презрением. "Породистая безмозглая самка", - громко подумал он и, испугавшись, втянул голову в плечи.

- Так - протянул Мишин. - Так, понятно. Первое, сарафан надеть и доложить. Второе, Анну Семеновну с пары - сюда. Третье, прекратить препирательства, потому что нашим главным козырем станет Чаплинский.

- В национальном еврейском костюме, - не удержалась Крылова и была сметена с порога прицельным огнем прозрачных глаз отставного полковника. Можно приступить к выполнению? - спросила она из-за двери.

- А не надо было её брать, - заявил Виталий Николаевич, проникаясь чувством великой солидарности к почти разрушенному празднику.

- А попробовали бы мы. Будем отслеживать её контакты. Может оно и к лучшему, - неуверенно покачал головой Владимир Сергеевич. - Может и приведет к организаторам травли нашей кафедры. Но жаль - боец!!!

Щеки Танечки - лаборантки были пунцовыми, а взгляд испуганно, но радостно бегал по кафедре в поисках точки заземления.

- Анна Семеновна, кажется, сошла с ума, - прошептала она в упоении.

- До такой степени, что вы укололи ей успокоительное? - спросила Надежда Викторовна, хмуро натягивая на себя сарафан.

- Да вы б разделись. Я дверь подержу, - предложила Танечка.

- Я как шеф - сверху. Присоединяйтесь - места всем хватит, недовольно буркнула Крылова и перевела взгляд на использованный шприц, что валялся на столе.

- На кафедре ещё и наркоманы? Приятно оказаться среди своих.

Танечка - лаборантка тряхнула плечиком, подобрала длинную юбку и горячо зашептала: "Это Анны Семеновны. Она не успела сделать укол. Пришлось тут. Я сейчас выброшу. Не волнуйтесь".

Хрипло тренькнул телефон, и Танечка, по-солдатски подобравшись, крикнула в трубку: "Кафедра. Мишин."

- Вы тоже Мишин? - удивилась Крылова, разглядывая себя, изуродованную фольклорной стилизацией, в зеркале. - Какая разница, если ректор все равно умрет, когда все это увидит.

Танечка пробормотала в трубку что-то ласковое и обещающее.

- Ну, как я вам? - спросила Крылова, не отрываясь от своего изображения.

- Как все. Мне надо Анну Семеновну к телефону. Муж спрашивает. Вы здесь побудете или закрывать?

- Я сама её позову. Начальство велели представить под светлые очи.

- Вы так и пойдете? - прыснула Танечка.

- Но вы же все так сидите. А я - пойду, понесу культуру в массы. В какой она аудитории?

- В триста пятнадцатой. Выбросите тогда и шпиц, пожалуйста. А то, действительно, странно, - сказала Танечка и с сожалением вздохнула. Что-то очень интересное сегодня все время крутилось рядом, но никак не складывалось в нормальную сплетню-то звонок, то Мишин. Не работа, а каторга за двадцать долларов. Вот бы в кибитку с хорошим мужиком. Танечка зажмурилась и перестала печатать. Хотелось в степь, в любовь, в страдания. И желательно - без всех этих сумасшедших.

Анна Семеновна чувствовала легкое головокружение. Она чуть не совершила большую - большущую ошибку. Откровенничать с лаборанткой! Которая не понимает намеков, которая в жизни-то умеет складывать только буквы на печатной машинке. Вот до чего доводит дефицит общения. Но - обошлось. Да здравствует диабет! Если бы не он...

Теперь осталось довести до логической точки одно занятие и домой. Подальше от всех.

- Включите свет. Что-то темно, - вдруг приказала она, понимая, что стремительно наступает душный летний вечер. А может быть - солнечное затмение. В такие дни ей всегда было плохо. Как сейчас. Звон в ушах, сухость во рту и мокрые руки, холодный пот, который ощущается везде - даже на внешней стороне костюма, даже на крышке этого зачуханного стола. И звуки становятся ватными, неправдоподобно громкими. И разве сейчас лето? Анна Семеновна пыталась посмотреть на часы. "Как далеко я их ношу. Как это неправильно...Неправильно. И кто шумит на паре? Кто? Нарушать дисциплину..."

- Анна Семеновна, вам плохо?

Плохо. Очень плохо. Что-то вспыхивает и быстро гаснет. Анюта. Анечка. Письмо счастья...

- Вас к телефону. Муж.

- Быстро "Скорую". Быстро, студенты. Бегом.

"Неужели я упала на пол? Как плохо. Мне сделают укол. Вот эта женщина в русском платье. В сарафане. Она пришла

мне помочь. Но почему - не в халате? Вот оно... Надо собраться с силами и словами отогнать видение."

- Должок, - прошептала Анна Семеновна на ухо всем фантомам, что враз окружили её. Должок. Василиса Прекрасная, - потом она вздохнула и спокойно закрыла глаза.

"Скорая" приехала через сорок минут и констатировала смерть. Гипокликемическая кома и слабое сердце. И еще - отсутствие бензина. Обычное дело - просто нищета.

Надежда Викторовна выглядела нелепо. Она сидела на полу и держала голову усопшей на коленях. Атласный, расшитый гладью синий сарафан и шприц, зажатый в руке, делали её похожей на городскую сумасшедшую. Все это было так смешно, что никто не смеялся. Глупые дети богатых родителей, вроде вполне привыкшие к телевизионным показам окровавленного человеческого мяса, сидели тихо, уткнувшись в учебник, пытаясь убедиться, что знание - сила. Но знание почему-то не спасало. Детей снова обманули.

- Это вы делали ей инъекцию? - осведомилась уставшая женщина-врач.

- Нет, - Надежда Викторовна осторожна качнула головой, как будто боялась разбудить спящую.

- В любом случае - вы не виноваты. Даже, если делали. Такое случается - могли перепутать дозировку. Есть тут кто-то главный? Мы не возим трупы, женщина завертелась на месте, призывая союзников-студентов к активным боевым действиям.